Как-то Остроумова и Гафт столкнулись в Доме кино с Александром Ширвиндтом. Они еще не были женаты, только начали встречаться, и тот удивленно спросил приятеля: «Ухаживаешь за Ольгой? Ну, ты даешь! Она же святая».

Комплимент не очевидный. Особенно для актрисы, которая вся — не тяжелая поступь, а легкое дыхание: «и вдруг прыжок, и вдруг летит». Остроумова и правда выглядит слишком серьезной для актрисы, будто нет в ней и капли легкомыслия. Еще Анатолий Эфрос, с которым они работали в 1970-х на Малой Бронной, говорил: «Вы, Оля, строгая, с вами даже пококетничать нельзя».

Она сыграла в кино больше полусотни ролей. Можно вспомнить и сатирический «Гараж» Эльдара Рязанова, и триллер Николая Лебедева «Змеиный источник». Но советские зрители полюбили Ольгу Михайловну за ее безусловных героинь: Женьку Комелькову из фильма «А зори здесь тихие… » и Маню Поливанову из дилогии Евгения Матвеева.

Со стороны она казалась такой же положительной, благополучной, советской. «Смею надеяться, что я как-то объемнее», — смеется Остроумова в ответ. Но она даже свою книгу назвала «Только хорошее». Обаятельная, приветливая, необыкновенно деятельная. Фирменные эклерчики, внуки, дача. Никаких сплетен вокруг. Она прожила больше двадцати лет с режиссером Михаилом Левитиным, потом — с Валентином Гафтом. А люди они, мягко говоря, не простые, с характерами. Гафта актриса похоронила. А Михаил Захарович говорит о бывшей жене: «Ольга соответствует всем представлениям народа о ней. Ей не нужно играть хорошего, благородного человека — она такая и есть. Она везде хорошая: хорошая мать и бабушка, хорошая хозяйка…  Даже, я бы сказал, слишком».

Много лет назад я брала у Ольги Михайловны интервью. Она только развелась с Левитиным и пылко его ругала. Заверяла она тот разговор часов пять, столь же страстно вычеркивая свои слова. А как иначе, ведь у них общие дети, им будет неприятно. Потом, кстати, пришел Гафт: они только женихались. Остроумову как подменили, сразу было понятно, что для нее существует только он, никого больше. Но править она продолжала безжалостно. Вспомнила об этом, когда увидела фильм из цикла «Больше, чем любовь», приуроченный к 70-летию Остроумовой. Он весь построен на том, как Ольга Михайловна отказывается давать очередное юбилейное интервью. Потому что она только с дачи, не собирается краситься-одеваться, у нее полно дел с рождением внучки, и вообще надо кормить мужа. Отличное получилось кино, очень человеческое.

При всей видимой мягкости Остроумова, похоже, никогда не будет делать, чего не хочет. И это касается как серьезного, так и ерунды. Если кто попробует заставить — мало не покажется. На съемках своего первого фильма «Доживем до понедельника» она отказывалась репетировать сцену, где ее героиня дает пощечину влюбленному мальчику. Потому что если ударит, то так, что он дальше играть не сможет. Рука у нее уже в 20 лет была тяжелая. Уральская закалка.

Ольга Михайловна любит повторять, что она родом из детства. Это тогда ее научили «просто, мудро» жить, оттуда — ощущение разлитой в мире любви. Она родилась, а потом проводила каникулы в Бугуруслане, «сморщенном» городе Оренбургской области, где, по словам Левитина, «все покосилось еще во времена Пугачевского бунта, да так и осталось». В Бугуруслане жил дед Ольги Михайловны, протоиерей Алексей Остроумов. В 1938-м он был арестован, отсидел девять лет. А после войны, когда бугурусланский Успенский храм вернули церкви, стал его настоятелем.

Его сын Михаил династию не продолжил, хотя в молодости служил регентом церковного хора. В храме он встретил и будущую жену Наталью Ивановну. Как член семьи «отправителя культа» Михаил Алексеевич был поражен в правах, и родители Ольги вынужденно переезжали с места на место. Едва устроятся, их вызывают куда надо: «Почему скрыли, что в роду есть священник, да еще в третьем поколении? В 24 часа убирайтесь из нашего города». Только раз, в Магнитогорске, попался сердобольный оперуполномоченный, который дал на сборы двое суток.

