Год назад в Москве прошел онлайн-аукцион под броским названием «Лиля Брик Бронзового века». Так устроители определили десятилетия от оттепели до перестройки — время расцвета советского андерграунда, контркультуры, неподцензурного искусства. А с Брик уравняли владелицу лотов графиню Елену Щапову де Карли. Тоже красавицу, тоже соблазнительницу, венчанную жену Эдуарда Лимонова.

Она распродавала свой архив, в котором мелькали известные имена, от Евгения Евтушенко до Ильи Кабакова. Но главные ожидания связывали с письмами Лимонова. Со дня его смерти не прошло еще и двух месяцев, и многие тогда подумали, что графиня проявила излишнюю поспешность.

Замужем Елена Сергеевна была трижды. Первый избранник дал ей свою фамилию, последний — титул. Эдуард Вениаминович был посерединке и следа в паспорте не оставил. Но редкое расставание приводило к таким последствиям: для него, для нее, в конце концов, для течения современной литературы. Речь, конечно, о романе «Это я — Эдичка», написанном Лимоновым на нерве того разрыва. Можно спорить об автобиографичности книги, но это о Щаповой: «Я любил ее — бледное, тощее, малогрудое создание…  Я готов был отрезать себе голову, свою несчастную рафинированную башку и броситься перед ней ниц. За что? Она сволочь, стерва, эгоистка, гадина, животное, но я любил ее, и любовь эта была выше моего сознания».

С той поры Елена — сквозной герой лимоновской прозы, пусть под разными именами. Эмигрировав вместе с Лимоновым еще в 1974-м, она до сих пор живет в Риме и в Москве бывает редко. Но однажды Эдуард Вениаминович специально звонил, чтобы со смехом сообщить: он написал новую книжку, в которой о ней — ни строчки, сам удивился. Щапова была раздосадована. Их отношения прошли всю гамму чувств, нежность чередовалась с ненавистью. И она привыкла считать бывшего мужа своей собственностью.

Сама Елена Сергеевна если и умела хранить верность, то только идее личной свободы. Еще в конце 1960-х Москва влюбилась в Леночку Козлову, или Козлика — «леди-девочку в шляпе», невинную распутницу. Она считала себя поэтом, состоявшимся задолго до встречи с Лимоновым. Во вторую половину жизни Щапова повторяет, что прежде всего она аристократка. Она всегда испытывала «тягу к благородным», не зря бывший муж называл ее «смешной старомодной русской барыней». Но куда точнее был давний приятель Щаповой журналист Игорь Дудинский: «Ее имидж, а попутно и образ жизни, сложился рано (ей, пожалуй, не стукнуло и шестнадцати) — зато однаж­ды и навсегда».

Елена Козлова, 1964

Родилась Леночка Козлова в 1950-м, в семье полковника МГБ. Настолько засекреченного, что биографию ему переписали еще в студенчестве: вычеркнув отца-белогвардейца, переправили происхождение на рабоче-крестьянское. Из трех домов, которые принадлежали Козловым в подмосковном Томилино, оставили только один. Однако местные бабы по привычке называли Леночку «барышней» и целовали ей руку, а мужики при встрече снимали шапки и кланялись.

Отец Сергей Сергеевич занимался разработками в сфере радиотелефонной связи и стал одним из изобретателей первых советских подслушивающих устройств. Когда немцы подходили к Москве, мать Мария Григорьевна на всякий случай сожгла фотографии, где муж был снят рядом со Сталиным. А сразу после войны он на какое-то время стал чуть ли не военным комендантом Вены. Проверить это проблематично, остается доверять Елене Сергеевне. В 1974-м, узнав, что дочь уезжает из СССР, а путь всех эмигрантов лежит через Вену, Козлов расчувствовался: «Вена! Какой прекрасный город! Бывало, еду в трофейном “опеле” по городу, кланяются, снимают шляпы: “Гутен таг, герр коммендант!” Я очень дружил с бургомистром, приятный был австриец».

В конце жизни уже профессор Сергей Сергеевич преподавал в техническом вузе, и студенты обливались слезами, пытаясь сдать ему «Теоретические основы электротехники». А сам он, оставив мать Елены, женился на аспирантке. Дочь была к нему не благосклонна. Все припомнила, в том числе как хладнокровно отец прорежал из винтовки расплодившихся на даче кошек.

Но пока Леночка росла и вся семья жила на престижной Фрунзенской набережной, именно Сергей Сергеевич, надев парадную форму, ходил на педсоветы, где его дочь «прорабатывали» за неуставное поведение. Он же устраивал ее в больницу после того, как Елена, начитавшись Сартра, резала себе вены от пубертатной тоски. К счастью, Козлик рано вступила во взрослую жизнь, которая оказалась по меньшей мере нескучной.

