На парижской премьере «Войны и мира» Ирина Скобцева была чудо как хороша в платье от Кардена из золотой парчи с набивными цветами. Во время перерыва к ней подошла русская княгиня из еще первой эмиграции. Спросила с незабываемым прононсом: «Вы тоже титулованная? — Нет, я артистка… » — смутилась Ирина Константиновна.

Зря она тушевалась. Конечно, Скобцева была аристократкой, а что советской, то это в ее случае не так важно. Она всегда держала спину и не выказывала излишних эмоций. Была рядом c мужем, режиссером Сергеем Бондарчуком, но никогда не в тени. Хотя красавица она, конечно, «не нашего разлива» и играла нечасто, все больше иностранок да в экранизациях классики.

Георгий Данелия рассказывал, что позвал Ирину Константиновну в свой фильм «Я шагаю по Москве», потому что снимал сказку. А в сказочном городе непременно повстречается сказочная женщина. Никита Михалков обалдел, когда увидел ее на площадке: «Скобцева снимается в массовке!»

О ней всегда говорят в превосходной степени, называя за глаза ангелом, такие разные люди, как Клара Лучко, Андрей Кончаловский и Сергей Соловьев. Главным образом, потому что посвятила себя мужу. Ну и, кажется, она была незлобива. Признавалась, что никогда не была сильной женщиной, ей необходима была поддержка и опека со стороны Сергея Федоровича. Родители Ирины Константиновны между собой называли едва поженившуюся пару «за ручку». Когда Бондарчук куда-то собирался, он торопил жену: «За ручку, пошли».

Скобцева крайне мало говорила о себе, виртуозно переводя любой вопрос на рассказ о Сергее Федоровиче, вернее, его картинах. И биографию свою спрямила, будто она началась только в союзе с Бондарчуком. Но замуж за него она вышла в тридцать один, когда за спиной была уже целая жизнь.

… Свои творческие вечера актриса начинала с признания, что она тулячка и мхатовка. Для публики была припасена история, что все ее богатство — в трех самоварах. Один наследный, старинный, второй Ирина Константиновна купила в Вешках, куда они с Бондарчуком приезжали на встречу с Михаилом Шолоховым. Он, к слову, называл ее Пушистиком. А третий, совсем маленький, актриса высмотрела в турецкой лавочке, признавалась: «Грешна — люблю курорты».

Ее отец, Константин Алексеевич, был научным сотрудником главного управления метеослужбы, мама, Юлия Николаевна, работала архивариусом. Родители были типичными московскими интеллигентами: много читали, не пропускали ни одной премьеры. И когда дочь решила пойти в артистки, ее благословили.

Ирина Константиновна утверждала, что своей родословной никогда не интересовалась, но в семье считается, что женская ветвь имеет отношение к роду чаеторговцев Карзинкиных. Еще Василий Тропинин рисовал одну из Карзинкиных в русском костюме. Купцы были известными меценатами, собирали иконопись. И Ирина, окончив школу, почувствовала дух крови: поступила в университет на искусствоведение, где на курсе было «22 девчонки и два мальчишки “на разбавку”». А уже получив диплом, выдержала экзамены в Школу-студию МХАТ.

В действительности все было немножко не так. Судя по всему, Ирина Константиновна пришла в Школу-студию совсем девочкой. Так во всяком случае утверждал Михаил Пуговкин, поступивший на первый курс 1943 года: «Среди студийцев МХАТа появилась красавица — глаз не отвести — Ира Скобцева. Ребята из их младшей группы: Владлен Давыдов, Алексей Аджубей — ухаживали за ней наперебой. Не знаю, отдавала ли она кому-то предпочтение в ту пору… »

Сегодня это тем более неизвестно. Но вот что рассказала мне «официальная» однокашница Ирины Константиновны Кира Крейлис-Петрова (она прославилась в амплуа комической старухи, играла, например, маму героини во «Влюблен по собственному желанию»): «На третьем курсе к нам пришла Ира Скобцева. Раньше она уже училась в Школе-­студии, но бросила, поступила на искусствоведение в МГУ. За ней в университет ушел однокурсник Алексей Аджубей: будущий зять Хрущева был сильно влюблен. Но, видимо, не дотягивал до Ириной высокой планки. Она вышла замуж за другого, потом, расставшись и с ним, вернулась в Школу-­студию. Это вызвало переполох: Скобцева была чудо как хороша. Мальчишки от нас тут же отвернулись, кинулись к ней как мотыльки на пламя».

«Отелло», 1955

Конечно, нельзя не сказать, что это был за курс. Петр Фоменко, Галина Волчек, Игорь Кваша, Леонид Броневой, Анатолий Кузнецов, Людмила Иванова. На четвертом курсе преподавать пришел Олег Ефремов — именно так начинался «Современник». Скобцева никогда не роптала на судьбу, но все же сожалела, что «отстала» от однокашников, но она выбрала семью.