Но что бы ни происходило, Остроумовы повторяли неизменное: «Ничего, не страшно!» Ольга Михайловна пронесет эту веру через всю жизнь. Свою лучшую театральную роль она сыграет в спектакле театра имени Моссовета «Вдовий пароход». Там есть сцена, где героиню спрашивают: «Ну что, хорошо тебе живется?» Та отвечает: «Хорошо, а куда деваться?»

Из четверых детей Ольга была младшей. Когда ей исполнилось шесть, семья наконец осела в Куйбышеве, сейчас Самаре. Михаил Алексеевич, заочно окончивший пединститут, устроился в школу рабочей молодежи учителем физики. Жили, конечно, бедно. Наталья Ивановна и спустя десятилетия не смогла привыкнуть к достатку. Когда впервые оказалась в новой квартире дочери и Валентина Гафта, ахнула: «Как цАри живете, как цАри!» Зятя она почему-то звала Алевтином.

По словам Остроумовой, ее отец был настоящим интеллигентом и книгочеем. Самостоятельно выучился играть на скрипке и пианино, собрал приличную библиотеку. А перед смертью написал книгу «Исповедь пасынка века», где рассказал историю рода. Напечатал ее в четырех экземплярах и раздал наследникам. Несколько лет назад Ольга Михайловна эту рукопись издала.

Наталья Ивановна окончила лишь четыре класса церковно-приходской школы и писала до конца жизни с ошибками. Но к книгам тоже пристрастилась, особенно уважала земляка Сергея Аксакова. Она читала по церковно-славянски и дочку выучила. Оля часто бегала к деду в церковь, на венчаниях держала фату невестам. Хотя никто не принуждал детей жить по церковным канонам. «Все шло своим чередом, — вспоминала актриса. — В вере мы…  просто жили. Дышали этим воздухом».

Спустя годы сестры Остроумовы собрались на «золотой» свадьбе родителей. И Раиса из Саратова, и Людмила из Самары, и Ольга из Москвы. Наталья Ивановна повела их в храм. На исповеди Ольга Михайловна говорила правду, как иначе. И что с мужем Михаилом живет невенчанной — он не крещеный, и что не молится толком, в церковь заходит редко. Молодой батюшка ей в причастии отказал. На паперти актриса разрыдалась. Ее, конечно, в конце концов, причастили. Но Ольга Михайловна только тогда поняла, что не все священники похожи на ее деда, и что есть канон догматический, а есть — человеческий.

Сама Остроумова с ее стремлением к совершенствованию близких окрестила всех, до кого смогла дотянуться, включая Гафта. Она частая гостья разнообразных православных программ, ездит по монастырям. А что до греховности актерской профессии, то для нее выход на сцену — это либо исповедь, либо проповедь, вот и все.

Впервые в театр Оля попала еще в Бугуруслане: он действовал в городке с 1900 года, потом, правда, сгорел и лет тридцать заново отстраивался. А в восьмом классе она сама вышла на сцену Народного театра при куйбышевском Доме железнодорожника. И укатила в столицу «учиться на артистку», даже не дождавшись выпускного вечера.

В Москве у Остроумовых ни родни, ни знакомых не было. Прямо с Казанского вокзала Ольга поехала в ГИТИС: о существовании других театральных вузов она не подозревала. С поступлением вышло не совсем гладко. Педагогов смущало, что у абитуриентки с внешностью героини голос «травести» — тонкий и звонкий. Так что зачислили ее только «кандидатом». Остроумова тогда даже начала курить, чтобы как-то понизить голос. Уже через год, когда курс решили разделить, мастер Варвара Вронская просила: «Кроите, как хотите. Только оставьте мне Остроумову».

В 1968-м, на закате оттепели, на экраны вышел фильм «Доживем до понедельника» Станислава Ростоцкого. Картину каким-то образом запустили в обход Госкино, и уже готовый фильм принимали с явным раздражением. Было решено устроить закрытый показ на II Всесоюзном съезде учителей. И даже обращения его делегатов в ЦК об «очернительстве» советской школы заранее подготовили. Но учителя устроили картине овацию, и ее увидела вся страна.

