Она считает себя ленинградкой. Но навсегда останется, подобно одной из своих героинь, «лучшей девушкой Москвы и Московской области». Да и живет в столице уже полвека.

Доронину называли первой откровенно сексуальной актрисой советской сцены: ее целомудренная женственность была расцвечена опытом сексуальной революции 1960-х. В ней всего было с перехлестом, от экзальтации до знаменитых придыханий. И дарование было отпущено безусловное и стремительное. Несколько лет в БДТ под началом Георгия Товстоногова, и она уже первая леди советского театра, которую в тридцать с хвостиком лет называют великой. Пара-тройка фильмов во второй половине 1960-х, и она кинодива, наша Мэрилин Монро, которую обожают миллионы. Критика писала, что Доронина стала народной не по почетному званию, которое получила в 1981-м едва ли не первой из сверстников-актеров, а по типу красоты, чистейшей музыкальности, по органической склонности к сильным страстям. На каком-то самопальном сайте о том же сказано доходчивее: «Поклонники любят ее за мастерство, душевную игру и песни».

С Товстоноговым Татьяна Васильевна проработала лишь семь сезонов. Фильмография у нее скудная. Тридцать лет назад, когда Доронина возглавила МХАТ имени Горького, она и вовсе «пропала без вести» для широкой публики. К несчастью, репутация у ее театра сложилась так, что здание на Тверском бульваре посещали только самые преданные поклонники. Но любят актрису по-прежнему и самозабвенно. В декабре 2018-го ее сместили с поста худрука и директора, переведя на специально придуманную должность президента театра. Татьяну Васильевну кинулись защищать, увидев в ней Раневскую, у которой отобрали ее вишневый сад. Но сама актриса в театре уже больше года не появляется и хранит молчание. Это еще педагог по Школе-студии МХАТ Борис Вершилов посоветовал: «Дипломат вы никакой, с вашей непосредственностью разговаривать много не надо».

Дипломат Доронина и правда посредственный, а об ее скверном характере ходят легенды. «Я была ее фанаткой, — признавалась актриса Людмила Максакова. — И я хотела быть «как Доронина», чтобы на меня мужчины реагировали, как на нее. Помню ее с этими безумными глазами, с кошачьими интонациями. Абсолютный секс-символ того времени. Дива. И это полное несоответствие того, что она говорит, и того, как она это делает. Характер тяжелый с уклоном в невыносимость, но женщина потрясающая».

Даже тишайший Александр Лазарев, партнер по мелодраме «Еще раз про любовь», признавал: с Дорониной никогда и никому не бывало легко. Например, Александру Прошкину, который снимал Татьяну Васильевну в фильме «Ольга Сергеевна», а после пригвоздил: «Клинический случай: болезненный эгоцентризм и удивительная ненависть ко всему живому». Но точнее всех кажется Андрей Кончаловский: «Она была безумно и как-то совсем не по-советски красива: синие-синие глаза, кукольное лицо, грива длинных светлых волос. И, несмотря на весь этот нежный облик, было в ней что-то хищное, даже дьявольское. Я не мог выдержать ее взгляд дольше трех секунд. Никто не мог. И она так жила: с ощущением, что ей в этой жизни можно все».

Давным-давно актриса сыграла главную роль в картине «Чудный характер». Успеха фильм не имел, его признали чуть ли не худшим в 1970 году. Главная героиня там произносит фразу: «Характер у меня чудный, просто его понимать надо». Автор сценария Эдвард Радзинский был одним из мужей Дорониной и знал, о чем писал. Татьяна Васильевна лишь подтверждает: «Мне мой характер нравится. Он ограждает меня. Люди, совершившие пакость, Доронину опасаются. И правильно делают. Я способна на поступки, достаточно неприятные для оскорбителя».

Татьяна Васильевна не жалует прессу и всякий разговор выстраивает как свой моноспектакль. Мы с ней встречались дважды: в начале 2000-х все прошло штатно, лет через пятнадцать завершилось скандалом. Интервью Доронина не подписала, а про меня наговорила гадостей. Как поясняла после ее помощница, вам, мол, стоит гордиться, потому что Татьяна Васильевна удостоила вас личным звонком — обычно она до этого не опускается. Осталась диктофонная запись того разговора, еще и тем любопытного, что Доронина часто опровергает сложившиеся о себе клише.

Когда-то Валентин Гафт сочинил эпиграмму:

Клубника в сметане Доронина Таня,
Другого ты в ней не ищи.
И ляжет в постель, И на сцене так встанет,
Как будто «Шанели» накапали в щи.

Татьяна Васильевна действительно родилась в совсем простой, далекой от искусства семье. Когда дочь поступила учиться на актрису, мать Анна Ивановна не могла поверить: «Неужели не могли найти никого получше?» А отец Василий Иванович до конца дней удивлялся, как его Тане удается заучивать так много текста.

Родился Василий Доронин в ярославской деревне, в семье старообрядцев-выкрестов. Но еще семилетним мальчиком попал в Питер: его судьбу определил родной дядя, который служил в городе приказчиком, был женат на гувернантке из немецкого пансиона и в семье считался самым удачливым. Он же определил племянника «мальчиком» в ресторан и пристроил во французскую поварскую школу.