Кира Крейлис-Петрова: «Характер у Иры своеобразный, всегда была себе на уме, хитренькая как лисичка. Поставила цель — выйти за человека, который поможет с карьерой, и своего добилась. Помню, перед экзаменом по экономике она не зубрила, как остальные, а пошла в Дом кино, на встречу с уже популярным актером Сергеем Бондарчуком. Радовалась, что он положил на нее глаз, все девчонки завидовали. Когда Сергей Юткевич искал для своего будущего фильма Дездемону, Бондарчук, утвержденный на роль Отелло, увидел на выставке Ирин портрет. Сергей вспомнил, что их знакомили, и предложил Юткевичу попробовать студентку Скобцеву. На съемках между ними вспыхнул роман, приведший к многолетнему браку».

Конечно, Крейлис-Петрова благодушием не отличалась. Но были и портрет, и случайные встречи, и Алексей Аджубей, хотя сегодня уже непонятно, в каком статусе. Тем более что на вопрос, какие черты выделяли Сергея Федоровича среди прочих, Ирина Константиновна, не моргнув, отвечала: «Других мужчин я не знала».

Отец журналиста Аджубея, легендарного главреда «Известий», в те годы «высокого, ладного, голубоглазого, русоволосого красавца, в недавнем прошлом солиста ансамбля песни и пляски НКВД» (свидетельство писателя Юрия Оклянского), был драматическим тенором, который до революции выступал под псевдонимом Войтенко в Мариинской опере. А мать Нина Гупало (по второму мужу) славилась в Москве как закройщица. Она обшивала столичную элиту, от жены Берии Нины до Елены Сергеевны Булгаковой и Марины Ладыниной. И вроде как даже Сталин однажды, увидев на дочери Светлане платье не по возрасту, укорил: «Что это ты так обтянулась? Носи то, что шьет Гупало, а это сними».

Скорее всего, Аджубей поступил в Школу-студию в 1945-м. Возможно, он действительно уже через два года перевелся вслед за Скобцевой в Московский университет. Только Скобцева — на искусствоведение, а Аджубей — на только что открывшееся отделение журналистики.

А уже в 1949-м, как вспоминает тот же Оклянский, он «неожиданно для многих, а отчасти, может, даже для самого себя сделал вдруг головокружительный личный кульбит. Внезапно оставил свою уже затвердившуюся в дружеском восприятии красавицу-супругу Ирину Скобцеву, будущую знаменитую актрису кино и театра. (… ) И стремглав женился на другой. (… ) Скромной, низенькой, веснушчатой, 20-летней, однако же волевой, умной и смекалистой дочери долголетнего правителя Украины, а через какие-то недели — нового московского партийного градоначальника Раде Никитичне Хрущевой. (… ) Именно тогда в студенческой среде родилась поговорка: “Не имей сто рублей, а женись, как Аджубей”, впоследствии сам герой получил колючее прозвище “Околорадский жук”». Что совсем не помешало ему прожить с Радой Никитичной всю жизнь, невзирая на хрущевскую опалу. Скобцева же, написав в 1952-м диплом о Валентине Серове, вернулась в артистки.

Студийцам категорически не разрешалось сниматься в кино. Стращали судьбой послевоенного кумира Владимира Дружникова. Будучи студентом второго курса Школы-студии, он сыграл главную роль в картине «Без вины виноватые» — и был тут же отчислен. Не помогло даже то, что Кручининой в этом фильме была без пары лет директор МХАТа Алла Тарасова. Скобцева, по ее словам, даже не знала, где находятся московские студии, но это лукавство. Она была старше однокашников, которые поступали сразу после школы, на пять лет и, конечно, не хотела упускать время.

В тот летний день, когда Ирина Константиновна познакомилась с Бондарчуком, она как раз ездила на студию имени Горького. Их познакомили на остановке: Бондарчук направлялся в Театр-студию киноактера играть в «Попрыгунье» (спектакль был поставлен в 1949-м, в одноименном фильме Сергей Федорович сыграет через шесть лет). Скобцева жила с родителями в доме, который выходил в один двор с театром. Впоследствии она вспоминала, что народу в троллейбусе было полно, и Бондарчук, ухватившись за поручень двумя руками, взял ее как в кольцо, оградил от давки, от внешнего мира.