От второкурсницы Остроумовой в этом фильме только и требовалось, что органично смотреться в школьной форме. Ничто не предвещало, что именно с него начнется ее актерское благополучие. Тем более что кино Ольга Михайловна уже тогда недолюбливала. За время съемок она умудрилась не запустить институт, сдала потом все экзамены на «отлично», ее в пример ставили. И когда Ростоцкий передал ей сценарий своего нового фильма, поначалу даже читать его не стала. Заинтересовалась только после слов сокурсника Андрея Мартынова о потрясающем сценарии, где его пробуют на «гамлетовскую» роль. Как называется? «А зори здесь тихие… » Остроумова говорит о себе как о не типичной актрисе: никогда не боролась за роли, не обхаживала режиссеров, не старалась с ними дружить. Но Ростоцкому она позвонила и Женьку Комелькову сыграла. Дальнейшее известно: официальное признание, номинация на «Оскар», народная любовь.

Фильм снимали семь месяцев, в Карелии. Ростоцкий не отпускал актрис в Москву, боялся, что растеряют настрой. Исключение делал лишь для Екатерины Марковой и Остроумовой, которые уезжали играть спектакли. Ольга Михайловна уже служила в Театре юного зрителя. Она даже «Серебряную нимфу» — приз фестиваля советских фильмов в Неаполе—Сорренто — не получала. Пришлось улететь до награждения, чтобы выйти на сцену в массовке (!) первого детского мюзикла «Мой брат играет на кларнете». Главную роль в спектакле играла Лия Ахеджакова. Остроумова тогда иногда плакала, когда в очередной раз слышала комплименты своей красоте: мечтала, чтобы ее, как и Ахеджакову, хвалили исключительно за талант.

Но по миру с «Зорями» Ольга Михайловна поездила. Как правило, в состав делегации советского кино входил кто-то статусный. На Кубе в роли «свадебного генерала» выступал народный артист СССР Евгений Матвеев. Он уже поставил несколько фильмов как режиссер и в самолете на обратном пути вручил актрисе сценарий будущего фильма «Любовь земная».

По молодости Остроумова думала, что из любой роли, если ты вкладываешь душу, можно вытащить что-то главное, не зависящее от общего уровня фильма. Выяснилось, что нельзя. Матвеев требовал игры «наотмашь», актрисе с ее скрытым темпераментом это претило. Она не молчала — говорила, что думала. Они много спорили, но вполне миролюбиво. В «Любви земной» Евгений Семенович снимался в постельной сцене в ватных штанах. Ольга Михайловна недоумевала: «Ведь сопреете!» Режиссер совершенно серьезно отвечал: «Техника безопасности». Разгневался он лишь однажды. В 1978-м они представляли картину в Каире. В огромном тысячеместном кинотеатре насчитывалось полсотни зрителей. Накануне там же показывали американский триллер «Кома» Майкла Крайтона, и был аншлаг. Матвеев расстроился: «Ну почему на их фильмах столько народу, а на наших мало?» Остроумова ответила: «Вы бы еще 10 минут березки под песенку показывали». Матвеев ее резко оборвал: «Святое не трожь!»

Однако она сыграла у него и в «Судьбе», и во «Времени сыновей», и в «Чаше терпения». Потому как Евгений Семенович — пусть и очень «советский» и старомодный, зато искренний, широкий и верный. Наконец, единственный из ей известных, кто прилюдно покаялся за свою подпись под письмом против академика Сахарова.

Впрочем, Сахаров — из другой, параллельной жизни Ольги Михайловны. Можно сказать, внутренней. А внешняя после «народных» ролей сложилась по-советски безупречно. «Мне грех жаловаться, — признавалась Остроумова. — Но ловлю себя на мысли, что мне редко доводилось сниматься у тех режиссеров, с кем бы я мечтала поработать. Вероятно, после фильмов Матвеева меня считали “очень советской” актрисой».

За «Любовь земную» и «Судьбу» Ольга Михайловна получила Государственную премию. Одно время она была депутатом Краснопресненского райсовета. Участвовала в правительственных концертах, блистала на приемах, ее приглашали зачитывать поздравление генсеку Брежневу от лица «советской молодежи». От всего этого актриса старалась «отбрыкиваться». Но дело было сделано.