Доронина: «Всю жизнь отец прожил по заветам старой веры. До конца дней не пил и не курил. Несмотря на то что всегда работал, как говорят, «при кухне», никогда не своровал ни крошки. Как лучший ученик вначале он был определен в дом одной из великих княгинь, во времена НЭПа служил в ресторанах, а в моем детстве работал шеф-поваром в санаториях для высокопоставленной публики. Человек добрейшей души, он, повар, даже курицы зарезать не мог: «Я, знаете, живых резать не могу». Наша соседка по коммуналке тетя Ксения говорила маме: «Уж больно он хороший человек-то, Нюра, ты его не ругай. Ну такой уж уродился, что тут поделаешь». И было непонятно — хвалит она отца или хулит».

Василий Иванович воевал и в империалистическую, и в Гражданскую. В Отечественную потерял ногу. Из Ярославской области, куда эвакуировались женщины, Анна Ивановна тоже приехала инвалидом: она шила солдатское белье на ножных машинах, отчего заработала болячку по женской части. После войны она работала гардеробщицей. Когда дочь стала актрисой, переквалифицировалась в билетерши. Именно свою маму, ее манеру петь, открытость и самоотрешенность Доронина сыграла в «Трех тополях на Плющихе».

Жила семья в коммуналке с еще шестью соседями. Таня донашивала одежду за матерью и старшей сестрой Галей, из дырявых тряпочных туфелек вечно прорывались пальцы, и их приходилось подкрашивать черной краской. Однажды, еще до войны, купили платье специально для нее: родители повели дочерей в театр. Тогда она поняла, чем мечтает заниматься, в каком мире существовать. Девочке не было пятнадцати, когда она прошла экзамены перед выездной комиссией Школы-студии МХАТ, а через два года, получив аттестат, Доронина выдержала экзамены во все столичные вузы. Но выбрала ту же Школу-студию.

Дарование Дорониной было очевидно, и прежде всего ей самой: раз и навсегда она приняла его как предназначение. Упоения своей красой и талантом тоже не скрывала. Окружающим она казалась заносчивой, еще питерские одноклассники песочили, что ставит себя выше коллектива. Татьяна в ответ лишь смеялась.

Ее однокурсниками стали Михаил Козаков, Виктор Сергачев, на третьем курсе пришел Евгений Евстигнеев. На первых порах в столице Татьяну приютила двоюродная тетка. Поблизости, недалеко от Чистых прудов, жил с родителями однокашник Олег Басилашвили. Из Школы-студии они возвращались вместе, ну и закрутилось, дело молодое. Мужское внимание Татьяна Васильевна принимала как должное лет с десяти. Впервые влюбилась еще в эвакуацию, когда знакомый мальчик сразил ее слезами, которые проливал над чеховским Ванькой Жуковым. Ну а еще он был самым хорошеньким в классе. С тех пор влюблена она была всегда. И Дорониной-артистке был доступен весь диапазон нежных чувств, от бесстрашия страсти до беззащитности.

Cпектакль БДТ «Варвары». 1959 

Мы разговаривали с Татьяной Васильевной, когда только вышел фильм Ренаты Литвиновой «Небо. Самолет. Девушка» — ремейк прославившей Доронину мелодрамы «Еще раз про любовь». На вопросы Татьяна Васильевна театрально изумлялась: «Неужели вы можете подумать, что в том, что касается Литвиновой, может быть мне какое-то ущемление?» Сама она картину, конечно, не видела. А вот автор пьесы Эдвард Радзинский в беседе с бывшей женой Ренату Муратовну припечатал: она, похоже, никогда не любила.

Летом 1955-го Доронина и Басилашвили поженились. О своих мужьях, а их было пять, в разные периоды жизни Татьяна Васильевна говорила всякое. Басилашвили она записала в самые интеллигентные. И папа у него «благородный, настоящий грузин», и мама-филолог, один из редакторов многотомного пушкинского словаря. Это вселяло уважение. Доронина всю школу просидела с книжкой под партой, а с годами собрала прекрасную библиотеку. Много лет назад, увидев в букинистическом прижизненное собрание Мережковского, она спустила на него все деньги, которые копила на дачу. А наткнувшись на того же Мережковского уже на свободных прилавках, так разозлилась, что никто не берет, что скупила еще и эти издания.

Татьяна Васильевна считалась одной из лучших на курсе. Но во МХАТ ее не взяли: «Против меня была развернута самая настоящая война. Потому как иначе нельзя было понять, почему весьма и весьма заметную девочку не хотят зачислять в штат МХАТа. Мне пытались испортить характеристику и обвиняли — студентку! — чуть ли не в примадонстве. Однокурсник Миша Козаков встал на общем собрании и заявил: «Вы видели, как Доронина вышла на сцену МХАТа, задрав нос?» Никто и заметить не мог, с каким носом выходит на сцену студентка из массовки далеко не первостатейного спектакля «Лермонтов». Но меня надо было обвинить — хоть в чем-то. Конечно, я еще мало что умела и не могла составить конкуренцию народным артисткам. Но от меня решили «обезопаситься»».