Ирина Скобцева и Сергей Бондарчук, 1960

Сергей Федорович к тому времени уже вышел в первые артисты страны. Дебютировал он в 1948-м, в фильме своего мастера Герасимова «Молодая гвардия», и заслуженный Всеволод Пудовкин сказал тогда: «Вот артист, который вошел на экран как танк». Несмотря на годы малокартинья, — в 1952-м на экран огромной страны вышло всего семь художественных фильмов — он стабильно снимался, стал заслуженным артистом РСФСР. Его Тарас Шевченко из одноименного байопика так понравился Сталину, что тот, по легенде, постановил: «Вот истинно народный артист!» И Бондарчуку в 31 год (!), минуя обязательную ступень (!), присвоили звание народного артиста СССР. «Это не пошло во благо, — впоследствии скажет Скобцева. — Ему как клеймо поставили. Будто ты, как скаковая лошадь, отныне должна брать все препятствия». В 1951-м, когда вышел «Тарас Шевченко», она еще училась в МГУ и прогуливала на этом фильме консультацию по латыни.

Ну и все, конечно, знали, что актер женат на сокурснице, популярной артистке и лауреате Сталинской премии Инне Макаровой, у них маленькая дочь.

Они со Скобцевой еще несколько раз встречались. В том числе на вернисаже, где выставлялся тот самый портрет Ирины Константиновны, написанный пятикратным лауреатом Сталинской премии Василием Ефановым: отчего-то он решил, что она похожа на чеховскую даму с собачкой.

Искала ли она этих столкновений? Действительно ли именно Бондарчук протежировал тому, чтобы Ирину Константиновну утвердили на главную роль в «Отелло», где они стали партнерами? Ирина Константиновна говорила, что на одном из выпускных спектаклей ее отметила ассистентка режиссера Сергея Юткевича и пригласила попробоваться в «Отелло» на совсем крошечную роль. Пробы Ирине Константиновне категорически не понравились: посмотрите налево, посмотрите направо, глазки кверху, носик книзу. Ерунда какая-то! Но когда ее утвердили, и на Дездемону, разревелась как девочка.

Скобцева снималась в «Отелло» в двадцать семь, но не имела еще никакого актерского опыта и, конечно, робела. На читке пьесы Сергей Федорович бубнил под нос, а она вошла в роль по-мхатовски, с отдачей, и после финальных слов «О, дай прочесть мне хоть молитву!» по-мхатовски, с отдачей, «упала в подушки», то есть хлопнулась с размаху о стол. Пленка была малочувствительная, операторы шли на хитрости, расставляли на площадке заклеенные серебряной бумагой щиты. У Ирины Константиновны непроизвольно текли слезы. Юткевич обронил: а вот артистка Елена Кузьмина, жена Михаила Ромма, умеет смотреть на солнце и не морщиться. И Скобцева тренировалась, смотрела и смотрела на солнце до боли в глазах.

Натуру для «Отелло» нашли в Крыму. В это же время там снимался Вячеслав Тихонов. Как-то вечером, гуляя по ялтинской набережной, он заметил невдалеке Бондарчука с незнакомой женщиной. Сергей Федорович обрадовался ему как родному, и Тихонов понял: он увидел в приятеле спасение, потому что явно тушевался один на один с красавицей. Когда Бондарчук вернулся в Москву, к ним с Макаровой зашли Клара Лучко с мужем Сергеем Лукьяновым. Едва хозяйка отлучилась на кухню, Сергей Федорович показал гостям свой рисунок: прелестная головка, под ней — стихотворное посвящение. Признался, что эта девушка теперь всегда у него перед глазами, и как жить дальше, непонятно. Уже после премьеры «Отелло» Лучко стояла за Скобцевой в буфете Дома кино и признавалась впоследствии, что до нее даже дотронуться хотелось — понять, живой это человек или изваяние.

Бондарчук шутил о жене: «Я сначала ее задушил, а потом женился». Но это случилось далеко не сразу. Еще летом 1954-го он настоял, чтобы Ирину Константиновну пригласили в картину «Иван Франко», где сам он играл главную роль. В Москве заговорили о том, что у народного артиста роман. Его метания между двумя женщинами продлились почти три года. Уйти из дома он не решался, говорил друзьям: «Вот если бы кто-то мне собрал чемодан и сказал: “Иди!”, я бы сразу ушел, а складывать вещи — не могу». Законная жена, с ее слов, получала анонимки об измене, но до разборок долго не доходило. Неизвестно, с чьей подачи, но моральным обликом Бондарчука занялось партийное начальство. Как там его чехвостили, какие делали внушения, неизвестно, но даже Ирину Константиновну вызывал к себе заведующий Отделом культуры ЦК КПСС Дмитрий Поликарпов.

«Отелло» вышел в прокат в феврале 1956-го, в том же году Скобцева представляла фильм в Каннах, где Сергей Юткевич получил приз за лучшую режиссуру. Бондарчук тогда остался в Москве: вместе их за границу не выпускали. На следующий год премьера «Отелло» должна была состояться в Лондоне. Накануне вылета, практически ночью, Ирине Константиновне сообщили, что она никуда не едет. Через несколько дней на студию позвонили из Лондона: «Очень жаль, дорогая Ирина, что вы заболели и не смогли прилететь».