В 1983 году режиссер Генриетта Яновская выбирала из актрис театра имени Моссовета, кто бы мог сыграть главную роль в ее «Вдовьем пароходе». Это спектакль о жизни одной коммуналки, где каждая из героинь обожжена войной, у каждой свой ад. Яновская раздумывала: «Ну вот — Остроумова. Она такая всегда улыбчивая, такая успешная, известная. И в кино снимается, и лауреат Госпремии. В общем — слишком благополучная. А роль — трагическая, как она может ее сыграть?» На что муж Яновской режиссер Кама Гинкас, помолчав, заметил: «Все так. Но у нее муж еврей… » Он имел в виду второго мужа Ольги Михайловны Михаила Левитина.

Замужем Остроумова была всегда. Сперва — за однокурсником, студентом театроведческого факультета Борисом Аннабердыевым. Расписываться она вообще-то не хотела, но размышляла по-крестьянски. Первый мужчина, куда теперь деваться?

А с Левитиным они встретились еще в ТЮЗе. Недавний выпускник ГИТИСа, дипломный спектакль «О том, как господин Мокинпотт от своих злосчастий избавился» он выпустил на Таганке с успехом, о нем заговорили. И позвали в детский театр ставить «Пеппи Длинныйчулок». Остроумова играла злобную учительницу — трехголовую гидру, в одной юбке с двумя другими артистками. Вся эта эксцентрика ей была чужда, Левитин почему-то счел, что она и сама не добрая. А потом увидел ее с балкона зрительного зала на чужой репетиции: какая красавица! Он всегда ценил красоту, даже называл себя «сторожем при портрете». А после того как их брак распался, написал: «Я терял одну из самых красивых женщин на свете, и никто не убедит меня, что красота — это еще не все, просто другим не повезло».

Михаил Захарович через кого-то передал Остроумовой записку в командном тоне: «Жду под елкой. Левитин». Елка стояла на Пушкинской площади. Ольга Михайловна пришла. А уже через две недели, наплетя мужу о каких-то съемках, уехала с Левитиным в Ленинград. Вернувшись, на эскалаторе на «Комсомольской» они поклялись друг другу чуть ли не в вечной любви.

Остроумова с порога объявила мужу, что уходит. Получила от него затрещину. И оформила развод (Аннабердыев уехал в Ашхабад, всю жизнь снимал документальное кино на «Туркменфильме»). Левитин тоже был женат — на младшей сестре своего однокурсника, а впоследствии многолетнего худрука РАМТа. Совсем не актриса, Мария Бородина была так прелестна, что Сергей Бондарчук пробовал ее на Наташу Ростову. Ольга Михайловна считала ее ангелом, а себя — падшей женщиной. Потому как развелся Михаил Захарович только спустя четыре года.

«Папа говорил, что они были совершенно не похожие друг на друга существа, — говорила мне дочь Остроумовой Ольга Левитина. — Мама нашла в нем то, чего не хватало ей в себе, — свободу, веселье, хаос, карнавал. А он встретил свой идеал — женщину внешне холодноватую, но страстную внутри, безупречно моральную, чистую, с некоторой назидательностью».

Родители обоих новому союзу не обрадовались. Одесситов Левитиных смущало, что артистка хорошей женой быть не может. Основательным, сдержанным родным Ольги Михайловны еще не вставший на ноги зять казался легкомысленным. Достаточно сказать, что его мать одно время преподавала марксизм-ленинизм в цирковом училище. Национальность жениха никого, кажется, не смутила: Остроумова до поступления в ГИТИС даже слова такого — «еврей» — не слышала.

Михаил Захарович считал, что они с Ольгой Михайловной связаны «путами рождения». Тут забавная история. В Бугуруслане Остроумовы жили рядом с кладбищем, и маленькая Оля часто гуляла там с книжкой. Больше всего ей нравилась могила, на которой был установлен самолетный пропеллер. Под той плитой лежал курсант авиационного училища по имени Алексей, который погиб, когда пытался на бреющем полете поймать лису в подарок своей возлюбленной. Той возлюбленной была будущая мать Михаила Захаровича, которая во время войны была командирована в Бугуруслан в Центральное справочное бюро по сбору информации о попавших в плен и пропавших без вести.

Со своей стороны Ольга Михайловна признается, что Левитин действовал на нее магнетически. В известном смысле и на определенном этапе он оказался «постановщиком» всей ее духовной и интеллектуальной жизни. И это было правильно, ведь так и подобает мужу.