Елена Сергеевна любит эпатировать и выделяет в отдельный сюжет свое прощание с невинностью. В детстве она страдала тяжелейшей астмой, и врачи посоветовали Марии Григорьевне давать дочери по чуть-чуть коньяка. К тому же доктор обмолвился, что когда Леночка станет женщиной, приступы могут прекратиться. Она позвала домой одноклассника: быстрее, скоро родители вернутся, что ты замер от страха, глотни коньячка.

Еще школьницей, худющей и длинноногой, Козлик попала в Общесоюзный Дом моделей одежды на Кузнецком Мосту. И совсем скоро столичная «дольче вита» закружила красотку на «Шевроле» ловеласа, фотографа «Пари матч» Люсьена в компании племянника Микояна Ивана и сына маршала Тимошенко Константина. Мужчины были как минимум на двадцать лет старше: сверстники Козлику не нравились. Спасибо сестре Ларисе, или Ляле, как ее называли. Она была на десять лет старше, и Леночка мешалась под ногами ее богемных приятелей чуть не с пеленок. Ляля в начале 1960-х вышла замуж за военного атташе посольства Ливана и уехала с ним в Бейрут, откуда исправно присылала младшей сестре невиданные в серо-бурой Москве наряды.

С Константином Тимошенко у Козлика даже закрутилось что-то вроде романа, и возмущенная Мария Григорьевна звонила его жене, дочери еще одного маршала, Нинель Чуйковой. А вот художник-график Виктор Щапов, хоть и был 40+, за Леночкой ухаживал как полагается, присылал ее матери цветы и конфеты.

Его настоящая фамилия была Шерешевский, но жил Виктор Авраамович под фамилией первой жены, дочери генерала. Однокашник художник Борис Мессерер так его описывал: «Это был настоящий пижон и удивительный тип. Каждый день в Архитектурном институте мы видели его в новой крахмальной рубашке с белоснежными манжетами, заколотыми золотыми запонками, и в неимоверной расцветки галстуке с изображением обнаженной женщины в бокале. Всем казалось, что это ходячий объект для травли со стороны бдительных комсомольских деятелей. Но, как ни странно, он был для них неуязвим, потому что был сталинским стипендиатом, по всем предметам имел пятерки, а свои проекты подавал в исключительно эффектном графическом исполнении».

Елена и Виктор Щаповы, 1968

С годами Щапов стал чуть ли не самым востребованным и богатым советским графиком. Он занимался книжной иллюстрацией, но основной заработок приносили афиши и плакаты. Например, он сотрудничал с агентством «Мосавтореклама»: рекламировал сервис такси. Виктор Авраамович вообще был оборотистым и влиятельным. Фарцевал по-крупному, торговал иконами, которые в СССР совсем не ценились, зато иностранцев в его светском окружении было в избытке. К слову, именно стараниями Щапова в 1975-м был построен знаменитый кооперативный дом Комитета художников-графиков на Малой Грузинской, где умер Высоцкий.

Щапов жил открытым домом, у него ежедневно пили-ели человек по тридцать. Публика собиралась модная и разношерстная, от советских классиков и популярных артистов до криминальных типов и непризнанных гениев — поэтов, которых не печатали, художников, которых не выставляли. Вдова художника Юло Соостера Лидия вспоминала: «Людей навалом. Какие-то пленительные девушки — разодеты в пух и прах, мальчики модные, все пьют вино из хрусталя, едят фруктики и дымят американскими сигаретами. Хозяйка представляет: “Мой друг – Виктор Щапов”. Господи! Он стал всемогущ… »

Перед самой эмиграцией Елена Сергеевна с Лимоновым ездили в Сочи, где она притащила его в только что построенную гостиницу «Жемчужина». Мест, конечно, не оказалось, и Щапова брюзжала на ухо мужу: «Сошлись на моих подруг Галю Волчек, сестер Вертинских, сунь денег. Ну иди же, трус. Витя уже давно бы… » Пока Лимонов менжевался, в гостиничном холле появился еще один знакомый по щаповскому дому — легендарный Анатолий Алиев, или Тосик, один из первых советских «цеховиков». Конечно, он все устроил.