Говорят, Татьяну Васильевну терпеть не могла увенчанная и заслуженная Алла Тарасова, тогда еще и директриса театра. Поклонники Дорониной скажут: ее актерскую психофизику сравнивали как раз с тарасовской, оттуда, мол, и ревность. Прочие вспомнят, что был и скандал, когда перед одним из показов студентка устроила знатную истерику костюмершам — с битьем по щекам. Ее поведение обсуждали на комсомольском собрании и вроде как даже наказали выговором. На Доронину и Басилашвили был вызов из Александринки, Николай Охлопков приглашал ее на роль Офелии, а Сергей Герасимов звал без проб играть Дарью в «Тихом Доне». Но они с Олегом Валериановичем получили распределение в заштатный Сталинград.

Впрочем, в конце того же 1956-го оба уже в Театре им. Ленсовета. А через три года произойдет главная встреча жизни. Татьяна Васильевна любит рассказывать, как легендарный завлит БДТ Дина Шварц позвонила в общежитие с приглашением на встречу к Георгию Товстоногову, как она бежала на Фонтанку наперегонки с трамваем, как работавшая в театре мама ее перекрестила. Товстоногов тоже вспоминал девушку с удивительно красивым лицом, в немудрящем платье и белых носочках.

Это были годы стремительного взлета БДТ. Именно на его сцене Татьяна Васильевна выросла в первую актрису лучшего режиссера страны. Товстоногов оправдал ее убежденность в том, что актерская профессия стоит служения. А сама она признавалась: «Я могу работать только с режиссером, который в меня влюблен». Годы, которые «женское роскошество» Дорониной олицетворяло собой БДТ — это Надежда Монахова в «Варварах», грибоедовская Софья, шолоховская Лушка, Маша в «Трех сестрах», Настасья Филипповна Достоевского. Писали, что дух в ее ролях чудесно уживается с прекрасной плотью, она обладает тем же, что и у Товстоногова — даром идеального завершения образов, и, как он, победительно патетична. В Париже Татьяне Васильевне целовал руки Жан Маре, в Лондоне в знак восхищения делал подарки Лоуренс Оливье.

Уже через полтора года после поступления в труппу им с Басилашвили удалось выхлопотать первую собственную квартиру на Черной речке. Под окнами двухкомнатной хрущевки с утра до ночи строили дорожное полотно, спать было невозможно, но, намаявшись по казенным домам, оба сочли это жилье хоромами. Ну а в 1963-м они развелись.

Кадр из фильма «Старшая сестра». 1966

Доронина: «Никогда не любила бабских откровений. Скажу лишь, что выходила замуж, только если испытывала искреннее, сильное чувство. А когда оно уходило — с мужьями расставалась. Были ошибки Олега Валериановича, были мои. И в результате, прожив вместе семь лет, мы исчерпали связывающие нас отношения. Когда ходили разводиться, даже вызвали у работников ЗАГСа неподдельное изумление. «Как вы относитесь к своему супругу?» — спросили меня. «Очень его люблю», — ответила я честно. Но у моей героини из первого сыгранного в БДТ спектакля — «Варваров» — есть замечательная реплика: «Вы же мужчина, а не что-нибудь другое». Это многое объясняет во взаимоотношении полов».

Принято считать, что это Татьяна Васильевна упросила Товстоногова взять в труппу еще и мужа, хотя мне она это отрицала: «Никогда не приходилось просить за Олега, он самостоятелен и одарен. В этом смысле в наших отношениях ничего не саднило. Да его за одни внешние данные с радостью брали в любую труппу». Впрочем, злые языки подчеркнут, что в первые годы в БДТ Басилашвили куда чаще подносил жене чемоданы и судки с домашними обедами, чем блистал на сцене. А утвердился в театре только после расставания с Дорониной. Впоследствии он скажет о своем первом браке: «Таня была простой девочкой из рабочей семьи, мало знающей, но безумно-безумно любящей театр. У нее был мягкий характер и очень большой талант. К сожалению, Танин характер постепенно стал меняться, и под влиянием театра в том числе…  Когда мы разошлись, я вдруг понял, что освободился от этого гнета».

Лет десять назад Доронину пригласили на вручение премии имени Владислава Стржельчика. Тот был чуть ли не единственным актером БДТ, который до конца сохранял к ней приязнь. Именно Стржельчик в 1987-м на революционном съезде ВТО рыцарственно поддержал уже реакционерку Доронину. На вручение она приехала, произнесла подобающие слова. А перед банкетом пропала. «Бегаю, спрашиваю: «Где Таня?» — рассказала мне вдова Стржельчика Людмила Шувалова. — Как уехала? Не попрощавшись? Оказалось, они поцапались с Басилашвили: он как-то пошутил, Танька восприняла всерьез, сказала что-то вроде: «Ты подлец, каким был, таким остался». И хлопнула дверью. Не знаю, что с ней происходит, ведь на самом деле девка очень добрая, компанейская. Когда-то мы все дружили: Лавровы, Копеляны, Володя Тотосов, Миша Волков, Таня с Басилашвили. Помню, отмечали какую-то премьеру у Товстоноговых. Женя Лебедев привез из Молдавии огромные бутыли с вином. Все перепились, на Зину Шарко рухнул оконный карниз со шторой, и хохот, и страх: «Зинка, ты жива?» Веселились до одури».

