Знаковая фигура русского авангарда, поэт-будетлянин Велимир Хлебников называл себя Председателем земного шара. Тончайший график и живописец Петр Митурич стал не только последним портретистом Хлебникова, но и мужем его сестры Веры. Художником стал их сын Май Митурич-Хлебников.

Историю двух ветвей рода рассказывают художники: внучка Веры Хлебниковой и Петра Митурича — Вера Маевна Митурич-Хлебникова, ее дочь — участница группы «МишМаш» Мария Сумнина, внук Петра Митурича — основатель издательства «Три квадрата» Сергей Васильевич Митурич и его сын Савва.

В Астрахани есть музей В. Хлебникова в бывшей квартире его родителей. Хлебниковы из Астрахани?

Вера Митурич-Хлебникова: По семейным преданиям, первый в роду Хлебниковых упоминается как «посадник Ростова среднерусского». Из Ростова Хлебниковы перебрались южнее, в Астрахань. Есть сведения, будто при поездке Петра I на Волгу один из Хлебниковых «угощал его кубком с червонцами разбойничьего происхождения».

Мой прапрадед Алексей Иванович Хлебников (1801–1871) окончил Астраханскую классическую гимназию в 15 лет. От двух браков он имел 15 детей. Торговал зерном и оружием, имел четыре коммерческих судна, ходивших до Персии по Каспию. Умер в Иерусалиме на поклонении.

Один из его сыновей, Петр Хлебников, стал профессором Петербургской медико-хирургической академии. Его капитальный труд «Физика земного шара» хранится в семейном архиве с пометками Велимира. Еще он перевел с французского книгу Жан-Мари Констана Дюгамеля «О методах умозрительных наук».

Выходит, ученые в роду Хлебниковых появились с Петра Алексеевича?

В. М-Х.: Алексей Иванович прочил карьеру ученого еще одному своему сыну от второго брака, моему прадеду, отцу Велимира, Владимиру Алексеевичу Хлебникову (1857–1934). Сын родительские надежды оправдал. Его страстью стала орнитология. Свободные часы Хлебников проводил в заволжской степи, изучая птичьи повадки, делая зарисовки. «Отец — поклонник Дарвина и Толстого, большой знаток царства птиц, изучавший их целую жизнь», — напишет потом Велимир Хлебников.

В Боровическом уезде Новгородской губернии, где прадед изучал местную фауну, он влюбился в петербурженку Екатерину Николаевну Вербицкую (1849–1936), гостившую у родственников.

Дочь капитана гвардии, действительного статского советника, дворянка (род Вербицких происходил из Запорожья), не окончившая Смольный институт, была на восемь лет старше Владимира Хлебникова.

В русско-турецкую войну, где она оказалась вопреки воле родителей, окончив фельдшерские курсы, моя будущая прабабушка стала сестрой милосердия. Потом в сельской глубинке учила детей.

В 1882 году Вербицкая и Хлебников обвенчались. Они всю жизнь обращались друг к другу на «вы», по имени и отчеству, и только в письмах — на «ты».

Владимир Алексеевич Хлебников, Екатерина Николаевна Вербицкая

После женитьбы Владимир Алексеевич поступил на государственную службу, сперва в должности смотрителя Баскунчакских соляных промыслов в Астраханской губернии, потом попечителя Малодербетовского улуса в Калмыцкой степи.

В 1890 году орнитолог Хлебников пережил триумф. На Казанской научно-промышленной выставке серебряной медалью была отмечена его коллекция птиц Астраханского края. Затем последовало издание его труда «Список птиц Астраханской губернии». «Человек не одинок, если вокруг него голосистые птицы», — любил говорить Владимир Алексеевич.

Дом Хлебниковых походил на зоологический музей. Он был весь наполнен клетками с птицами, коллекцией чучел и шкур зверей. У Хлебниковых всегда жили охотничьи собаки, а иногда ручной заяц или лосенок.

Главным для Владимира Алексеевича стало «заповедное» дело. Он много сил положил на защиту природы и основание в дельте Волги заповедника с запретом охоты.

Астраханский биосферный заповедник стал первым советским заповедником. Появился он в апреле 1919 года благодаря стоическим усилиям Владимира Хлебникова. Он же стал его первым директором.