Внешности Виктор Авраамович был совсем непрезентабельной — низенький, плешивенький, в очочках. Зато шарм, остроумие, щедрость, донжуанская слава. Щапов охотно женился, в его матримониальном списке Елена стала третьей. Он ее всячески баловал: дарил бриллианты, возил на белом «Мерседесе», закупал для нее малиновый джин ящиками и чуть ли не фрахтовал самолет, чтобы свозить в Сочи. Козлик была чудо как хороша, что признавали все вокруг. Беззаботна, раскрепощена, бойка на язык. 44 кг веса на 176 см роста, шляпы от Christian Dior, высокие сапоги на шнуровке, длинный мундштук в руке, врожденная элегантность. Да боже мой, она вышла замуж семнадцатилетней Лолитой! В Доме кино при их со Щаповым появлении шептались: еще вчера, мол, приходил с дочкой — имелась в виду предыдущая жена — а теперь с внучкой.

Эдуард Лимонов при первой встрече с Еленой только и запомнил, что «нахальные брызжущие глаза юной девчонки, два передних зуба, хохот, остроумие, алкоголь». Они познакомились в июне 1971-го. Лимонов всего несколько лет как приехал из Харькова, и таких женщин, как Щапова, еще не видел. Спустя сорок с лишним лет журнал Vogue предложит ему написать о русских красавицах. Из современниц он выберет двоих. Это Алена Басилова — поэтесса, державшая салон на углу Садового и Каретного Ряда, жена Леонида Губанова, подруга Стаса Намина и первая московская хиппи. И, конечно, Щапова: «Длинноногие девочки в Москве появились точно вовремя. Сейчас их не счесть, но Басилова и Щапова были первыми».

Слово Елене Сергеевне: «Эдуард в ту пору был очень трогательным провинциалом: с буйными кудрями, в расшитой украинской рубашке и круглых очках. Лимонова хорошо знали в Москве, но не потому, что писал стихи — он отлично шил брюки. Щапов, не подозревая, что сам роет себе могилу, проявлял отеческую заботу: “Позовите Лимонова. Пусть борща поест, а то он вечно голодный”».

Между тем его жена уже навещала «крестьянскую гаврошку» Эдика в его съемной квартирке на Погодинской улице. Щаповы жили рукой подать — с другой стороны Новодевичьего кладбища. Девятиметровая комната, деревянная постель, пуделиха Елены Двося в роли невольного соглядатая, шампанское из ближайшего магазинчика. Однажды его не оказалось. «Ты все и выпил, — сообщила Лимонову продавщица. — Местные пьют водку или портвейн».

А уже в ноябре Эдуард Вениаминович впервые совершил дурость, которая войдет в традицию. Виктор Авраамович улетел по делам в Польшу. Лимонов тоже был женат, пусть и гражданским браком — на харьковской художнице Анне Рубинштейн. Но она уже существовала где-то на периферии его жизни. В тот вечер Елена Сергеевна отправилась на премьеру в Дом кино, откуда вернулась в четыре утра, и не одна, а с актером Игорем Квашой. Лимонов, дожидавшийся возлюбленную на лестничной клетке с кухонным ножом в руке, ворвался в квартиру, где его «дикие страсти захлестнули их вялые». Елена, обозвав его провинциалом, объявила, что она не чья-то собственность. Но Лимонов, конечно, победил: порезал себе вены острой бритвой. Крови было «неприлично много», женатый Кваша ретировался до приезда скорой. С той поры приступы яростной ревности будут случаться с незавидным постоянством и без оглядки на место действия, будь то Томилино или Нью-Йорк.

Вспоминает писательница Кира Сапгир: «“ …Ну что мне делать? — задает мне вопрос Козлик. — Я люблю Лимонова, но от Вити уйти не решаюсь!” — “А ты брось монетку, — советую я. — Орел — Щапов. Решка — Лимонов”. Приняв мой совет за чистую монету, Козлик бросает монетку трижды — три раза выпадает решка. Продолжение общеизвестно… ».

В феврале 1973-го Елена Сергеевна ушла от Щапова, а уже в октябре они с Лимоновым венчались в храме Воскресения Словущего на Успенском Вражке. Все прошло пышно, певчими были хористы из Большого театра. Во время церемонии невеста потеряла обручальное кольцо и сильно расстроилась.