Однако примадонн редко когда любят, особенно тех, кто получил от режиссера безоговорочный карт-бланш. Зинаида Шарко вспоминала чудный эпизод, как Георгий Александрович поманил ее пьесой «Иркутская история», попросил оценить первый акт, но в начале сезона в распределении ролей стояла фамилия Дорониной. На все недоумения режиссер ответил: «Зиночка! Вы же прочли только первый акт. А во втором буквально на каждой пятой фразе все персонажи о ней говорят: «Она красивая». Ну вы меня понимаете». Шарко понимала, но любви к Дорониной это, естественно, не прибавляло. Саму ее отношение других актеров не слишком задевало. Как-то Товстоногов даже спросил, не мешает ли Татьяне Васильевне направленный на нее негатив. Она ответила: «Я этого не вижу, мне важны только вы». Доронина была сосредоточена только на профессии: когда шла на сцену, лучше было не попадаться на пути, а в гримеров и костюмеров частенько летели громы и молнии.

Жила актриса с Анатолием Юфитом — театроведом и проректором ЛГИТМиКа, создателем лаборатории экономики и организации театрального дела. Юфит пользовался успехом у женщин, у него был серьезный роман с балериной Аллой Осипенко. Он дружил с Товстоноговым и когда умирал, семья режиссера приходила к нему в больницу прощаться. Но это случится в конце 1970-х, с Татьяной Васильевной они расстались еще в 1966-м. Она ушла из БДТ и уехала в Москву.

Считается, что причиной стал второй брак — с москвичом Эдвардом Радзинским. Это не так: они года полтора прожили вместе в Ленинграде, и Радзинского все устраивало. Переезд был ее решением.

Кадр из фильма «Три тополя на Плющихе». 1967

Доронина: «Товстоногову не надо было ничего объяснять. Человек тонкий, понимающий, он близко дружил с Юфитом, был в курсе того клубка взаимоотношений, в котором я оказалась. Расставались мы с Анатолием Зиновьевичем не мирно. Не обошлось без подводных течений, эта история затрагивает целый ряд людей, достаточно известных и публичных. Просто в отличие от меня тогдашней Георгий Александрович полагал, что на свете существуют вещи куда более главные, чем устройство личных обстоятельств. Товстоногов был моим режиссером. До сих пор считаю, что, уехав из Ленинграда, я наступила себе на горло, совершила предательство по отношению к театру. Это ошибка, за которую я плачу по сей день».

Сразу после ее ухода Товстоногов сообщил труппе: «Если кто-то рассчитывает занять место Дорониной, этого не случится». А спустя несколько месяцев специально приезжал в Москву, чтобы уговорить ее вернуться. Татьяна Васильевна отказалась. Но в дальнейшем приезжала на юбилеи актеров БДТ, а в 1986-м на вечере самого Товстоногова приветствовала его признанием одной из героинь Островского: «Я — ваша тетка!»

С Радзинским они познакомились, когда тот приезжал в БДТ на репетиции своей уже знаменитой пьесы «104 страницы про любовь». Этот брак продолжался положенные семь лет и, судя по всему, был счастливым. Радзинского актриса называет самым близким и родным. Эдвард Станиславович написал множество пьес в расчете на жену, в том числе и после развода. У этого, правда, была обратная сторона: вольно или невольно Доронина начала себя тиражировать. Зато рядом с интеллектуалом Радзинским Татьяна Васильевна многое приобрела, да и ему было интересно. Писатель Сергей Есин вспоминал, как видел их однажды в 1968-м: «Рядом с Радзинским — красивая золотоволосая женщина. Конечно, Доронина. Ее узнают. Она в темных очках, оправа разрисована в шахматную клетку. Они три с половиной часа говорят. Боже мой, какая удивительная ревность к этому нескончаемому разговору! Это идет «сто пятая» страница… »

Татьяна Васильевна тогда много работала. Алексей Герман люто ее ненавидел, когда часами ждал у подъезда, чтобы отвезти на площадку фильма «Рабочий поселок», где он работал вторым режиссером. Но Доронина больше двадцати раз в месяц выходила на сцену, по утрам репетировала, по выходным снималась, оттого двигалась как сонная муха и всюду опаздывала.

Во второй половине 1960-х один за другим вышли три главных фильма Дорониной — «Старшая сестра», «Еще раз про любовь» и «Три тополя на Плющихе». Ее предыдущие кинороли, и у не последних режиссеров, прошли на удивление незаметно. Считалось, что камера усиливает и без того экзальтированную манеру, экран, как промокашка, растворяет актерское величие. Ситуацию переломил Георгий Натансон, который перенес в кино две театральные работы Татьяны Васильевны, позволив оставаться такой же, какой была на сцене. Она превратилась в звезду экрана, так и не став киноактрисой.