Екатерина Николаевна же, выйдя замуж, «ушла корнями в семью» — учила уже собственных детей истории, литературе, музыке и языкам. Их у Хлебниковых родилось пятеро: в 1883-м —Екатерина, через год — Борис. В 1885-м, уже в калмыцком селе Малые Дербеты, на свет появился Виктор, ставший Велимиром, Председателем земного шара. В 1887-м — сын Александр. Младшая дочь Вера, моя бабушка, родилась в 1891 году. Забегая вперед, скажу — эту ветвь Хлебниковых продолжила только Вера. Так же, как ее сын и мой отец Май Митурич-Хлебников, я и моя дочь Маша стали художниками.

Таким образом, Велимир и Вера — первые в семье поэт и художник?

В. М-Х.: Да, и к тому же оба оказались дальше от семьи и ближе друг другу. Родителям, поклонникам Толстого и Леонардо, казалось странным то, чем занимаются сын и дочь. Но все же они смогут дожить до дня, когда, во многом благодаря стараниям Веры, в свет выйдет пятитомное собрание сочинений Велимира Хлебникова.

Старшие дети, Катя и Александр (Шура), возможно, больше соответствовали ожиданиям отца. Екатерина окончила Казанскую зубоврачебную школу, открыла кабинет и начала свою практику. Как зубной техник она вполне самостоятельно зарабатывала деньги и даже делилась ими с непутевыми сестрой и братом.

После революции дантистов обязали сдать государству дорогостоящие инструменты. По воспоминаниям моего деда, «никто из других врачей города не сдавал, а ее имущество растащили те же врачи и продолжали практиковать. Это обстоятельство подорвало существо Екатерины Владимировны. Ее болезненное состояние перешло в хроническое расстройство». В 1924 году Екатерина Хлебникова скончалась.

Кем стал брат Шура?

В. М-Х.: Шура, разнообразно одаренный, гордость отца, стал ихтиологом, орнитологом, военным изобретателем, великолепно рисовал, как многие в семье Хлебниковых. Учился на естественном отделении Новороссийского университета в Одессе. Затем перевелся в Московский университет. Уйдя в 1914 году добровольцем на фронт, Александр Хлебников разработал новую конструкцию артиллерийских снарядов, дальномера, изобрел приспособление «для перешибания заградительной проволоки пулями».

В 1920 году, мобилизованный Красной армией, он пропал без вести на Польском фронте. Родители не хотели верить, что Шура погиб, не теряли надежды и продолжали ждать сына.

У сына Бориса было (возможно, врожденное) психическое заболевание. В июне 1908 года он скончался в Казанской психиатрической лечебнице. В семье считается, что Борис имел задатки одаренности, не получившие развития.

Александр Хлебников, Борис Хлебников

При жизни Хлебниковым доведется потерять и четвертого сына. 28 июня 1922 года в деревне Санталово Новгородской губернии на руках друга, художника Петра Митурича, будущего мужа Веры Хлебниковой, умрет Велимир.

Известно, что Велимир Хлебников, еще будучи Виктором, увлекался естествознанием, по отцовским следам.

В. М-Х.: … и не обошел вниманием орнитологию. Даже опубликовал статью об открытии нового вида кукушки по итогам экспедиции в тайгу Среднего Урала. Велимир записывал звуками человеческого языка пение птиц: «Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер»…  Вообще в его стихах потом зазвучат птичьи голоса.

Осенью 1909 года Виктор Хлебников взял творческий псевдоним Велимир, означающий «большой мир», и стал членом Общества ревнителей художественного слова. Он учился в Казани, Петербурге и Москве, за три года поменял несколько университетских факультетов и отделений, ни на одном не продержавшись дольше семестра. Все это вызывало недовольство родителя: «Витя в университете не занимается». Это было не совсем так. «Бесшумный, молчаливый, как тень, мыслитель чисел», как потом назовет Велимира Малевич, с интересом учился на первом курсе математического отделения физико-математического факультета Казанского университета, правда, вскоре им овладела страсть к перемене мест, не оставлявшая до последних дней. Всю жизнь он колесил по стране, нигде надолго не задерживаясь.