Во время венчания с Эдуардом Лимоновым, 1973

Бард и художник Евгений Бачурин подарил Эдуарду Вениаминовичу на свадьбу стишок: «Я куплю себе последние ботинки, / Заработаю на свой последний хлеб, / Я в последний раз женюся на блондинке, / А потом, чтоб я оглох, / А потом, чтоб я ослеп, — / Буду жить от вечеринки к вечеринке». Собственно, следующий год молодожены так и прожили. История о том, что «ангел со вздернутой губкой многим покажется хрупкой» (так писала о себе Щапова) ушла от богатого мужа к «черт знает к какому бедному панку в белых джинсах и красной рубашке» (это уже Лимонов), понаделала шума. Борис Мессерер даже просил Козлика привезти нового мужа «на смотрины». Увидев, что за столом сплошь знаменитости, которых «молодой негодяй» видел только в кино, он страшно зажался. И от смущения вылил на руку жены крутой кипяток из поданного самовара. Они тогда сразу ушли, физиономию мужу Елена Сергеевна расцарапала уже на лестнице.

Лимонов гордился женой как трофеем, подтверждавшим, что он входит в круг «достойных». Щапова этим замужеством подтвердила свою экстравагантную репутацию. Обоих отличала самовлюбленность, и если Лимонову говорили, какие у Елены красивые руки, он тут же вытягивал свои: «А у меня?» Оба были амбициозны до нахальства. Оба были поэтами и ценили стихи друг друга.

Рифмовать Козлик начала лет с семи. Да так лихо, что бабушка — из старообрядцев купцов Громовых — была уверена: внучка списывает у Пушкина. Однажды даже запирала ее одну в комнате, и уже через час та выдала «целую поэму, написанную пятистопным ямбом».

Елене Сергеевне благоволили поэты Игорь Холин и Генрих Сапгир. Последний писал: «Лена Щапова — что называется, молодая поросль. Помню, в Крыму, на пляже, лежит длинноногая — мальчики со всех сторон на нее пялятся, а она в клеенчатой тетрадке стихи записывает, зачеркивает, ничего кругом не замечает. Стихи, по-моему, заслуживают внимания: мистичны и самостоятельны, и тоже лианозовские по части формы». Конечно, ее не печатали. Она придумала себе пышный псевдоним Елена Рок и пошла путем многих: выпустила несколько самопальных сборничков, получила — по протекции мужа — пару заказов на детские книжки: «На арене клоун Том / Заразил всех хохотом».

Они с Лимоновым устраивали эпатажные фотосессии, на которых он позирует в самостоятельно пошитом «пиджаке национального героя» из ста четырнадцати кусочков кожи, а она — в чем мать родила. Когда оказывались совсем на мели, продавали драгоценности и французские наряды Елены. Эдуард продолжал шить: женские брюки с приделанными к ним иностранными ярлыками уходили уже не за 15, а за 150 рублей, из которых ему доставалась половина. А 30 сентября 1975-го Щапова и Лимонов уехали в эмиграцию. Она — в парике, с приклеенными ресницами. Он — в алой бабочке и лаковых туфлях.

Елена Сергеевна признавалась: «Я не собиралась уезжать из Союза, нас с Лимоновым просто вышвырнули, сочинив липовые приглашения в Израиль. В то время самиздат, встречи с послами, обеды с иностранцами не прощались никому. За нами даже установили слежку… »

Елена Щапова и Эдуард Лимонов, 1974

Ну, во-первых, конечно, прощалось, и многим. Во-вторых, про слежку. Сразу после свадьбы Лимонова начали «тягать» в КГБ. По его словам, требовали, чтобы он докладывал о визитах к послу Венесуэлы Регуло Бурелли, большому другу советской культуры, в том числе неофициальной. Пугали: вы, мол, живете в Москве без прописки, а это уголовная статья. Мать Щаповой с новоявленным зятем даже знакомиться отказывалась, не пришла на свадьбу и прописывать его не желала. Эдуард Вениаминович говорил, что перед ним поставили ультиматум: либо отъезд, либо тюрьма. Опустился даже до того, что цитировал дочь Галича Алену, якобы услышавшую от одного из бывших эфэсбэшников: «Стучали все, только ваш отец и этот дурачок Лимонов отказались». Но по сути никакой крамолы у него за душой не было. Более того, спустя годы выяснилось, что в переплет они со Щаповой попали не по заслугам, а по вине сестры Елены Ляли. Они с мужем прилетали на свадьбу — тогда-то у квартиры, которую снимали молодожены, и появился «уазик» прослушки. А вскоре арестовали несколько Лялиных знакомых. Через много лет она признается, что являлась сотрудницей военной разведки, и чекисты следили за ней: между этим ведомством и КГБ кипела нешуточная борьба.

Так или иначе, куража у Лимонова с Еленой хватало и без ультиматумов. Тем более что подобралась хорошая компания: вместе с ними улетали, например, писатель Юрий Мамлеев и художник Вагрич Бахчанян. Выезжали они по израильским визам, но жить мечтали в Лондоне. С собой было 237 долларов, водка с икрой и даже монеты царской чеканки, которые, по словам «бывалых», можно было продать в свободном мире. Елена Сергеевна была уверена, что беспечная жизнь, к которой она привыкла, на Западе станет только ярче: свой чемодан она набила вечерними платьями.