Они прожили вместе больше 20 лет. В 1975-м родилась Оля, через восемь лет — Миша. Как видно, с выбором имен родители не заморачивались. После рождения сына Остроумова поняла, что придется чем-то жертвовать. Для нее вопроса не было — конечно, работой. В свое время она никак не могла найти рисунок роли мадам Бовари: не получалось понять, как женщина может бросить своего ребенка.

Ольга Михайловна определила для себя «щадящий режим»: театр плюс одна картина в год. Она до сих пор кино не жалует. Еще и потому, что это цыганская жизнь: сегодня здесь, завтра — там. А известность…

Славы хочешь? — у меня
Попроси тогда совета,
Только это — западня,
Где ни радости, ни света.

Она никогда не замечала своей популярности, всегда отвлекало что-то более важное. То влюбленность, то муж, то дети.

Левитин лет десять ставил спектакли в разных городах СССР, оттачивая свой авторский стиль и борясь за него. У беспартийного еврея постановки были «какие-то странные», фрондерские, штатного места в театрах ему не давали. Ольга Левитина смешно рассказывала, как старушки-соседки не верили, что такой не авантажный, с их точки зрения, Михаил Захарович — ее родной отец. Не могла, дескать, красавица Остроумова родить от «такого». Чтобы их заинтриговать, Оля даже сняла со стены одну из фотографий, на которой был приличный дяденька в пиджаке и галстуке. И предъявила ее как портрет своего «настоящего» отца. В действительности это был Александр Таиров.

Государственную квартиру Остроумовой, при всей ее известности, не давали. Приходилось выкручиваться. Сначала купили «однушку» на Новоалексеевской, затем — трехкомнатный кооператив на Скаковой. Ольга Михайловна лихо гоняла на зеленой «копейке». Михаил Захарович так и не смог сдать на права, купил их за бутылку коньяка и за рулем сидел трижды: всякий раз это заканчивалось плачевно.

Уже после развода Остроумова скажет, что она была растворена в муже, даже частички себе не оставила. Тем более что Левитин постоянно внушал, что он режиссер, писатель, гений. Все в доме было подчинено ему, и это был ее выбор. Если из кабинета раздавался стук пишущей машинки, семья ходила на цыпочках. С детьми помогала троюродная тетка Ольги Михайловны, которую выписали из уральской деревни. Перед Левитиным она робела. И когда впервые постучалась в его кабинет, пробасила: «Мыхаил, идыте кушать щы».

Левитин открыл для театра прозу 1920-х и творчество обэриутов. У него были самые разные интеллектуальные интересы, а главное — он умел увлекать. По словам детей, разговоров о театре в доме почти не вели и с богемой особо не общались. В своей книге Остроумова особое место уделяет Рите Райт-Ковалевой и Татьяне Сельвинской. Лучшими друзьями семьи долгое время считались замначальника аэропорта Внуково Александр Шац и его жена Фаня. Позднее сблизились с семьей художника Давида Боровского. Случалось Ольге Михайловне наливать чай и Курту Воннегуту.

С работой у Михаила Захаровича было то густо, то пусто, и Остроумова много играла. Из ТЮЗа она перешла в Театр на Малой Бронной, который в те годы гремел: там работал Анатолий Эфрос. Главным режиссером был Александр Дунаев, человек куда менее даровитый. Но их тандем до сих пор вспоминают как уникальное и даже противоестественное художественное «двоевластие».

С Дунаевым Остроумова работала много. У Эфроса была своя героиня — Ольга Яковлева, Остроумову он долгое время не занимал. А когда все же задействовал в своем спектакле «Веранда в лесу», случился казус. Эфрос Ольгу Михайловну похвалил. Это было так лестно, что она выпалила: «Ну, конечно, Анатолий Васильевич, я ведь впервые играю в профессиональном театре». Шла радиотрансляция репетиции, и эти слова слышали все, в том числе сидевший в своем кабинете Дунаев. Он зла не затаил, ни разу не припомнил, а Остроумова после себя корила. Но такая натура: говорит, что думает. Всю жизнь клянется в любви режиссеру Павлу Хомскому, считает своим учителем: был педагогом в ГИТИСе, позвал ее сначала в ТЮЗ, а потом в Театр Моссовета. И она же ходила к директору Моссовета с жалобой, что Хомский спит на репетициях.