Ирина Скобцева и Бегум Ага Хан на вилле «Якимур» в Каннах, 1956

Инна Макарова рассказывала, что весной 1957-го, уезжая на съемки фильма «Дорогой мой человек», сама объявила Бондарчуку о расставании. По словам Скобцевой, вернувшись из Лондона, Сергей Федорович сразу и окончательно перебрался к ней. Добром эта история все равно не кончилась: актеру и режиссеру не давали видеться с дочерью, развели их с Макаровой только после нескольких судебных заседаний. К несчастью, уже в новые времена Инна Владимировна надавала кучу крайне предвзятых интервью о коварной разлучнице, о том, что Сергей Федорович до конца жизни любил только ее. За Скобцеву говорило ответное молчание и 35 лет безупречного брака. Последние мосты были спалены уже после смерти дочери Бондарчуков Алены в 2009-м, когда откровения оставленной семьи превзошли всякие приличия.

Расписаться Бондарчук и Скобцева смогли только в январе 1959-го. Сергей Федорович поставил жене два условия: никогда не расставаться и давать ему возможность помолчать хотя бы несколько дней. И она этим заветам была преданна.

Между тем карьера у Ирины Константиновны складывалась. После окончания Школы-студии она поступила в штат Театра-студии киноактера. Первой, кого там увидела, оказалась прихорашивавшаяся в гардеробе Алла Ларионова. Ее пепельные волосы, вздернутый носик, аромат духов «Магриф» соединялись в единый облик настоящей дивы. Едва выехав за границу, Скобцева эти духи купила.

У советских звезд той поры принято спрашивать, на какие ухищрения приходилось идти, чтобы достойно выглядеть. Ирина Константиновна охотно рассказывала, как еще на съемках «Отелло» купила в сельпо роскошный мадаполамчик, белый в мелкую розочку. Он пошел на кофточку с рукавами-фонариками, а в мастерских «Мосфильма» ей сшили пышную юбку из вологодских кружев. Именно в этом наряде в 1956 году она стала «Мисс Шарм» Каннского фестиваля. Голливудские звезды вроде Ким Новак были посрамлены.

Скобцева считала, что эта награда помешала ее карьере. В ней, дескать, начали видеть не актрису, а только красавицу. Но поначалу, на волне успеха «Отелло», ее приглашали в кино часто. В 1957-м вышло сразу три фильма с ее участием. Влюбленный Бондарчук часто приезжал на съемки «Обыкновенного человека» в Подмосковье, чтобы в перерыве прогуляться с Ириной Константиновной наедине. А вот на площадке «Поединка» по Куприну вышла неловкость: он попал на съемки эпизода, где герои целуются (партнером Скобцевой был Юрий Пузырев), и даже устроил сцену. В дальнейшем причин для ревности, по словам Ирины Константиновны, не было: «Про нашу семью вообще ходило очень мало слухов, мы не давали поводов для сплетен… » Спустя много лет младшие Бондарчуки из озорства подложили в один из подаренных матери букетов записочку от влюбленного незнакомца. Шутка не удалась: в доме был скандал.

Да, ее не утвердили на главную роль в «Карнавальную ночь». Хотя пробовалась эдаким Гаврошем, в берете, в широких штанах, била чечетку. Но директор «Мосфильма» Иван Пырьев пригвоздил: «Не может американская красотка быть парторгом Дома культуры». Однако тот же Рязанов с удовольствием пригласил ее в «Зигзаг удачи». Конечно, Скобцевой много приходилось играть иностранок, всяких сотрудников британской разведки, как в «Пятьдесят на пятьдесят» (1972), или баронесс («Человек в штатском», 1973). И от «проклятой красотишки» — слова Эльдара Рязанова — удалось избавиться только раз, сыграв замордованную русскую бабу в фильме Бориса Барнета «Аннушка» (1959). Перед пробами Бондарчук ей посоветовал: во-первых, сделать бровки домиком, как у Марецкой, а во-вторых, вставить в нос две ватные турундочки. Потом, когда все перестанут замечать красоту и подпадут под силу актерского мастерства, их можно будет незаметно вынуть.

Но сожалела актриса лишь что не снялась в «Дон Кихоте»: предпочла Григорию Козинцеву другой фильм, а знаменитый режиссер оказался однолюбом. Еще хотела играть в «Евгении Гранде», но попала в аварию. Однако характерные роли у Ирины Константиновны были замечательные. И сама она актерскую судьбу не кляла. Повторяла: «Мне иногда говорят, что снималась я не так много, как должна была. Но мне было так интересно с Сергеем Федоровичем!»