Правда, они все же озаботились рекомендательными письмами: к Гала Дали, Луи Арагону и дочери Марка Шагала. Ими отъезжантов снабдила Лиля Брик. Не только Елена демонстрировала нового мужа своим приятелям. Он ее тоже развлекал. Водил в мастерскую Эрнста Неизвестного, возил в Долгопрудный к Евгению Кропивницкому. Но тузом в рукаве была Лиля Юрьевна. «Лена любила все красивое, все знаменитое, все известное, — писал Лимонов впоследствии. — И она заставила меня дозвониться Брикам. Они вцепились друг в друга. Лиля восхищалась Еленой, особенно ее тонкой костью, ее элегантными запястьями». Брик даже обещала подарить Щаповой свой браслет. Потом, правда, передумала, ограничившись фотографией, на обороте которой написано: «Леночке и Эдику, не очень красивая Лиля».

Кадр из фотосессии Александра Бородулина, друга Эдуарда Лимонова и Елены Щаповой

Рекомендации не пригодились, но имя Лили Юрьевны очень помогло, когда они, получив наконец статус иммигрантов, добрались до Нью-Йорка. Во многом именно благодаря интересу к Брик они получили покровительство Алекса и Татьяны Либерман. Художник Алекс был главным редактором издательства Conde Nast, издававшего журналы Vogue, Vanity Fair, House and Garden, много какие. Его жена Татьяна, в прошлом Яковлева — последнее увлечение Маяковского. Женская ревность выжила даже спустя 45 лет после его смерти, и встречи с «ярко накрашенной, долговязой старой красавицей» Татьяной Алексеевной проходили под бесконечный лейтмотив «Какая она, Лиля?».

К Либерманам Елену и Эдуарда привел Иосиф Бродский: эта нью-йоркская пара обожала все русское и сыграла не последнюю роль в его судьбе. Алекса забавляло, что они живут на одной улице, на Лексингтон-авеню. Только Либерманы — в пентхаусе на уровне Пятой авеню, а Елена с Эдуардом — в самом низу даунтауна, в дешевой гостинице. Надежды, которые возлагались на скорый успех на Западе, таяли так же быстро, как жалкие доллары их иммигрантского пособия.

Еще Лиля Брик напророчила Щаповой успешную модельную карьеру. И она действительно довольно быстро устроилась в штат модного агентства Zoli, которое работало с Верушкой, Джерри Холл и Джиной Дэвис. Однако на серьезную карьеру у Елены Сергеевны не хватило дыхания. Либерману достаточно было сказать одно слово, чтобы перед ней распахнули двери лучшие журналы. Но он промолчал. Сальвадор Дали называл Щапову «восхитительным скелетом», обещал сделать своей моделью. И ни разу не позвонил. Она была представлена легендарному фотографу Ричарду Аведону — толку не вышло. Возможно, Елене Сергеевне просто не повезло. Но, похоже, куда больше модельной карьеры ее привлекал связанный с ней антураж.

Карьера модели началась с демонстрации шуб

Она любила наэлектризованные сексом вечеринки с их шампанским и кокаином, любила щекочущие нервы случайные знакомства и атмосферу закрытых клубов. И очень любила нравиться. Днем она стояла под юпитерами, ночами растворялась среди огней большого города. Милош Форман пытался затащить ее в постель, обещая будущее Мишель Пфайффер. Грейс Джойс приглашала на «интимный ужин» в своих апартаментах. Елена будто вернулась к той радостной московской жизни, которую у нее отняли. И она точно знала, кого в этом воровстве винить — конечно, Эда.

Щапова была уверена, что идет вперед, а он ее лишь тормозит. С его нищебродством, плебейством, совковой провинциальностью, нелепой ревностью и стыдной страстью, неуместными жабо и высокими каблуками. «Ты постоянно устраиваешь мне сцены, — обвиняла Елена Сергеевна мужа. — Ты устраиваешь мне допросы, как в КГБ».

