В нее был втайне влюблен мой папа, еще со времен фильма «Дом, в котором я живу». Актриса сыграла в нем школьницей, а после премьеры прославилась на всю страну: «О, глаза Жанны Болотовой, с ума сойти — и в ум не вернуться!» Картина вышла в 1957-м, спустя несколько лет Булат Окуджава, который тогда ухаживал за Жанной Андреевной, посвятил ей несколько стихов, в том числе эти:

По Смоленской дороге — леса, леса, леса.
По Смоленской дороге — столбы, столбы, столбы.
Над дорогой Смоленскою, как твои глаза, —
Две вечерних звезды — голубых моей судьбы.

В фильмографии Болотовой всего 25 работ. Еще один поклонник, и удачливый, Андрей Кончаловский так ее аттестовал: «Хорошая актриса, хотя несколько прохладноватая. У нее всегда был хороший вкус. По своему актерскому стилю она чем-то напоминает мне француженку Изабель Юппер». Однако из кино Жанна Андреевна ушла, когда ей не было и пятидесяти. Это не кажется выбором, его она сделала гораздо раньше, когда вышла замуж за Николая Губенко, своего однокурсника. Он снимет Болотову в картинах «Подранки», «Из жизни отдыхающих», «И жизнь, и слезы, и любовь». И это ее лучшие роли. А когда режиссер перестанет снимать, Жанна Андреевна перестанет сниматься.

Не думаю, что эта история о самоотречении. Болотова прожила с Николаем Николаевичем почти 60 лет. Она была не просто его актрисой, не только женой, но именно что сподвижницей. Никогда не играла в Театре на Таганке, не занимала никаких постов, никуда, прости господи, не избиралась. Но разделила судьбу. Отношения с Юрием Любимовым и их горький финал, раздел театра, который прошел по живому, без малого тридцатилетняя история «Содружества актеров Таганки» — все это ее личная биография. И коммунистические идеи Жанна Андреевна отстаивает столь же пламенно, как это делал Губенко. Оттого, кстати, не так очевидно еще одно ее качество, которое еще во ВГИКе отмечала Тамара Макарова: «Жанка у нас умная».

Болотова — страстная книгочейка. Она любит цитировать и в любой ситуации ссылается на классиков, даже когда это не к месту. Так, после смерти мужа актриса говорила сквозь слезы, что он умер как Пушкин — без единой жалобы. Именно благодаря пристрастию к чтению с Жанной Андреевной познакомился мой папа. Он тогда работал в газете, где придумал для себя формат рецензии-диалога: обсуждал с разными известными людьми новые книги. И Губенко с Болотовой пригласил поговорить о сборнике Давида Самойлова. Разговор прошел на загляденье, вот только Жанна Андреевна все свои реплики из верстки сняла, оставила только мужнины. Не случайно второй их мастер Сергей Герасимов говорил: Колю, мол, сделала Жанна, главный человек в семье именно она.

Болотова, конечно, знает себе цену. И при необходимости может напомнить, что она — на минуточку — дочь Героя Советского Союза и жена последнего министра культуры СССР. К 80-летию актрисы один из телевизионных каналов выпустил фильм об их с Губенко союзе, назвав его «Министр и недотрога». Название актриса считает неудачным: «Я никогда не была недотрогой. У меня мужской характер, я всегда брала то, что мне нравится. Это касалось всего — и работы, и людей, и жизни».

Ее отец Андрей Иванович был родом с Алтая, из крестьянской семьи. До 1938-го, когда его призвали в Красную армию, успел поработать секретарем сельсовета. Воевал на Халхин-Голе. В Отечественную войну в составе одной из сибирских дивизий защищал Москву, а в 1943-м старший лейтенант Болотов участвовал в форсировании Днепра, за что был удостоен звания Героя.

Жанна родилась в глухом поселке Озеро-Карачи, это в Новосибирской области. По словам Губенко, она уравновешенная и редко взрывается. Но если разозлится, то по-сибирски, мало не покажется. После войны семья переехала в Москву, где Андрей Иванович окончил Высшую дипломатическую школу МИД и поступил на службу на Смоленскую площадь. Он был правоверным партийцем. На военные парады на Красной площади всегда брал с собой дочь. Они сидели в первом ряду трибуны напротив Мавзолея, и когда выходил Сталин, сердце у Жанны бухало от восторга. Утром того дня, когда генералиссимус умер, девочка проснулась от того, что отец плакал у ее кровати.

Родителей Болотова боготворила. На первом курсе ВГИКа она снималась в фильме Герасимова «Люди и звери» и никак не могла произнести фразу «Вы знаете, что ваши родители — подлецы?». Потому что о своих так никогда бы не сказала. Даже с Герасимовым тогда разругалась. Андрей Иванович никогда не пропускал встречи однополчан. В последний его год, 1988-й, на нее пришел один человек. Жанна Андреевна всегда винила себя за то, что не была тогда рядом с отцом. Но она была с мужем: как раз в те майские дни в Москву после долгой опалы вернулся Юрий Любимов.

Зимой 1956-го 14-летняя школьница прочла в «Вечерней Москве» о наборе массовки в будущий фильм «Тихий Дон» и решила попытать силы. «Шли, шли девочки, самые разные, их было так много — около двух тысяч, — вспоминал оператор Вячеслав Шумский. — Они вереницей проходили через вестибюль Киностудии имени Горького. А я, в то время главный оператор фильма “Дом, в котором я живу”, все смотрел и смотрел, вглядывался в их фигурки и лица. И вот — стоп! “Как тебя зовут?” — “Жанна”. Передо мной глазастенькая, тоненькая школьница, девочка-воспоминание из моего детства…  Это оказалось счастливой находкой для нас и определило ее жизненный путь».