Между прочим, именно Велимир настоял, чтобы родители отпустили младшую сестру Веру в самостоятельное плаванье, когда та собралась в Европу учиться.

«Я тронут, что Вера не присоединилась к семейной дрожи за потрясение основ… » — писал он о сестре, единственной в семье, кто поддерживал его в его поисках. Велимир платил ей тем же. До конца жизни он хранил «Белочку», детский рисунок сестры.

Расскажите о Вере.

В. М-Х.: Очень многое располагало, чтобы склонность к рисованию моей бабушки превратилась в настоящую страсть, и она задалась вопросом: «Кто я в искусстве, что мне дано?»

К братьям, Виктору и Шуре, приглашали учителей рисования. С ними училась и Вера. В 1905 году Хлебниковы, часто перемещавшиеся из-за службы отца, обосновались в Казани. Владимир Алексеевич тогда служил управляющим Казанским имением Алатырского уездного округа. Вера была принята в тамошнюю художественную школу. Там, кстати, учился Александр Родченко.

Вера прекрасно рисовала гипсы, но вскоре ей, далекой от академических правил, это наскучило. И пусть художественная школа давала шанс поступления без экзаменов в Академию художеств, она бросила ее, недоучившись. В 1908-м Вера поступила в Киевское художественное училище.

В Киеве жила у тетки, сестры матери, Варвары Николаевны Рябчевской, окончившей Смольный институт «с золотым вензелем». Но и Киевское училище казалось Вере унылым, традиционно-академическим. Она переехала в Москву и начала учиться в студии Константина Юона на Арбате. Сам Юон почти не появлялся, занятия вели его ассистенты. Наконец пришел и первым делом предъявил ученице претензии, что не оплачен курс. У детей Хлебниковых всегда были проблемы с деньгами. Вера, не терпевшая претензий к себе, вспылила и покинула студию. Далее — Петербург, мастерская Яна Ционглинского.

«Я зовусь “барышней с квадратиками”», — вспоминала она время, когда мазки ее импрессионистских работ напоминали квадраты. Она истово искала себя, и совет педагога «поправь здесь штрих» ей не годился. Затеяв писать первую большую картину, ожидая озарения, решила морить себя голодом. Ела одни лишь соленые огурцы и черный хлеб. Озарения не пришло. Осталось полное истощение, моральное и физическое. Слова Велимира «Искусство — суровый бич: оно разрушает семьи, ломает жизни и душу» написаны как будто совершенно о Вере в период ее метаний. Она искала «новый путь для передачи зримой красоты, новые средства воплощения». Мало кто, пожалуй, сегодня доходит до подобного накала осознания собственной миссии. Ради искусства Вера отказалась от первой любви — историка Бориса фон Эдинга, с которым познакомилась в Крыму.

Когда Вера Хлебникова поехала в Европу?

В. М-Х.: В середине 1912-го она оказалась в Париже, где поступила в частную Академию Витти. Ее профессором стал голландец Кес ван Донген. В первый же визит в студию художник выделил ее, похвалил. Его совет был «всегда впопад». Конечно, он флиртовал с ученицей, но смог ее не испугать, понимая, что нельзя переходить границы. От занятий в парижской студии осталась единственная работа — «Натурщица». Она хранится в Русском музее.

Вера Хлебникова продавала ли свои работы?

В. М-Х.: Нет, и таких предложений решительно не принимала, хотя очень нуждалась. Деньги, которые присылали родители, тут же тратились на краски и холсты. Приходилось даже голодать. К тому же зимой Вера отравилась свинцовыми белилами, у нее слезились глаза и опухли веки. Весной 1913 года она отправилась в Италию, жила на Капри. Потом поступила во флорентийскую Академию изящных искусств, но она показалась ей унылой. Бросив учебу, переселилась в пригород Флоренции, Фьезоле.