Кадр из фильма «Еще раз про любовь». 1968

«Доронина никогда не восхищалась мною как режиссером», — говорил Натансон в конце жизни, и в этом, конечно, звучала обида. Он пробивал ее кандидатуру, против выступал даже автор «Старшей сестры» Александр Володин, лоббировавший Ларису Малеванную. Даже пригрозил: «Будете ее снимать, никогда не приеду на площадку». Когда все утряслось, давала жару сама Татьяна Васильевна: опаздывала, капризничала, гримировалась по четыре часа. Приходилось снимать по два варианта одной и той же сцены, иначе у актрисы становилось «сердитое лицо». А когда Натансон, сжав зубы, отснял половину фильма, актриса затребовала рабочий материал и заявила: «Это все ужасно и вне искусства!» К счастью, муж и свекровь ее переубедили.

Конечно, все можно списать на мягкотелость Натансона. Но одновременно с его следующим фильмом «Еще раз про любовь» Татьяна Васильевна снималась в «Трех тополях на Плющихе» и доводила до сердечных приступов уже «железную» Татьяну Лиознову. Скажем, по сценарию героиня покупает на вокзале мороженое, но Доронина наотрез отказалась: она, дескать, его не любит. Уже в 1990-е  Лиознова задумала было экранизировать автобиографию Галины Вишневской, но после личной встречи с властной певицей затею отбросила: побоялась, что будет еще один «случай Дорониной».

В дальнейшем вышла «Мачеха», но снималась Татьяна Васильевна редко. Репутация актрисы с несносным характером перевешивала возможные дивиденды. В 1981-м Доронина приводила в неистовство режиссера фильма «Капель» Андрея Бенкендорфа: «Меня она подавила и съела — просто «хрум», и все. Однажды схватил, что под руку попало (а это был топор), и пошел на нее. Она с перепугу даже присела и два дня была как шелковая, а потом все началось сначала». Точка в доронинской кинокарьере была поставлена через пять лет после «Капели»: она в третий раз сыграла в фильме Натансона — в мелодраме «Валентин и Валентина».

Доронина: «Судачили, что я отказала в благосклонности какому-то высокому чину из Госкино, вот меня и «запретили». Обычная киношная сплетня. Хотя однажды произошел смешной случай. После выхода «Мачехи» меня отправили в Японию на неделю советского фильма. В делегацию входил орденоносный Александр Зархи, руководивший объединением на «Мосфильме». Тогда только вышел журнал «Советский экран», где меня — уже в третий раз и с огромным перевесом — признали лучшей актрисой года. За несколько лет до этого Александр Григорьевич выпустил свою «Анну Каренину» и был раздосадован, мол, как можно какую-то тетку сравнивать со всемирно известной героиней. Он не выдержал: «Неужели вы серьезно относитесь к такому слабому материалу? Какие-то мачехи… » Это меня задело! Ведь сценарий «Мачехи» написала я сама. Ответила: «А вы думаете, что, назвав Левина Лёвиным, постигли суть философии Толстого?» Этого Зархи не простил. На «Мосфильм» меня больше не приглашали».

Оставался театр — главное дело жизни. В Москве актриса поступила во МХАТ, но повторения ленинградского чуда, которого от нее так ждали, не случилось. А в 1972-м она перешла в театр имени Маяковского, где воцарилась на 14 лет. Актриса Любовь Руденко вспоминала: «Держалась Доронина по-королевски. Помню, как открывалась дверь ее роскошной гримерной — чуть ли не единственного просторного помещения за кулисами — и из-за двери показывалась сначала длинная тонкая черная сигарета, затем мундштук, рука, а затем уж выплывала вся Татьяна Васильевна».

В Маяковке Доронина вновь вышла замуж — за артиста того же театра Бориса Химичева. Впервые они встретились, когда он пробовался на главную роль в «Еще раз про любовь». «Меня повели представлять Дорониной — звезде, — вспоминал Борис Петрович. — Звезда сидела перед зеркалом, над ней колдовали гримеры. Она повернулась ко мне, сухо сказала: «Здрасьте», — и спокойно, ничуть не стесняясь, оглядела с ног до головы. Словно перед ней не человек, а жеребец породистый. Я взбесился, хлопнул дверью и уехал».

Кадр из фильма «Мачеха». 1973

Тем не менее в 1973-м они поженились, причем предложение сделала Татьяна Васильевна. Жила она сообразно звездному статусу: одевалась в сотой секции ГУМа, занимала трехкомнатную квартиру в одном из арбатских переулков. Хотя обходились без домработницы: на Дорониной лежала уборка, Химичев ходил по магазинам и готовил. Четвертого мужа Татьяна Васильевна характеризует как самого хозяйственного. «Быть мужем Дорониной означало всегда быть при ней, — вспоминал Химичев. — Она работала, блистала и не понимала, зачем работать мне. Это не женщина — линкор, неуклонно и безостановочно движущийся к цели. А цель — работа, новая роль. И ничто не может заставить ее изменить выбранному курсу».

Оба были темпераментны. Однажды в пылу ссоры разбили сервиз на шесть персон. В другой раз оказались в лифте с симпатичной соседкой. Видимо, Химичев на нее загляделся, и когда девушка выходила, Доронина дала ей хорошего пинка: «Эта…  подрастающая тра-та-та…  будет еще перед моим носом попой крутить!» Борис Петрович одного не простил. В те годы Татьяна Васильевна перевезла в Москву обожаемых родителей (ее мама умрет только в 1998-м, в 92 года). Но когда с Украины приехал знакомиться отец Химичева, за десять дней с ним так и не встретилась, ссылаясь то на занятость, то на недомогание. Спустя годы, когда Борису Петровичу предложили пригласить Доронину на свое 80-летие, поначалу он опешил. Но она пришла и очень мило поздравила.