Лимонов ревновал, выслеживал, прилюдно кидался на Елену с ножом. Еще вчера «родственница богов», она, по его мнению, занята была только тем, что «усиленно разлагалась в компании эксцентричных личностей». Финал пришелся уже на февраль 1976-го: «Мадам ушла. Она сбежала / Лимонова с дерьмом смешала». Эдуард Вениаминович переехал в отель «Винслоу», где «потрясенный смятый павший» сублимировал свою тоску в прозаический дебют — мучительную и пронзительную исповедь «Это я — Эдичка». И, конечно, в стихи:

Эдичка убитый на траве возлежит
Красная рубашка безобразно дрожит
Плачет и не плачет и в восторг приведен
Лена ты Елена — азиатский мой сон
Девочка другая нас не сможет развлечь
Эту лишь желаю. Пусть хоть голову с плеч
Ленку! Дайте Ленку! Самой страшной ценой
Вот что заявляет национальный герой.

В Москве между тем ехидничали: «Козлик-то убежал». Но из виду свою любимицу не упускали, будучи уверенными: «Там, где Елена — кружева и пена. Блеск, доллары и страсти непременно» (Генрих Сапгир). Уже на следующий год наблюдатели были вознаграждены: Щапова встретила своего графа.

С Джанфранко де Карли Елена познакомилась в итальянском представительстве, на премьере фильма «Падре Падроне» братьев Тавиани. Его мать была маркизой Спинола, и это действительно очень родовитая итальянская фамилия. Вроде как один из Спинола был губернатором Корсики при Наполеоне. Сам же Джанфранко, несмотря на недвижимость в Риме и загородную усадьбу-монастырь, служил в банке.

Елена и Джанфранко де Карли

Красавица поклонником манкировала, пока не последовало предложение руки, сердца и итальянского паспорта, который давал возможность проведать маму (до Москвы она, впрочем, доберется только через 17 лет эмиграции, в 1991-м). Елена Сергеевна взяла с жениха обещание предоставить развод по первому ее требованию и вышла замуж.

Тут бы написать, что она погрузилась в круговерть римских каникул, но Италия казался новоявленной баронессе (графиней она станет позже) ужасно провинциальной. Первые годы брака она куда больше времени проводила в Нью-Йорке и Париже, куда сбежала от гражданской войны в Ливане сестра Ляля. Джанфранко проявлял чудеса терпимости, о дне и времени телефонного звонка предупреждал письмом (!).

Спустя много лет Щапова писала, что однажды в Нью-Йорке в пылу ссоры крикнула Лимонову страшное слово: «Ничтожество!». Он его никогда не простил. Но на время об этом забывал: в 1979-м они с Еленой Сергеевной попробовали реанимировать свой роман. К тому времени Эдуард Вениаминович уже нашел французского издателя для «Это я — Эдичка» и легко согласился на уговоры Елены Сергеевны перебраться в Париж: он ехал не только по любви, но и спасать книгу.

Кажется, в глазах Щаповой полученный титул придал ей совсем другой, более высокий статус. Роман Лимонова вновь их уравнял. Но продержались любовники совсем недолго. Лимонова раздражали и восемь чемоданов Елены, и горден-сеттер Василий, с которыми она прибыла в Париж, и сама бывшая жена с ее привычными обвинениями в скупердяйстве и плебействе. Если Елена Сергеевна действительно хотела попасть в первые пятьдесят страниц романа Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой», то поспешила. Кончилось предсказуемо: Щапова обозвала бывшего мужа скрягой, швырнула в него блюдом с вишнями и отбыла к законному супругу. Но общаться они продолжали. Лимонов писал Елене Сергеевне письма, чтение которых ограничивает возрастной ценз. Подписывал книги: «Елене от ее бывшего мужа и неизменного друга». Вместе публиковались в эмигрантских журналах и альманахах.

Щапова отнюдь не сторонилась соотечественников. Американских виз в 1974-м они с Лимоновым дожидались в Риме. Она тогда не удержалась, кинула в фонтан де Треви советскую монетку в надежде вернуться. Через пять лет именно эта достопримечательность стала местом действия громкой художественной акции, в которой, хоть и по касательной, поучаствовала Елена Сергеевна. Речь о перформансе Владимира Котлярова (Толстого). Он, подобно Аните Экберг в «Сладкой жизни», залез в фонтан де Треви — только без одежды, прикрываясь лишь боди-артом, — откуда прокричал: «Итальянцы, берегите папу!» Щапова покупала ему краски, созывала прессу, а когда основателя вивризма (от французского «жить») арестовали, свидетельствовала на суде в его пользу. К слову, Толстому тогда повезло: через девять дней после его акции на папу было совершено покушение. Оставайся он на тот момент в тюрьме, быстро бы не выпустили. Через несколько лет Котляров станет издателем и редактором журнала «Мулета», и Елена Сергеевна войдет в редколлегию. Правда, ненадолго: она не смогла стерпеть, когда журнал начал печатать следующую жену Лимонова, Наталью Медведеву.