Здесь позволю себе вставную новеллу — вернусь к истории, связывающей нашу семью с Италией. Ее мы узнали благодаря находке Александра Парниса, исследователя творчества Хлебникова. Дядюшка Петр Алексеевич Хлебников, тот самый автор «Физики земного шара», выйдя в отставку, уехал лечиться за границу. Взял с собой 15-летнюю дочь Наталью и прекратил всякое общение с родственниками. Жил во Франции, около Бордо. Наталья Петровна Хлебникова, кузина Веры и Велимира, в 1878 году, будучи в Неаполе, познакомилась с итальянским музыкантом Микеле Эспозито, вышла замуж и родила двух дочерей и сына. Через несколько лет семья переехала в Дублин, где Эспозито стал профессором музыкальной академии, создателем первого симфонического оркестра Ирландии. Наталье Петровне в Дублине, где никто не говорил по-русски, прискучила роль светской жены, и она стала писать письма Ивану Бунину: «Я — единственная русская на весь Дублин и даже на всю Ирландию».

Завязалась переписка. Через 20 лет, будучи уже в эмиграции, Бунин напишет рассказ «Неизвестный друг», построенный на письмах ирландской незнакомки. Дочь Натальи, Вера Эспозито, была знакома с Джеймсом Джойсом, а ее сестра Бьянка преподавала Сэмюэлю Беккету итальянский язык. В конце 1920-х они вернулись в Италию и поселились в пригороде Флоренции, тоже во Фьезоле.

Могла ли Вера встретиться с ними там?

В. М-Х.: Она уехала из Италии гораздо раньше. В 1916 году, в разгар Первой мировой войны, окольными путями, минуя фронт, через Лондон, вернулась в Астрахань к родителям. С собой взяла лишь те работы, что помещались в чемоданы. Увы, крупные холсты, оставленные на хранение крестьянам, у которых она снимала комнату, пропали.

Как Вера Хлебникова познакомилась с художником Петром Митуричем?

В. М-Х.: По переписке, можно сказать. Как студенты Киевского художественного училища Петр Васильевич Митурич (1887–1956) и Вера вполне могли бы встретиться и раньше. Не встретились.

Но по порядку: в 1915-м в Петрограде, в знаменитой «Квартире №5», в мастерской Льва Бруни, ученик батальной мастерской Академии художеств Митурич познакомился с Велимиром, полностью попав под чары поэта, его философии. Такое со многими случалось. С тех пор Митурич ушел с головой в поиски визуального воплощения идей Хлебникова, так как он их понимал. В последний год жизни Велимира именно Митурич повез перенесшего малярию и тиф бездомного, нищего поэта из города в деревню, где была еще надежда подкормиться. В деревне Санталово учительствовала Наталья Константиновна Звенигородская, первая жена Петра Васильевича, мать его двоих детей, Василия и Марии.

Через некоторое время здоровье Велимира резко ухудшилось. С трудом нашли повозку, чтобы перевезти его в соседнее село, в больницу. Спасти не смогли. Умирающего, его пришлось забрать из больницы. Последние дни жизни Велимир провел в санталовской баньке. Фопка, нянька Васи и Маши, помогала за ним ухаживать. В трагические дни последней болезни Велимира Петр Васильевич вел дневник: «Рано утром его навещала Фопка и будто бы спросила: “Трудно тебе умирать?”, и будто бы он ответил ей: “Да”. Когда я утром пришел к нему, то Велимир уже потерял сознание. Я взял бумагу и тушь и сделал рисунок с него, желая хоть что-то запечатлеть».

Рисунок Петра Митурича «Велимир на смертном одре» теперь хранится в Третьяковке. Так мой дед стал последним портретистом Хлебникова.

Но надо было сообщить родным Велимира о его смерти. Петр Васильевич пишет письмо. Его получает Вера. Не сразу решившись сообщить родителям о трагедии, она отвечает Митуричу: «Вы говорите, Он ушел, мой тихий Брат?» С этого момента началась их переписка, сперва дружеская. Свое восхищение Велимиром Митурич заочно адресовал и Вере. Вскоре его письма становятся все горячее. Он уже получил небольшую комнату-студию в красном доме на Мясницкой, 21, общежитии ВХУТЕМАСа, где тогда преподавал рисунок. С женой к тому времени он расстался.

Петр Васильевич зовет Веру в Москву. Зовет как художника, которому трудно существовать в провинции.

Вера все эти годы жила в Астрахани?