«Суд сумасшедших», 1961

Летом 1958-го Бондарчуку удалось пробить режиссерский дебют с собой в главной роли — экранизацию рассказа Шолохова «Судьба человека», наделавшего много шума. Сценарий Бондарчук писал дома, и их с Ириной Константиновной 16-метровая комната напоминала филиал «Мосфильма»: Юлия Николаевна печатала на машинке, Константин Алексеевич подрезал и подклеивал странички, бабушка Маня пекла пироги для съемочной группы, которая тут же и столовалась.

Игравшая в «Судьбе человека» Зинаида Кириенко вспоминала: «Вокзал снимали в Тамбове. Ира Скобцева к нам туда приехала. Наверное, на съемках сложной сцены (проводов героя на фронт. — “Москвич Mag”) хотела быть рядом — любовь у них кипела — но держалась поодаль, в вагончике сидела, боялась помешать… » С этого времени Ирина Константиновна будет ездить на съемки мужа всегда. «Я на него посмотрю и сразу пойму, как он. И ему этот глаз был нужен», — признавалась она в старости. А когда сын Федор тоже начал снимать кино, просила дочь: «Алена, поезжай к Феде на площадку. Родной человек всегда в помощь».

«Судьба человека» вышла летом 1959-го. На Новый год Бондарчуки пришли в ресторан Дома кино. Увидели, что за отдельным столиком сидят маститые режиссеры во главе с Иваном Пырьевым, подошли поздороваться. Пырьев в ответ выругался: «Тебе мало своей профессии? Куда ты лезешь?» Они сразу уехали.

В 1960-м Сергей Федорович получил приглашение в картину отца итальянского неореализма Роберто Росселлини «В Риме одна ночь» и высочайшее дозволение стать первым советским актером, кому позволили работать на Западе. Разрешение на выезд дали и Ирине Константиновне. В Риме их поселили было в роскошном отеле, но уже на следующий день приставленный переводчик в штатском велел переехать: он, дескать, должен не отпускать подопечных ни на шаг, а отель по его смете не проходил.

В 1961-м началась эпопея с «Войной и миром». Скобцева снималась в Риге, играла очередную иностранку в фильме «Суд сумасшедших». Бондарчук приехал навестить жену, офицеры-балтийцы устроили на военном корабле прием в честь кинематографистов. На этом вечере было объявлено, что министр культуры Екатерина Фурцева подписала приказ о начале съемок экранизации «Войны и мира». Проект был государственный, в 1959 году на экраны СССР вышла американская экранизация Толстого режиссера Кинга Видора с Одри Хепберн. Как это у нас принято, в прессе появилось письмо группы военачальников, деятелей науки и культуры о том, что хорошо бы и нам задуматься об экранизации национального гения, вот, например, режиссер «Судьбы человека» вполне бы справился.

«Я буду снимать, остальное — твоя забота», — сказал тогда Бондарчук жене. Ирина Константиновна привычно взяла под козырек: пока шел подготовительный период, в июле 1962-го родила дочь Елену, а во время работы над четвертой серией эпопеи, в мае 1967-го — сына Федора.

Когда появилась дочка, Бондарчук был на молодежном фестивале в Хельсинки. В палате, где лежала Ирина Константиновна, из тринадцати рожениц семь решили назвать дочерей Еленами. Она еще подумала: «Уж я-то свою ни за что так не назову». А потом ей передали маленькую открытку от вернувшегося в Москву мужа: аист с кульком в клюве и надпись «Made in USSR. Аленушка». Новорожденного Федора назвали было Тарасиком, а няньки в роддоме, когда приносили его кормить, представляли: «Вот ваш князь Андрей». Но через три месяца у Сергея Федоровича умер отец, и сына записали в честь деда.

Но «заботы», за которые была ответственна Ирина Константиновна, совсем не ограничивались детьми. Тем более что ими занималась преимущественно бабушка Юлия Николаевна (она доживет до 1999-го). Скобцева скорее выполняла функции ассистента или второго режиссера. Говорят, знала все женские реплики из «Войны и мира» наизусть: работая над сценарием, они с мужем читали его по ролям. До конца дней она рассказывала о 120 тыс. человек массовки, о 300-метровом эпизоде первого бала без единой склейки, о 22 видах брака советской пленки «Свема». Бондарчук почти всегда снимал ее в своих фильмах, но пробы устраивал. Скажем, Элен Курагиной чуть не стала Вия Артмане. Но в конце концов Сергей Федорович почти всегда убеждался, что ему нужна артистка Скобцева. И задания ей давал не простые, например, в «Они сражались за родину», где у Ирины Константиновны крошечная роль хирурга, велел сыграть «жену, возлюбленную, Богоматерь». А она обижалась, что когда снимали ее крупный план, он спокойно мог выйти перекурить.