В Театр имени Моссовета, где Ольга Михайловна работает до сих пор, она перешла в 1983-м. Это случилось уже после разрушения Бронной, откуда были вынуждены уйти как Эфрос, так и Дунаев. К слову, человек, который в этом повинен, директор Илья Коган — единственный, о ком Ольга Михайловна пишет в своей мемуарной книге плохо. Бронную раздирали скандалы и интриги, все вылилось в публичное поле. К счастью, Остроумова тогда как раз рожала сына и участия в склоке не принимала. Она старается следовать примеру Марии Бабановой, которая приходила в театр, здоровалась, выходила на сцену, а после — прощалась и уходила, не вникая в пересуды.

Между тем Левитин сделался главным режиссером Театра миниатюр, который был переименован в Театр «Эрмитаж». Жену он в труппу не звал: как актриса она его не интересовала. Музой Михаила Захаровича была Любовь Полищук, все спектакли ставились на нее. И сам режиссер говорил, что Полищук — это он в юбке. Остроумова играла у мужа лишь однажды, считай, его выручала. Тогда, в конце 1970-х, Полищук угодила в больницу. Ольгу Михайловну ввели на ее роль в спектакле «Здравствуйте, господин де Мопассан». Если Полищук была вся гротеск, то Остроумова играла сердцем.

Потом, правда, еще были репетиции «Мастера и Маргариты». Она, конечно, должна была стать Маргаритой. Полищук играла Бегемота. Однако у Левитина случилось прободение язвы, он пережил клиническую смерть и чуть не умер. Спасала его, безусловно, Ольга Михайловна, которую пустили в реанимацию. Когда все осталось позади, режиссер связал напасти с «проклятым» романом и решил к нему больше не возвращаться. А Остроумовой, когда она сошлась с Гафтом, пришлось отвечать на идиотский вопрос: «Если Левитин был для вас Мастером, то стал ли Гафт Воландом?» Напомню, что актер сыграл эту роль в экранизации Юрия Кары.

Брак с Левитиным рухнул в 1993-м. Инициатором была Ольга Михайловна. Михаил Захарович определил причину развода в своем «безответственном отношении к семье». Остроумова поправила — в его «безудержной любви к свободе». Звучит, конечно, чересчур литературно, но тем не менее.

Сегодня, когда страсти утихли, обоих продолжают спрашивать о разрыве. Левитин повторяет, что он страстен и влюбчив, это входит в ритм его жизни. А жена этого не понимала. Глаза ей открыли подруги-феминистки: нашептали, донесли, развалили семью. Что там произошло — неизвестно, да и не важно. Главное, ее тогда раздавили, как будто скинули с 10-го этажа. Она считает себя очень терпеливой, но не в силах пережить, когда растаптывают достоинство.

Конечно, оставаться одной с детьми в 1993-м было страшно. Кино почти не снимали, в театре платили копейки, в магазинах было шаром покати. Но когда доходит до точки кипения, Ольга Михайловна отрезает, и с концами. Не удерживают ни отсутствие денег, ни наличие детей.

О детях думали оба. Левитин всегда продолжал с ними общаться, даже квартиру снял неподалеку, из окон был виден дом его бывшей семьи. Миша был еще маленький, а Оля предразводный раздрай просто не застала. В какой-то момент она нахватала 19 двоек по английскому. И как раз появилась возможность отправить ее на год в США. Это стоило 15 тыс. руб., Остроумова продала любимую дачу под Загорском. Поступила так же, как когда-то ее родители: чтобы купить дочери пианино, они продали единственную семейную ценность — котиковую шубу. Но главное, Оля уехала по обмену, и в семье Остроумовых целый год (!) жила совершенно чужая девочка из Финляндии.

А уже летом 1994-го в жизни Ольги Михайловны появился Валентин Гафт. Он утверждал, что впервые обратил на нее внимание еще на съемках «Гаража» (1979). Но обоим было не до амуров: Ольга Михайловна страшно смущалась обилию на площадке народных артистов. Сам он вообще попал на проект случайно: заменял не пришедшего Александра Ширвиндта. Правда, навел об Остроумовой справки, узнал, что она счастливо замужем. Бороться не стал, заявил, что у нее ноги кривоваты.