В. М-Х.: Да, в родительском доме. Зарабатывать хоть что-то, рисовать и писать было невероятно сложно. С большим трудом в марте 1924 года на деньги, присланные Петром Васильевичем, она приехала в Москву.

И вот открывается дверь, и входит Вера, «закутанная в белый пушистый платок, в черном пальто особого покроя». В ее руках роза. Они взялись за руки. Петр Васильевич взволнован до головокружения. Почувствовал, что это очень важный момент, и ничем не хотел его перебить. За ее спиной с ноги на ногу переминался извозчик, поднявший чемодан на девятый этаж без лифта по черной лестнице и ожидавший расчета. Заплатить Вере было нечем.

Комната в квартире была единственная, но у Митурича, в прошлом офицера, имелась походная палатка. Он поставил этот холщовый шатер с тем, чтобы Вера без стеснения сама могла решить, будет ли у нее свой угол.

Еще он нашел способ, как охмурить 33-летнюю художницу. Будучи, как он потом вспоминал, ободранным и худым, не способный очаровать нарядами, предложил ей позировать обнаженным. К обнаженной натуре Вере было не привыкать.

Есть рисунок, где Митурич изображен в трусах, но лицо ей явно не удалось. Это был потрясающий ход, давший возможность Митуричу постепенно приучить Веру к своему телу. У обоих не было сомнения в том, что этот союз на всю жизнь. Вера оказалась рядом с человеком, который во всем ее поддерживал, ценил как живописца и даже считал себя ее учеником. «Она <… > обворожительная красавица, так что я влюблен и счастлив как никогда», — писал он матери. От лета 1924 года сохранился великолепный карандашный рисунок, где Митурич изобразил Веру Хлебникову на крыше на фоне Москвы.

Сергей Васильевич, расскажите о Петре Васильевиче, который, как уже говорилось, был военным, и о роде Митуричей.

Сергей Митурич: Мой дед, Петр Васильевич Митурич, родился в дворянской семье потомственных военных. Митуричи — сербы, несшие военную службу в России еще при Екатерине. Прадед, Василий Петрович Митурич (1859–1908), отличился в сражениях под Плевной. Казалось, самой судьбой деду было предназначено продолжить семейную традицию. По легенде, маленький Петя (в семье была традиция чередовать имена Петра и Василия) в 1892 году из черной кожаной обивки дивана вырезал лошадку. Вместо того чтобы за дерзкий поступок «оторвать сыну голову», его отец, поручик запаса, восхитился и сохранил лошадку в семейном архиве.

Василий Петрович, выпускник Александровского военного училища в Москве, будучи специалистом по артиллерийской баллистике, увлекался литературным творчеством. В одном из последних номеров журнала «Отечественные записки» в 1884-м был опубликован его рассказ «Гюргий-юнак», живописующий события русско-турецкой войны. Рассказ «Отъезд» напечатали в «Северном вестнике». У прадеда имелись планы уйти в отставку и зарабатывать литературным трудом, что он и сделал в 1886 году.

Однако к тому моменту у Митурича уже была семья, и вот-вот должен был родиться первенец. Литература не обеспечивала. Пришлось вернуться на военную службу, в крепость Динамюнде в окрестностях Риги.

Кем была ваша прабабушка?

С. М.: Звали ее Александрой Карловной. Прадед познакомился с ней во время службы в Варшаве. Она была внебрачной дочерью некоего немецкого барона и француженки-танцовщицы. Брак по тогдашним представлениям считался явным мезальянсом. У них родилось пятеро детей: Петр, Владимир, Константин, Юлия и Евгений, увы, утонувший в детстве.

В 1906-м Василий Петрович Митурич подал прошение о зачислении сына Петра в Киевское художественное училище в класс живописи. В 1908 году прадед умер. Петр Васильевич взялся за росписи храмов, в том числе Сампсониевской церкви в Полтаве. Через год его перевели в Высшее художественное училище при Академии художеств в батальную студию под руководством Николая Самокиша. Петр Васильевич перебрался в Петербург, где жил в пансионе на Васильевском острове. Там он познакомился с Натальей Звенигородской, учившейся на Высших курсах новых языков Бобрищевой-Пушкиной. Она происходила из захудалого княжеского рода, тем не менее, восходящего к Рюриковичам.