Кстати, Элен в «Войне и мире» — это «победительно-действующая красота» и «античные плечи». Ирине Константиновне, худышке от природы, очень повезло, что кормила грудью. На съемках «Отелло» она тоже хотела поправиться, пила молоко с маслом и пошла прыщом. И еще один эпизод. Для сцены бала требовалось всем актрисам сделать укладки. Оказалось, в Союзе нет способного на это парикмахера, в Москве, по счастью, нашелся француз. Он завивал и Скобцеву, но ей не понравилось. Остальные были в полном восторге, а она, уже привычная и к роскоши, и к западным стандартам, оказалась придирчивой и разборчивой.

Они всегда много ездили по миру. Еще во времена «Войны и мира» тогдашний председатель Государственного комитета Совета министров СССР по кинематографии Алексей Романов говорил: «Я спокоен только когда Бондарчука нет в стране. Потому что тогда он не выдавливает из меня все соки». К счастью для него, отсутствовали Бондарчуки часто. Федор Бондарчук сейчас продюсирует документальный фильм памяти отца — как раз о его международной карьере, о том же Толстом, о «Ватерлоо». Фотографии, которые там представлены, доказывают, что на Западе Бондарчуки были абсолютно свои. И не только потому, что Сергей Федорович получал призы, в том числе «Оскар» за «Войну и мир», общался с Феллини и Нино Рота, приезжал на виллу к продюсеру Дино Де Лаурентису в Беверли-Хиллз. Если посмотреть зарубежную хронику, они выглядят как эффектная светская пара, что твои голливудские звезды: он всегда денди, она всегда в лучших нарядах.

Бондарчук однажды записал: «Я не видел, как росли мои дети, я не смог похоронить маму и отца, потому что я все время снимал, снимал и снимал во имя иллюзии кинематографа». А Ирина Константиновна как-то вычитала у профессора Лихачева, что талант — это божественная одержимость. И не только давала мужу право эту одержимость проявлять, но и всячески оберегала от всего «земного». Как скажет их студент Андрей Ростоцкий, «если Сергей Федорович думал о возвышенном, Скобцева — о насущном».

Не удержусь, чтобы не проиллюстрировать «возвышенное» историей одного несостоявшегося проекта. Да, это опять история про Бондарчука. Но не зря Ирина Константиновна переводила всякий разговор на мужа, а воспоминания о нем далеко не так стерильны. Сергей Федорович задумал тогда писать сценарий в соавторстве с Геннадием Шпаликовым. И в какой-то момент попросил проводить его в аэропорт, чтобы в дороге нормально поговорить. Шпаликов вернулся после этих проводов на следующий день слегка помятый. Что случилось? Ну они выпили немножко коньяку, потом еще немножко, потом отложили самолет, и они выпили уже немножко больше. А о сценарии как-то не очень поговорили. У Шпаликова осталась только мятая салфетка, на которой Бондарчук нарисовал земной шар и облака. Это был замысел сценария. Других уточнений Сергей Федорович не оставил: ему этого было достаточно. И картины Бондарчук снимал масштабные, хотя была и чеховская «Степь». После «Красных колоколов» по Москве даже анекдот ходил. Вызывает Сергей Федорович директора фильма: «Почему на Дворцовую площадь выкатили только пять пулеметов? — Побойтесь бога, тогда и было-то всего три. — Но у нас же сейчас больше возможностей!»

Теперь о «насущном». Если Бондарчук начинал картину, семья работала на то, чтобы оградить его от любых проблем окружающей жизни. Он не знал наизусть ни одного номера телефона, включая домашний. Не помнил номер квартиры. Путался, в каких классах учатся Алена и Федор.

В семье всегда были машины (глава Югославии Иосип Броз Тито вообще дарил Бондарчуку розовый «роллс-­ройс», но тот отказался). Водить он не любил и знал лишь несколько магистральных направлений: дом — дача — «Мосфильм» — студия имени Горького. Как-то один художник пригласил его к себе домой посмотреть картины. День был выходной, служебную машину не вызовешь. Сергей Федорович решил ехать на своей, хотя Скобцева упрашивала: «Остановись!» Пока двигались на его «Жигулях», нарушая какие-то правила, машина все время глохла. А на Таганке с ее сложной развязкой Бондарчук так растерялся, что пришлось подходить к постовому и просить его на время остановить движение. Потом режиссер радовался как ребенок: «Я же говорил, что умею водить машину!», а Ирина Константиновна гладила его по руке: «Конечно-конечно, ты самый лучший водитель!»

«Война и мир», 1967

Неудивительно, что и дружеский круг Бондарчуков менялся исходя из обстоятельств Сергея Федоровича. Так, «Судьба человека» развела их с парой Лучко—Лукьянов. Бондарчук обещал Лукьянову главную роль, а когда решил играть сам, даже не предупредил.