А с римскими папами Елена Сергеевна познакомилась лично. Когда в 1989-м родилась дочь Анастасия, ее, по словам Елены Сергеевны, крестил в соборе Святого Петра Иоанн Павел II. Съехалась вся местная знать, крестным отцом стал старейшина итальянской аристократии принц Колонна. А родителям в виде исключения разрешили привести в церковь любимого Василия.

С годами графиня вошла во вкус итальянской жизни. Говорит, что аристократка в Италии — это профессия, как в Великобритании — королева. И обязанности у нее исключительно представительские. Одно время Щапова даже вела колонку светской жизни в римском журнале. В частности, крайне нелицеприятно отзывалась о Майе Плисецкой. Джанфранко нелегально открывал балерине счет в одном из американских банков (чтобы сберечь доходы от советских властей). Сама Елена Сергеевна помогла ей получить премию Via Condoti. А Плисецкая оказалась скупой и неблагодарной.

Мужа Елена Сергеевна не ценила и верна ему не была. Они только поженились, когда со Щаповой встречался Евгений Табачников — сын композитора, врач и коллекционер: «Я приехал в Рим с рекомендацией к Елене от Лилии Юрьевны Брик, подробности опускаю. Элен повела меня кормиться в ресторан. Она умела себя подать, на стройную красавицу в шикарной шляпе с восхищением смотрели не только мужчины, но и все вокруг. Сидим, едим, отвечаю на вопросы о московской жизни. И тут подходит граф. Неказистый, довольно плюгавенький. Но весь в белом. Снимает шляпу…  И я не могу отвести своих близоруких глаз от его огромного уха (он сидит сбоку от меня), так как в нем “сумасшедшие” заросли черных волос, свисающие и закрывающие даже мочку. Простите, конечно, но впечатление осталось сильнейшее. А историю о том, как лихо Щапова совмещала графа и художника из Москвы, как-нибудь напишу. И как брала уроки игры на мандоле у красавца-итальянца. Она всегда фантазировала, на любую тему, такой у нее, назовем его импрессионистическим, взгляд на мир. Да, были люди… »

Дважды Елена Сергеевна чуть было не развелась. Первый — из-за художника и еще московского приятеля Льва Збарского. Сын академика, который бальзамировал Ленина, был известным сердцеедом, среди его бывших жен и увлечений — манекенщица Регина Збарская, актрисы Марианна Вертинская и Людмила Максакова. Но Збарский оказался слишком ревнив: с ножом, как Лимонов, конечно, не кидался, но запирал даже когда выходил за хлебом.

Второй раз она влюбилась в одного «полуитальянца-полуфранцуза». Когда попросила у Джанфранко развода — дочери было всего три — он умер от разрыва сердца прямо в своем банке. А через короткое время скончался и любовник.

Говоря о себе, Елена Сергеевна не прочь подбавить драматизма. Когда она разводилась со Щаповым, у того случился первый инфаркт. Умер он, когда вышел роман «Это я — Эдичка» — от потрясения. Ну а то, что после Елены у Виктора Авраамовича был еще один брак, с дочкой члена ЦК, так это ей в отместку. В бытность романа с писателем Роменом Гари она отказалась ехать на кинофестиваль, где представляли фильм «Свет женщины» по его роману. Гари так расстроился, что впал в депрессию и застрелился. Как тут не вспомнить, что перед эмиграцией Лимонов и Щапова заезжали в Харьков: Эдуард Вениаминович хотел попрощаться с родителями. Это стало событием, слетелась вся местная богема. Пришла и первая жена Лимонова, Анна Рубинштейн. Она была старше Елены на 13 лет и, по словам Лимонова, уже совершенно безумна. Щедрая на красивые жесты Щапова сняла с руки бриллиантовое кольцо и вручила его Анне. Та в ответ поцеловала дарительнице руку: «Спасибо, Настасья Филипповна!»

Елена Сергеевна поддерживает имидж femme fatale до сих пор. Выходит не слишком. В 2015-м она приезжала в Москву на премьеру спектакля «Нью-Йорк. 80-е. Мы» в Театре музыки и драмы Стаса Намина. Пьесу написал Михаил Шемякин, среди героев — он сам и Довлатов, Нуреев и Барышников, Мамлеев и Лимонов. Елене Сергеевне посвящен эпизод, когда Шемякин снимал ее для знаменитой фотосерии с коровьими тушами. Актриса, играющая Щапову, — конечно, обнаженная — позирует и выслушивает объяснения Шемякина о том, что он не спит со своими моделями. Бледноватый образ для роковой женщины.