В 1912 году Митурич и Звенигородская «фиксировали» гражданский брак совместной фотографией в ателье «Ненадо», но в 1914 году все же венчались. В том же году родился их старший сын, Василий Митурич, мой будущий отец.

Через два года Петра Митурича призвали на фронт, он служил в действующей армии офицером связи 11-й Сибирской дивизии. В конце 1917-го воевал под Петроградом в рядах Красной армии. Отпущенный в увольнение летом 1919 года Петр Васильевич отправился в ту самую деревню Санталово, где тогда находились его жена и сын. В 1920 году родилась младшая дочь Мария, Момка.

Летом 1923-го, уже после кончины Велимира, Митурич получил работу во ВХУТЕМАСе и фактически расстался с женой. Наталья Константиновна, блестящий филолог, устроилась преподавателем в опытно-показательную школу — детдом художественного воспитания Наркомпроса в подмосковном селе Успенское. Через полтора года, найдя новое место работы, забрала пятилетнюю Машу. Мой отец, Василий Петрович Митурич, прожил в детдоме несколько лет, и это на всю жизнь останется его травмой.

Он стал художником?

С. М.: Да, но не сразу, хотя семейная склонность к рисованию была всегда. Сперва учился в торфяном техникуме, работал геодезистом в разных экспедициях. В 1940 году окончил один курс Полиграфического института.

На фронте Василий Митурич (1914–1998) служил десантником. Неудачно прыгнув с парашютом, сломал обе ноги. Травма спасла ему жизнь — весь его полк немцы уничтожили прямо в воздухе.

На войне отец работал на аэродроме чертежником, стал замечательным фотографом. До сих пор храню его трофейную «Лейку».

Савва Митурич, художник-график, сын Сергея Митурича: Хорошо помню дедушку. Очень скромный был человек, карьеры не делал. Любил природу, был заядлым охотником и рыболовом.

Вернувшись с фронта, Василий Петрович пошел учиться в Московский институт прикладного и декоративного искусства (МИПИДИ), где, кстати, преподавал Александр Дейнека. По окончании дед работал в команде художников, декорировавших в том числе павильоны ВДНХ, метро и здание оперного театра в Улан-Удэ.

Художником была и моя бабушка, Клара Сергеевна Митурич, в девичестве Шепотинник. Работала в «Окнах ТАСС», где тогда же работал и Май Митурич-Хлебников, сын Петра Васильевича и Веры Хлебниковой. Видимо, он их и познакомил.

До конца дней дед преподавал в Заочном народном университете искусств. По его линии пошли и мы с отцом. Окончили Полиграфический институт. Мой сын уже не стал рисовать, выбрал профессию химика. Мы назвали его Василием. Если у него когда-нибудь родится сын, его можно будет назвать Петром, Петром Васильевичем Митуричем.

В каком году родился Май Митурич-Хлебников?

В. М-Х.: В 1925-м. И поскольку родился в мае, то его и назвали Маем. Родители заранее не приготовили имя, ждали девочку с именем Двоя.

Необычные все же имена.

В. М-Х.: Тогда ж детей уже не по святцам называли. Мою маму, например, звали Эра — Эра Ефимовна Либерман. Она была однокурсницей отца, Мая Митурича-Хлебникова.

Когда Вере Хлебниковой намекали, что рожать ребенка в такое непростое время неразумно, она говорила, что жертвовать своим искусством готова только ради будущего прекрасного художника. Отцу ничего не оставалось, как им стать. Никакой другой судьбы потом не оставит отец и мне.

Когда родился Май, Вера стала писать родителям в Астрахань от его имени. Для Владимира Алексеевича и Екатерины Николаевны это было утешением в их потерях.

В 1931 году Вера перевезла родителей к себе в Москву. Прабабушка, поселившись в квартире на Мясницкой, ни разу не спустилась с девятого этажа. Скажу, что условия в той квартире на Мясницкой были чудовищными: ванна с газовой плитой у входной двери, выгородка с унитазом, утюг, на котором грелась еда, отсутствие лифта. Я сама здесь жила до рождения дочери.