Надо сказать, что роли для себя Бондарчук выбирал сам, решал и за Скобцеву. Когда худсовет «посоветовал» соавторам Игорю Таланкину и Георгию Данелии снимать в «Сереже» Сергея Федоровича, чтобы быстрее «пробить» картину, режиссеры совершенно растерялись: народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, на что он им? Надеялись, что всегда мрачный и неразговорчивый Бондарчук откажется. Но тому был послан сценарий, пришлось ехать «уговаривать». Дверь открыла Ирина Константиновна, напоила чаем, угостила заграничным печеньем. Данелия тогда вывел формулу, что интеллигентность — это прежде всего доброжелательность. «Сценарий мы прочитали, роли понравились. Мы с Ирочкой согласны», — огорошил Бондарчук гостей.

Вольно или невольно, но именно Данелия стал свидетелем единственного срыва Ирины Константиновны в роли жены. Из Мукачево, где выбирали натуру для очередного фильма, Бондарчук привез две пятилитровые плетеные бадейки с вином. Сидели втроем с Данелией и еще одним приятелем, который совершенно не умел пить. Его жена в соседней комнате уговаривала Скобцеву прекратить безобразие. Ну а когда аргументы Ирины Константиновны были исчерпаны, она взяла и вылила вино Бондарчуку на голову. Он окаменел. Помирились они только через месяц.

Когда жили в киношном доме на Аэропортовской, сдружились с Аллой Ларионовой и Николаем Рыбниковым: ходили друг к другу в гости, крестили друг у друга детей. «Устала — не устала, день — ночь, здорова — не здорова, Скобцева всегда радушно принимала его друзей, деловых знакомых, мгновенно накрывала стол, — рассказывала Ларионова. — Она могла по глазам угадать любое его желание, он еще не попросил, а уже сделано. В доме все было подчинено его работе, его настроению. Я вообще не уверена, стал бы возможен такой выдающийся творческий полет Сережи Бондарчука, если бы не оказалась его второй половинкой такая умница, такая преданная душа, как Ира Скобцева. Мы, близкие друзья, всегда отмечали, как они едины, как дышат одним воздухом».

А вот Ирина Константиновна признавалась, что немного Ларионовой завидовала. Та была за мужем как за каменной стеной. Он взял на себя весь быт, сам отделал квартиру. В их семье лампочки вкручивала Скобцева.

«Сергей Федорович не занимался никакими домашними делами, — рассказывала Ирина Константиновна, — но ни минуты не сидел праздно: рисовал, лепил, резал по дереву… » День рождения у Скобцевой летом, когда они, как правило, были в экспедициях, где туго с подарками. Однажды муж подарил ей собственноручно вырезанный из березового полена бюст Льва Толстого. Правда, больше он походил на режиссера Сергея Герасимова. Ирина Константиновна называла такие фигуры долдонами. Когда в дачном доме в Раздорах сломали стену и между комнатами образовалась арка, Бондарчук по ее бокам выпилил два орнамента, а в вязи написал: «И.С. — 72». Ирина, Сергей — 1972 год.

Детей Скобцева держала в строгости. Федор всегда подчеркивал: хвалить кого-то из семьи в доме было не принято. Если отец покупал им конфеты, их приходилось прятать от матери — отобрала бы. В кабинет отца и спальню родителей нельзя было войти без стука. Конечно, оба ходили в элитную школу — 31-ю английскую в Леонтьевском переулке, сейчас это школа №1520 имени Капцова. Одноклассником Алены был Виктор Пелевин. Была и репетиторша по английскому, только из Лондона. Алена занималась музыкой, Федор ходил в художественную школу и на плавание. Одно время его тоже определили в Гнесинку — дорогу туда Ирина Константиновна называла «поход из варяг в греки». Но терпения ему хватило только на пьесу «Котик» из четырех нот.

И, конечно, Ирина Константиновна никогда, даже по дому, не ходила неприбранной, непричесанной. Когда лежала в больнице и муж с дочерью собрались ее навестить, вначале просила принести ей тушь и пудру. С 1970-го они с мужем преподавали во ВГИКе — Бондарчук проводил преимущественно мастер-классы, основная нагрузка лежала, естественно, на Скобцевой. Их ученица Татьяна Лютаева рассказывала, что ей посвящена одна из сцен сериала «Гетеры майора Соколова». Узнали, что Ирина Константиновна делает массаж лица нагретой в теплой воде серебряной ложечкой, и героиня Лютаевой учит этой женской премудрости своих подопечных: «Этим секретом со мной поделилась одна великая актриса». А вот Ие Нинидзе Скобцева поначалу казалась Снежной королевой, чью редкую улыбку студенты почитали за счастье. Но потом вроде оттаяла и начала проявлять «рациональную заботливость».