Доронина: «Моего пятого мужа звали Роберт Тохненко, мы оказались соседями по даче. Не слишком интересовалась, где он работал, знаю, что окончил МГИМО, до знакомства со мной был зятем какого-то богатея, близкого к нефтяным деньгам. Прожили мы меньше трех лет, но он долго не давал развода. Конечно, хотелось бы думать, что из-за дивного неизбывного чувства ко мне, но, к сожалению, причина скрывалась скорее в меркантильных интересах. Признаюсь, что, оставшись одна, я испытала великую радость. Господи, боже мой, зачем надо было вообще выходить замуж? Тем более что небрежения со стороны мужчин никогда не ощущала. Но куда сильнее меня интересовал театр».

В Маяковке Татьяна Васильева продержалась дольше, чем с Химичевым. О несдержанности режиссера Гончарова ходят легенды, почти все работавшие с ним актеры любят подчеркнуть: я, дескать, был единственным, на кого Андрей Александрович никогда не орал. Дорониной в этом смысле веришь беспрекословно. Если они ругались, как на репетициях «Банкрота», Гончаров снимал с роли Бориса Петровича. Спектакль еще не был закончен, когда актрису пригласили в поездку за границу. Гончаров забушевал, но она, конечно, улетела. А Андрей Александрович начал репетировать с вступавшей в звездные права Натальей Гундаревой. Липочку сыграли обе. Но Гундарева тоже была не лыком шита, в противостоянии двух выдающихся актрис искры высекались будь здоров. Два года назад, например, Татьяна Васильевна неожиданно рассказала, что однажды прямо на сцене Гундарева влепила Дорониной пощечину, и они чуть ли не сошлись врукопашную.

Андрей Александрович занимал Татьяну Васильевну достаточно. И она не отказывала ему в таланте. В золотом фонде останется спектакль «Да здравствует королева, виват!», где актриса сыграла обе главные роли. Но ее раздражали обманутые ожидания. Гончаров обещал, что она будет играть госпожу Бовари — не случилось. Она выучила все зонги из «Трехгрошовой оперы» — постановку отменили. Режиссер манил Островским, а на деле принимался за Боровика. Последним «прости» Дорониной стал спектакль «Кошка на раскаленной крыше» — вроде бы Гончарову донесли, что она хочет приезжать на репетиции только своих сцен. А уже на прогоне Андрей Александрович трижды отправлял ее со сцены, чтобы сняла ненавистный ему парик. Доронина — большая любительница париков — всякий раз выходила в новом. На премьеру Гончаров не пришел. Тратить свое время на чужую вздорность Татьяна Васильевна не собиралась: в 1983-м она вернулась во МХАТ. Говорили, что за нее просил у Олега Ефремова тогдашний министр культуры Петр Демичев: «Возьми Танечку в театр».

Спектакль «Дульсинея Тобосская» на сцене МХАТ им. М. Горького

В труппе ко второму пришествию Дорониной отнеслись неоднозначно. Однако на худсовете к Ефремову обратился лишь Иннокентий Смоктуновский, игравший с Татьяной Васильевной еще в БДТ: «Олег, не буду подробно объяснять, но прошу тебя: не делай этого». Но такими актрисами не разбрасываются. На проведенном голосовании за Татьяну Васильевну было подано 17 голосов при 14 «черных шарах».

Она, конечно, начала требовать себе роли. Но поступила под начало режиссера, который мечтал возродить завещанное отцами-основателями «товарищество по вере» и всеми доступными способами выжигал премьерство. Ефремов взял Доронину «на слабо»: если «пробьет» пьесу Александра Гельмана «Скамейка» — тащить на академическую сцену «эту грязь» не позволяли — сыграет главную роль. Дорониной пьеса совсем не нравилась, но министра она уговорила и следующие несколько лет играла в «Скамейке» на пару с Олегом Табаковым.

А уже через три года, в 1987-м, произошел тот самый знаменитый раздел МХАТа, ставший прообразом развала страны и испепеливший как сам театр, так и великую актрису Доронину. От того времени остался документальный фильм Марины Голдовской, рефреном в котором звучит песенка Айболита в исполнении Олега Ефремова: «Это даже хорошо, что пока нам плохо». Что ж, тогда так казалось.

Вдохнув ветер перемен, Ефремов увидел последний шанс реформировать архаичный и неповоротливый Художественный театр. В разросшейся труппе к тому времени было полтораста человек, часть которых годами не выходила на сцену. Ефремов предполагал организовать две труппы внутри одного коллектива: «его» актеры должны были переехать на историческую сцену в Камергерский, которая открывалась после ремонта-долгостроя, и работать на основе хозрасчета. Остальные артисты отправлялись в филиал на улицу Москвина (теперь это Петровский переулок и там Театр Наций) и продолжали существовать по старинке — на зарплате. Помпезное здание МХАТа на Тверском, открытое в 1973-м, отходило Театру Наций, который тогда назывался Дружбы народов.