Спустя 15 лет они встретились на выступлении в корпоративном кафе в Сокольниках. После Гафт предложил как-нибудь по Сокольникам прогуляться, он там вырос. Остроумова давно уже никуда не выбиралась и обрадовалась: «С удовольствием! Я возьму детей… » Валентин Иосифович страшно удивился: «Детей? Зачем детей?» Вообще поразительно, как Ольге Михайловне удалось сохранить такую наивность, можно даже сказать, целомудрие. Когда к ней, совсем молоденькой, подбивал клинья Ростоцкий, она ответила, что он, разумеется, может ее любить. Как отец. А после первого свидания с Левитиным она предложила ему зайти к ним с мужем «на тортик».

К слову о Левитине. Оказалось, что у него три любимых советских артиста: Сергей Юрский, Александр Калягин и Валентин Гафт. Последний, в свою очередь, не удержался от эпиграмм на Михаила Захаровича. Вернее, на его портреты в квартире на Скаковой, написанные Татьяной Сельвинской:

Средь ночи иль средь бела дня
Я часто забываю, где я,
Когда Левитин смотрит на меня,
Как иудей на иудея.

Или еще:

Пусть всех обманывает, пусть,
Ведь ложь его, как чудотворство.
И даже генетическая грусть
В нем как врожденное притворство.

Роман только начался, когда Гафт позвал Ольгу Михайловну на Кипр, куда летел большой компанией. Там она познакомилась с Галиной Волчек. И потом ей даже жаловалась на его предельно эгоцентричный характер. Волчек отвечала: «Оля, ну он такой, ну что делать?» Лия Ахеджакова сама интересовалась: «Ну что, не обижает тебя Валя?» Лев Дуров заявил, поздравляя Остроумову с днем рождения: «Жить с Гафтом — это подвиг». Такая у Валентина Иосифовича, желчного и резкого, была репутация.

Остроумова, впрочем, утверждает, что он был как большой ребенок, нежный и совсем без кожи. А уже через несколько лет после их знакомства даже материться перестал. Правда, чуть что, заявлял: «Все, давай расходиться!» Она недоумевала: «Господи, что же я сделала, может, не на том подносе чай ему подала?» Только года через три не выдержала: «Еще раз так скажешь, и мы с тобой действительно разойдемся, Валечка!»

Поженились они в 1996-м. За два дня до запланированной даты у Гафта случился инфаркт, так что расписывались в больнице. Ольга Михайловна о муже тревожилась и заботилась: по кирпичику выстраивала ему комфортную жизнь. Он, со своей стороны, делился с Остроумовой своим статусом, добавлял блеска, обеспечивал материальный достаток. Ольга Михайловна не раз повторяла: «Гафт — артист, а я все остальное». Может ли Валентин Иосифович вкрутить лампочку? Конечно, может. Но лампочка взорвется.

По большому счету семейный расклад, к которому Остроумова привыкла, не изменился. Вот две параллельные истории. В бытность жизни с Левитиным в одной из комнат на Скаковой постоянно протекала стена. Остроумова решила прикрыть ее вьетнамскими шторками. Поставила на стол табуретку, взгромоздилась на нее и пытается удержать равновесие: в кармане — молоток, во рту — гвоздь, в руке — шторка. Входит Михаил Захарович: «Олюшенька, послушай, пожалуйста, как будет лучше: “Та-та, ра-та-та” или “Та-ра, та-ра-ра”?» — «Кажется, второе». — «Спасибо». И Левитин вновь скрывается в кабинете.

А когда Остроумова уже начала встречаться с Гафтом, она как раз строила дачу в кооперативе Театра Моссовета. И первый раз повезла туда Валентина Иосифовича. Домик уже достроили, но на участке образовалась огромная куча глины, которую нужно было разравнивать. Чем Ольга Михайловна и занялась. Гафт в это время делал упражнения с гирями на балконе. Он очень гордился своими мускулами, еще на первом свидании предлагал актрисе их пощупать. Она страшно удивилась: до того ее охмуряли интеллектом. Короче, Гафт тягает свои гири и посматривает на Остроумову, которая таскает тяжеленные тачки с глиной. Только когда Валентин Иосифович спросил: «Ну, скоро ты там? Чего так долго?» Ольга Михайловна сдалась, позвала: «Валя, иди сюда, тут мышцы и накачаешь». Но Гафт отказался: «Как ты не понимаешь, мне же нужно качать определенные мышцы!»