Ирина Скобцева и Сергей Бондарчук с детьми Аленой и Федором, 1965

Еще в 1968-м Бондарчуки получили хорошую квартиру на Горького, 9. Такую, что на днях рождения Федора собирался весь его класс, 40 человек. И, конечно, жили они богато. Не зря говорили: бывает, человек рождается в рубашке, а Бондарчук — в дубленке. Уже гонорар за «Зигзаг удачи» Скобцева могла потратить на роскошные золотые сережки с бриллиантами. У Сергея Федоровича была самая дорогая в Москве коллекция трубок. В 1980-м Бондарчуки устроили банкет в ресторане «Прага» по случаю присвоения Сергею Федоровичу звания Героя Социалистического Труда и в связи с юбилеем. Приглашения рассылали от имени Скобцевой. Алла Ларионова тогда опростоволосилась. Так и не решив, что дарить — у них и так все есть, не квартира — музей, они со спутником решили купить гвоздики — она белые, он красные. А Бондарчук сам дарил гвоздики всем приглашенным.

Считается, что им завидовали. И 60-миллионному бюджету «Войны и мира», который мог получить только Сергей Федорович. И международному признанию, и «Оскару», и валютным гонорарам, с которых он отказывался выплачивать процент. Что мог отказаться снимать фильм по Сафронову (сказал: «Это не герои, а должности»), уклонился от экранизации брежневской «Малой земли». Наконец, что он «несмотря ни на что, сумел сохранить индивидуальность» (Андрей Кончаловский) и «продолжал оставаться символом государственности в кино, которому не нужно ничего доказывать» (Лев Карахан).

Еще считается, что в мае 1986-го на революционном V съезде кинематографистов его буквально растоптали и как первого «кинематографического генерала», и за «кумовство» (тогда как раз вышел «Борис Годунов», где сыграла вся семья). Правда, режиссер Николай Досталь это мне отрицал, говорил скорее как о легенде, не так уж его обидели. Но из правления Союза кинематографистов вывели. Скобцева говорила, что он не слишком переживал, это она «больше трепыхалась».

Сергей Соловьев, возглавивший Союз кинематографистов уже через несколько лет, вновь позвал Бондарчука первым секретарем. И здесь еще одна история, вот уж действительно умели люди жить. Отправились Соловьев с Сергеем Федоровичем в Кремль на заседание правительства. Бондарчук шел и приговаривал: «Да, не тот Кремль, не тот…  Не тот предбанник…  Не тот народ». В буфете откусил от сосиски: «Не та сосиска, ну не та сосиска… » Заседание оказалось прогрессивным, но скучным. Они решили сбежать, и Сергей Федорович предложил поехать к нему: там, мол, Ирина нас завтраком покормит, человеческим, не как в Кремле. А антиквариата у него тоже достаточно. Скобцева действительно накрыла изысканный завтрак. А хозяин достал откуда-то отличного вяленого леща. Соловьев сбегал за пивом. Открыли бутылку водки. И уже вскоре Сергей Александрович как-то сомлел, вырубился. Проснулся в белоснежной постели, но в неснятых ботинках. Доплелся до кухни. Бондарчук восседал на том же месте, лещ был съеден, верная Ирина Константиновна уже уставила стол горячими закусками.

И те, кто побывал в начале 1990-х в гостинице в центре Рима, где Бондарчук безрезультатно ждал окончания работы над своим «Тихим Доном», удивлялись: на столе у Скобцевой, как всегда, все с пылу с жару, даже русские блины горкой. Хотя обстановка явно не способствовала. Сергей Федорович называл эту резиденцию «Матросская Тишина», нервничал, Ирина Константиновна билась над тем, чтобы из Москвы передали его этюдник: когда Бондарчук рисовал, он успокаивался.

Финал известен: незаконченная версия картины, все рабочие материалы были конфискованы банком-кредитором. В 1994-м Сергей Федорович умер. Материалы были выкуплены только в 2005-м, монтировал и доснимал фильм Федор Бондарчук.

Горе, как известно, не красит. После смерти мужа Скобцевой советовали много сниматься. И она действительно соглашалась, и на комедии, и на сериалы. И в телевизионных интервью она живая и обаятельная, без всякого морализаторства. Но любые попытки выйти за расставленные флажки моментально наталкивались на отпор. Никакой трогательности, ни слова о несчастьях. Ирина Константиновна даже не рассказала о том, как Бондарчук умирал. Это по своим причинам сделал выпускник ВГИКа, иеромонах (сейчас митрополит) Тихон (Шевкунов), который его исповедовал и причащал. А Скобцева умолчала и об этом, и о горе, которое обрушилось со смертью дочери Алены, о том, как переживала разрыв с сыном: он рано женился, ушел из дома, чуть ли не восемь лет не общался с отцом, помирились только за год до его смерти.

Только улыбка, доброжелательность, прямая спина. Любила повторять слова Толстого, что смысл жизни — в самой жизни. Ей было отпущено 35 счастливых лет с Бондарчуком и 26 после. И ни днем больше.

Фото: Василий Малышев/МИА «Россия сегодня», Gettyimages.com, rusactors.ru, kino-teatr.ru