Кто из актеров в какую группу попадет, было не известно. Хотя все понимали, что Ефремов заберет самых востребованных. Неудивительно, что попытка реформы вылилась, по Булгакову, в «гнусный, свинский, соблазнительный скандал». В дело пошли «коллективки» с прозрачными намеками на «неуставного» в быту и антисоветского в душе Олега Николаевича. Все происходило, ко всему прочему, в эпоху первичного накопления гласности, и на театральных капустниках распевали: «Он сломал подруге руку, плюнул в девичье лицо, и ребята написали друг на друга письмецо».

До сих пор непонятно, почему именно Татьяна Васильевна выдвинулась тогда на передний план во всеоружии своей пассионарности. Завлит МХАТа Анатолий Смелянский считал, что решила: ее оставят «за бортом». Хотя Ефремов ценил Доронину и хотел с ней работать, она всегда была мнительной. Впрочем, нет никаких поводов отказывать Татьяне Васильевне в искренности. У нее всегда было цеховое сознание, она верила в «его величество актера» и вступилась за тех, кого, как была уверена, выбрасывают на обочину.

Доронина: «Примерно за год до переезда в Камергерский артистам объявили, что туда перейдет только часть труппы. Волей руководителей будет составлен специальный список. Не вошедшие в него останутся в филиале МХАТа на улице Москвина. Но это было смерти подобно! На Москвина — лишь прокатная площадка, там негде хранить декорации, ничтожные гримерные, вообще нет помещения, пригодного для мастерских. Однако Олег Николаевич Ефремов на все возражения отрезал: «Мне все равно. Пусть едут хоть в клуб «Каучук». Половина труппы, люди, проработавшие в театре по 30 лет, должны отправляться в клуб, а не в свой родной дом? Я сочла такое небрежение неприличным».

В результате труппа была разрезана пополам. Как шутили острословы, «враги сожгли родную МХАТу». Актриса Светлана Коркошко вспоминала о том времени: «Татьяну Васильевну с ее характером в труппе не любили. Но так как она могла открыть ногой дверь в любой кабинет и не боялась начальников, решили: давайте сделаем ее художественным руководителем, потому что она «крыша», иначе нас закроют».

 Спектакль «Кошка на раскаленной крыше» на сцене театра им. Маяковского. 1977

1 октября 1987 года Минкульт СССР «залитовал» существование двух театров: имени Горького, худруком которого коллектив выбрал народную артистку СССР Татьяну Доронину, и ефремовского, получившего спустя два года имя Чехова. Театр на Тверском Татьяна Васильевна отбила. Кстати, его строительство начинали еще в начале 1950-х, и студентка Доронина любила бродить по расчерченному абрису здания и не доведенному до ума цокольному этажу.

Позднее она часто высказывалась о режиссерской несостоятельности Ефремова, да и актеров, мол, видала получше. Но в те годы друг о друге оба главрежа публично не высказывались. Татьяна Васильевна не выходила из образа и при редких встречах называла оппонента не иначе как Олеженькой. Был, правда, неприятный эпизод, когда в одном из заокеанских интервью она рассказала, что Олег Николаевич якобы предрек: старые артисты МХАТа «сами передохнут». Ефремов взвился, хотел подавать в суд, но отговорили.

Каждый пошел своим путем. На 1998-й пришлось столетие Художественного театра. И Доронина, и Ефремов посылали друг другу приглашения, но никто никуда не пришел. На Тверском труппу в вечерних туалетах рассадили на сцене полукругом, как на старинных мхатовских фотографиях. У Олега Николаевича присутствовали столики, за которыми выпивали. Тогда демократ Никита Михалков пришел в Камергерский, его отец-патриот — на Тверской. Говорят, через год уже тяжело больной Ефремов все-таки заходил во вражеский стан на премьеру спектакля по Виктору Розову. Это вызвало переполох, в антракте Олегу Николаевичу передали приглашение за кулисы. Он отказался. Хоронили Ефремова под звучащую по всем телеканалам пронзительную доронинскую «Нежность».

Когда на смену Дорониной-актрисе пришла Доронина-гражданка, умный Радзинский предупреждал: «Ты должна понять, что амплуа бывает не только на сцене, но и в жизни. Ефремов стал реформатором Петром, а твоя роль отныне — царевна Софья, непрогрессивная и реакционная. Готовься, родная». И правда: Татьяну Васильевну пылко обличали в перестроечной прессе, затем насмешничали, с годами она превратилась в синоним ретрограда. Сказать честно, она сама постаралась. Сошлась с коммунистами, проводившими на Тверском один из своих съездов, сама пламенно выступала на их собраниях. И это Доронина, которая никогда до этого не выказывала общественного темперамента, не интересовалась политикой — в КПСС, правда, в гончаровские времена вступила, но мало ли какие были причины, — не играла не только в кондовых, но даже в производственных пьесах.

Она наговорила много лишнего, например называла компьютер дьявольским изобретением. То опускалась до антисемитизма, то приглашала тогда еще немедийного Сергея Кургиняна ставить булгаковский «Батум» о Сталине. Неудивительно, что для демократически настроенной интеллигенции актрисы Дорониной больше не существовало.