Графиня Елена Щапова де Карли на премьере спектакля Михаила Шемякина «Нью-Йорк. 80-е. Мы». Московский театр музыки и драмы Стаса Намина, 16 декабря 2015 года

Елена Сергеевна по-прежнему живет в Риме, в унаследованной четырехкомнатной квартире на улице Боэцио, недалеко от Ватикана. Покойный муж оставил ей ренту. Графиня гордится, что получила от итальянского правительства титул комендаторе, до нее такой чести удостаивалась только Моника Витти. Еще она стала лауреатом литературной премии «Медитерранео» — вместе с Жоржи Амаду.

Елена Сергеевна всю жизнь отстаивала право на собственный путь и отказывалась следовать в кильватере чужого успеха, особенно если это успех бывшего мужа. Но еще в 1984-м, через пять лет после публикации «Это я — Эдичка», она написала роман «Это я — Елена». На заглавии якобы настоял издатель, она никаких параллелей не хотела, но это, конечно, ответ Лимонову, сведение счетов, еще одна баталия на войне их амбиций. Текст открывает «Краткое жизнеописание автора», за ним идет «Очень краткое жизнеописание»: «Графиня Елена Сергеевна Козлова-Щапова де Карли родилась в конце XX века в городе Москва. Умерла в начале…  Нет, не умерла. Бессмертна». И, наконец, «Совсем краткое жизнеописание»: «Пи-пи. Как-как. Ам-ам… ».

В «Это я — Елена» Лимонов никак не фигурирует, во второй повести Щаповой «Ничего кроме хорошего» он выведен под фамилией Очкасов. Обе книжки сто лет назад выходили в России, но особого успеха не имели и до сих пор продаются. Скудная, но строгая критика постановила, что пишет автор так, «словно учит с апломбом законам красноречия человек, твердо умеющий произносить только мягкий знак». Д. А. Пригов подходил проще: «Когда Лимонов писал стихи, он заставлял своих жен писать стихи, когда перешел на прозу, его жены были вынуждены сделать то же самое».

Последние годы Щапова грозится выпустить мемуары. Лимонов сам развязал ей руки. Когда рассказывал, как она вроде бы звонила ему в 1998-м навеселе и просила вновь взять замуж. Или, например, писал об их встрече на московском вернисаже: «Она городская сумасшедшая, неопрятное чучело, пугало с огорода! 21 год тому назад, я написал книгу о прекрасной блудливой девочке и даме, чтобы теперь встретить эту старую толстую крейзи». Думаю, Щапова легко согласится, что герой не равен автору, а для поддержания брутального имиджа сгодятся все средства. Но Эдичка счел себя отмщенным.

Последний раз они виделись в 2018-м в Риме, на презентации новой книги Лимонова. Потом Елена Сергеевна напишет, обращаясь к бывшему мужу уже после его смерти: «Ты меня, конечно же, увидел и, как мне показалось, мое появление произвело тот сногсшибательный эффект, который всегда ожидает женщина, идущая на свидание со своим любимым. Туалет был подобран в соответствии с твоим вкусом. Белый костюм (смокинг), стрижка под Шэрон Стоун». Щапова тогда передала через подругу приглашение в гости, но Лимонов встречаться отказался. Ее это очень задело. Давным-давно, сразу после знакомства, Козлик назвала Эдуарда «Раб Божий Эдька и мой тоже». Но, похоже, забыла его ответ: «Рабы бастуют, помни об этом».

В этом году состоялась еще пара аукционов, на которых среди прочего выставляли архив Щаповой. Рекордная цена — миллион рублей с четвертью — была заплачена за рукописное письмо Лимонова, датированное 1979 годом:

«Гусь, почему все так глупо, а? Я сижу на первом этаже на желто-зеленом диванчике в твоем свитере с Суперменом, вернее с S на груди…  6 июня будет восемь лет как мы с тобой познакомились у Киры Сапгир на дне рождения. Я все время вижу тебя во сне, каждую ночь, и утром мне всегда горько, что тебя со мной нет. Ты очень интересное существо и забавное, самое интересное и забавное из всех, кого мне привелось уже встретить в этой жизни. Я тебя так люблю, что когда я думаю о тебе, у меня на глазах выступают слезы и начинается жар. Ты не зазнавайся только. Сколько я тебя знаю, мне ни на минуту не было скушно с тобой. Иногда я тебя ненавидел, но скушно не было… »

Фото: anticvarium.ru, ed-limonov.livejournal.com, career.mgimo.ru, Александр Бородулин