Остроумова прекрасно разбирается во всем, связанном со строительством, переделала за жизнь несколько ремонтов, выстроила две дачи. И проблемам водопровода или проводки отдается со страстью. «Мама роет нам в назидание, — смеется Ольга Левитина. — Она любит поворчать, что на ней все ездят. Но кто не хочет, тот не повезет». Семье остается подшучивать. Когда Остроумова с Гафтом купили и отремонтировали квартиру на Арбате (занималась всем, разумеется, Ольга Михайловна), Валентин Иосифович вошел в нее со словами: «Добро пожаловать в музей Гафта!»

Тут надо отметить, что самоиронии хватало обоим, обходились без елея. Гафт любил рассказывать, как однажды, совсем молодым, сидел на футболе рядом с известным артистом Константином Сорокиным. Тот спросил: «Как жизнь, молодой человек?» Гафт ответил, играю, мол, там-то и там-то. А в ответ услышал: «Никогда не говорите “играю”. Играли — Шаляпин и Комиссаржевская. А вы просто участвуете». И когда Валентин Иосифович требовал у Остроумовой мнения о своих новых стихах, она отвечала: «Хорошие стихи сочинил, но поэт — это Пушкин».

Сама она и в этих отношениях себя не выпячивала, на передний план не лезла. Умела отойти в сторону и быть незаметной. Левитин называл лицо Ольги Михайловны «лепешкой», из которой можно вылепить что угодно: красавицу, старуху, невидимку. Остроумова не любит косметику, говорит, что блеска хватает на сцене. А какая она в реальной жизни, никого не касается. Однажды она срочно возвращалась с дачи в Москву совсем неприбранной. Ее остановили гаишники, грозились отобрать права. Ольга Михайловна предложила: «Давайте я подарю вам книгу своего мужа?» — «А кто у нас муж?» — «Валентин Гафт». — «Да ладно… » Дело не в том, что гаишники ее не узнали. Они не могли поверить, что жена «самого Гафта» — колхозного вида тетка.

Ольга Михайловна всегда жила с убежденностью, что у нее — золотые дети. Михаил вспоминал, что она никогда не открывала его дневник. И когда однажды открыла и поняла, что золото поистерлось, гоняла его с этим дневником по всей квартире. Сегодня дети, конечно, давно выросли. Михаил Левитин окончил историко-филологический факультет РГГУ. Он пишет инсценировки, занимается режиссурой. Выпустил фильм «Подлец», где снялась вся семья, спектакль, который называли бенефисом Остроумовой. Ольга Левитина пошла в актрисы. Ученица Петра Фоменко, она немного поработала у него в театре, но ушла к отцу «Эрмитаж». Фоменко тогда сказал: «Растил-кормил кобылку, а когда превратилась в кобылицу, отдал Михал Захарычу». Они с Левитиным дружили. Остроумова о выборе дочери сожалеет. И вспоминает, как Валерий Тодоровский ждал ее в свою картину «Страна глухих», но роль сыграла Чулпан Хаматова. Потому что Ольга тогда была «вся в репетициях», не смогла выбраться.

Ольга Михайловна запросто может сказать про сына (или дочь), что очень его любит, но как человек он ей не нравится. Дети в ответ отмечают ее за излишнюю прямолинейность и принципиальность, за стремление всех переделать. Называют Зоей Космодемьянской. Но она о своих недостатках знает. Понимает, что не дает близким воздуха, что не умеет прощать. Это очень непросто — учиться умалению себя, покорению своего характера. Не зря из всей фильмографии Остроумова выделяет малоизвестную картину «Василий и Василиса» режиссера Ирины Поплавской. У нее там выигрышная роль: героине от 17 до 70. В молодости Василису ударил пьяный муж, она потеряла ребенка и так Василия и не простила. Актриса называет тему картины библейской, уверенная, что подставить другую щеку — не просто мудрость, а спасение себя.

Ольга Михайловна до сих пор играет в Театре Моссовета. Никогда не гнушалась сериалов, не страшилась возрастных ролей и по-прежнему снимается — не так давно вышел сериал «Номинация» Надежды Михалковой. У нее остаются ее дети и внуки, которые, разумеется, никогда не называли ее по имени. Еще чего! Слово «бабуля» для Остроумовой столь же дорого, как звание народной артистки.

Фото: sovkinoarchive.com, Дмитрий Козлов/МИА «Россия Сегодня», eastnews.ru, С. Сычев /ТАСС