Режиссеры со стороны чурались ее репутации, а если приходили, то надолго на Тверском не задерживались. Не обладая режиссерским опытом, Татьяна Васильевна много ставила сама. И играла сама, тем более что являлась чуть ли не единственной звездой труппы. Но даже доброжелательно настроенные отмечали, что без равновеликого режиссера в ее манере начали превалировать мелодраматизм и выспренность, проявился плохой вкус, о котором предупреждал еще Товстоногов, а прежде обаятельный пафос стал казаться фальшивым. Спустя годы пресса если и писала о «женском» МХАТе, то называла бесполезным ископаемым, сбросившим себя с корабля современности. Звучали и откровенные призывы найти вместительной кунсткамере на Тверском бульваре лучшее применение.

Спектакль «Кошка на раскаленной крыше» на сцене театра им. Маяковского. 1982

Тосковала ли за все эти годы Доронина по работе с крупными режиссерами? Она таких не знала: Фоменко — камерный, Някрошюс — авангардист, Гинкас вообще истерик, следующее имя, пожалуйста. Многолетняя оборона никому не идет на пользу. С годами самолюбивая, избалованная поклонением Татьяна Васильевна становилась все более нетерпимой. Еще в первый год ее руководства в труппу пришла вчерашняя студентка Евгения Добровольская. Во МХАТе было принято, чтобы актрисы одевались строго и женственно, а нищая Добровольская ходила в джинсах и растянутых свитерах. Доронина собственноручно купила ей новые туфли и юбку на закрытой распродаже (Добровольская, впрочем, все равно быстро ушла — не видела перспектив). А Татьяна Васильевна через десятилетия увольняла артисток просто за то, что замешкались с ней поздороваться. В 2003-м она сыграла Вассу Железнову, с тех пор ее так и называли: Васса Железнова «крепостного» МХАТа. Рассказывали, что актеры для встречи с главным режиссером должны были записываться у секретаря. А когда Татьяна Васильевна входила в подъезд, все вытягивались во фрунт, а чаще от греха разбегались.

На публике Доронина появляется крайне редко. Но всегда в любимых париках, панбархате и мехах. Говорят, что, даже выезжая в санаторий, она брала люкс с отдельным входом и почти не выходила из номера. С некоторых пор даже распорядок ее дня стал подчинен профессии: сразу после спектакля невозможно уснуть, и жила Татьяна Васильевна последние годы ночами — ей так комфортней.

Она убеждена, что именно театр научил ее существовать с высоко поднятой головой. И верна своим убеждениям: сцена — место для проповеди, а актерская профессия требует одержимости и полного самоотречения. Все по заветам Белинского, монолог из которого Доронина читала в «Старшей сестре»: идите в театр, живите и умрите в нем, если сможете. В юности Доронина была сильно привязана к маленькому племяннику и, поступив в Школу-студию, решила: если станет актрисой, вряд ли заведет детей, иначе душа просто разорвется. И не родила. Она казнит себя, что мало времени отдавала родным, и судьба старшей сестры, тоже мечтавшей об актерстве, потерявшей сына, лишившейся рассудка — ее грех.

Ей очень повезло с третьим мужем. Радзинский, сохранивший с Дорониной хорошие отношения, не раз пытался объяснить ее характер. Когда до него дошли вести о политической активности Татьяны Васильевны, Радзинский решил, что это от обиды: «В стране векового домостроя мужчины умеют бороться с женщинами. С ней сражались беспощадно. Но потом я понял, что не от обиды. Страна наша крестьянская, что бы с ней ни делали, а Доронина — крестьянка. Художники опасны, потому что чувствуют раньше других, и она всего лишь отразила то, что потом случится: испуг страны, которую лихо, жестко и жестоко повели по очень нужному пути реформ. Не важно, какой Доронина человек, главное — какая она актриса. Ее беда — в масштабе личности, а характер — несчастное продолжение таланта, и если вы ее любите — терпите».

Доронина: «Классная руководительница меня не любила. Как-то зашла к нам на урок зоологии. Кабинет был уставлен клетками с птицами и чучелами мелких животных. Я только что победила на общегородском конкурсе чтецов и чувствовала себя абсолютно счастливой. Мечтая о том, какая стану артистка, приобняла одно чучелко — и так хорошо, так тепло стало! Сижу глажу его как кошку. Очнулась от окрика: «Доронина, зачем вы крысу гладите?» Я испугалась, чучело отбросила, а слова эти запомнила на всю жизнь. Не раз приходилось себя одергивать: «Доронина, ну что ты опять крысу гладишь? Ведь знаешь: не стоит очаровываться, добром не кончится». Никогда не совершала поступков, за которые приходилось краснеть. Не боролась за место под солнцем, не толкалась, не строила карьеру. Старалась никого не обижать без повода. Но люди обходились со мной порою безжалостно. Профессия артиста требует сохранения человеческого достоинства. И я всегда старалась добиться одного — справедливости. Знаю, что это грех — «справедливость» определяется выше, не людское это дело. Но уж такой уродилась. Моя мама бы на это сказала: «Всех жалко». Она была куда мудрее меня».

Фото: Валентин Мастюков, Михаил Строков/ТАСС, kino-teatr.ru