С Маем его бабушка говорила по-французски, дедушка-орнитолог рассказывал внуку о птицах. И сколько потом отец, ставший великолепным книжным иллюстратором, нарисует птиц! Тысячи! И все они будут орнитологически достоверны, несмотря на сказочность. Родители с детства собирали все рисунки Мая, будто заранее зная, что они станут частью его художественного наследия.

В 1930-е годы Петра Митурича уволили из ВХУТЕМАСа. Кто-то донес, что он критикует Репина. Жили трудно, зимой занимались книжной и журнальной иллюстрацией, иногда даже ретушью. Летом удавалось писать картины. В доме часто было шаром покати, но у деда есть воспоминания об изобретательности Веры, умевшей удивить неожиданных гостей угощением: «Вдруг Вера подает на тарелках коричневый кисель. Она незаметно сварила его из хлебных крошек, добавив сахару и корок мандарина, приготовила очень вкусный кисель».

В 1941 году бабушка Вера умерла, и Петр Васильевич долго не мог прийти в себя. Май должен был помогать отцу и тоже заниматься книжной иллюстрацией. Иногда приходилось делать акварели вроде трактора в разрезе для «Сельхозиздата».

В начале войны Май работал трафаретчиком в «Окнах ТАСС». В неполных 18 лет стал солдатом. Демобилизовали его только в 1948 году. Окончил Московский полиграфический институт, хранящий традиции ВХУТЕМАСа. Впоследствии стал и сам преподавать там. Отец много времени и сил тратил на устройство выставок Петра и Веры, хранение и популяризацию архива Велимира. В 1960-е годы рукописи Хлебникова были переданы Маем Петровичем в Центральный государственный архив литературы и искусства (сейчас — РГАЛИ).

Открытие музея в Астрахани — инициатива Мая Митурича-Хлебникова?

В. М-Х.: Отец долго хлопотал, и наконец 19 октября 1993 года дом-музей Велимира Хлебникова открылся. Он передал туда книги, рисунки, многие вещи, с которыми я выросла. Например, тряпочку из Мордовии, которая всегда лежала в нашей хлебнице, чашечки, маскарадный костюм индейца, который бабушка Вера сделала для маленького Мая. У висков головного убора висели монисты, отрезанные от той мордовской шапки, в которой Велимир некогда позировал сестре. Когда потом я приезжала в музей, мне было странно, что все эти вещи теперь отдельно от меня.

Мария Сумнина, художник, дочь Веры Митурич-Хлебниковой: Дедушка Май был роскошный! Любитель путешествий, новых приключений! Качество, которое, к сожалению, мне не очень передалось.

Дома на шкафу всегда стояла коробка с макетом будущего дома-музея Хлебникова, который дед специально сделал. И он разрешал его рассматривать.

Помню праздники и дни рождения на даче под Зеленоградом, где за огромным столом под старинным дубом собиралось много народу.

Было очень грустно, когда в старости деду уже ничего не хотелось, как будто выключился какой-то мотор. Но работал он до последнего, писал картины. Это то, что уважаю и считаю, что только так и надо.

Мне, как и маме, ничего не оставалось, как стать художником. Отступать некуда было, я окончила Полиграфический институт. Современное искусство дедушка Май не очень ценил. Но со временем смирился с тем, что я, единственная внучка, продолжила не ту традицию, пошла по стопам отца, концептуалиста Андрея Монастырского.

Я взяла псевдоним Сумнина, настоящую папину фамилию. По паспорту остаюсь Митурич-Хлебниковой. Велимир Хлебников — мощная фигура, тот стержень, на котором потом образовалась вся наша семья. Он буквально основа моего существования.

Когда читаю о времени, когда все они жили, понимаю, какая это была чудовищно сложная жизнь, даже в бытовом смысле. Но эти люди, несмотря ни на что, были способны думать о задачах искусства, поэзии, языка, законах времени. Меня это восхищает бесконечно.

Иногда кажется, что с Велимиром я бы не нашла общий язык. Но, с другой стороны, желание во всем искать законы, все систематизировать, тоже встроено в мое сознание. Я, безусловно, знаю куда меньше любого хлебниковеда, но мое детство прошло среди всех этих предметов, разговоров и картин. Конечно, иногда чувствую себя набором ДНК, но это очень неплохой набор.