Так Болотова попала на одну из главных ролей в картину «Дом, в котором я живу» Льва Кулиджанова и Якова Сегеля. Этот фильм называют первым оттепельным кинороманом и предтечей современных телесериалов. В 2000-м, поздравляя Кулиджанова с газетных страниц с днем рождения, Жанна Андреевна скажет: «Недавно я после многолетнего перерыва посмотрела “Дом, в котором я живу”, смотрела и плакала. В нем все такое родное, в нем такая наша настоящая жизнь…  Это, наверное, и есть чудо таланта».

После премьеры Болотова, что называется, проснулась знаменитой. Яков Сегель звал ее и в картину «Прощайте, голуби». Однако девушка была «с претензией»: ее не устроил сценарий. К тому же она в тот год оканчивала школу и переживала первую потерю — умерла бабушка. Девочка так увязла в своей скорби, что едва не пропустила поступление во ВГИК. Пришлось Андрею Ивановичу садиться в служебный ЗИС-110 и ехать на поклон к директору института. Конечно, его уважили.

В мастерской Сергея Герасимова и Тамары Макаровой Болотова оказалась едва ли не самой молоденькой. Остальные девочки были старше: и сыгравшая в «Балладе о солдате» Жанна Прохоренко, и Лариса Лужина, в фильмографии которой было уже несколько картин, и Галина Польских, и пришедшая на курс через несколько лет Лидия Федосеева-Воронина. «Маленькая, кукольная, с огромными глазами и фарфоровым личиком — одним словом, Мальвина из книжки про Буратино, — так описал Жанну учившийся на год старше Андрей Кончаловский. — И в то же время серьезная, неприступная, очень взрослая». По рассказам Ларисы Лужиной, Болотова «строила из себя цыпочку» и даже ее поучала, одобряла, что не красит ресницы, отрезала себе челку. Сергей Аполлинариевич, мол, этого не любит.

Мастера Болотову выделяли особо, всегда хвалили. Родители Болотовой как раз уехали в Чехословакию — Андрей Иванович получил должность второго секретаря посольства, и Жанна как-то прикипела к герасимовской семье. Дружила с приемной дочерью Тамары Федоровны Эммой (ее мать — родная сестра Макаровой). И даже позволяла себе своевольничать. Когда Сергей Аполлинариевич задумал ставить со студентами китайскую пьесу «Седая девушка», отказалась участвовать. Не понравилась она ей. Болотова была девушка продвинутая, бредила французской новой волной, прогуливала политэкономию на лекциях по зарубежному кино, которые читали студентам-художникам. Какая «образцовая» китайская опера, о чем вы? Жанна Андреевна тогда даже дверью хлопнула, ушла из института на две недели. Однокурсник Николай Губенко специально приезжал к ней домой уговаривать вернуться во ВГИК.

Они дружили. Болотова была прелестна, Губенко сразу выбился в звезды курса, чем не повод. Хотя они, конечно, были совсем разными. Ухоженная, хорошо одетая девушка с пропиской на Фрунзенской набережной, которая и в общежитие-то заходила от силы пару раз. И детдомовец Губенко, появившийся во ВГИКе без гроша в кармане. С вечным чинариком на губе и в кожаной тужурке на голое тело. «Жанна такая вся чистая, “рафинадная”, — говорит их однокурсник Сергей Никоненко. — А Коля — типичная одесская шпана, казалось, вот-вот ножик из-за пазухи достанет».

Все так. И все немного сложнее. Николай Николаевич родился в одесских катакомбах. Отец, штурман бомбардировщика, был сбит под Луганском, мать повесили румыны. И детдом был, и интернат. Правда, не простой, а с английским уклоном — растили будущих дипломатов, военных переводчиков, резидентов. В 1989-м, когда Сергей Соловьев впервые привез в Москву Ричарда Гира, тот шутил: «Ваш министр Губенко лучше меня говорит по-английски». А сам Николай Николаевич любил переводить постранично «Сагу о Форсайтах», чтобы потом сравнивать с вариантом профессионалов. Такое у него было хобби.

От одесского говора Губенко избавился уже ко второму курсу. А неимущих на курсе было несколько, и помощь он принимал спокойно, даже когда педагог по сценической речи во всеуслышание укоряла Карена Хачатуряна, сына композитора: «У вас папа миллионер, почему вы не купите Губенко шапку?» Уже тогда он казался на удивление свободным, без капли зажатости. Смешно сказать, даже рубашки никогда не носил, одни свитера. Но главное, конечно, бесспорное и редкое дарование, харизма, горящий глаз. Сергей Никоненко: «Помню, когда Коля брал гитару и исполнял песню “Течет речечка да по песочечку… ”, сам плакал и все девчата вокруг плакали и уж готовы были Колю и накормить, и напоить, и все, что угодно».

Только не Болотова. Она была влюбчивой, иногда в нескольких одновременно. Но, как смеялся Герасимов, любила мужчин за хорошо сидящие панталоны. И вообще ей нравились кавалеры постарше. Однокурсница и подруга Ольга Красина, «девочка с лицом грустного ангела», познакомилась где-то с друзьями-фронтовиками Юрием Левитанским и Булатом Окуджавой, который начал ухаживать за Жанной. Станислав Рассадин вспоминал свое 25-летие весной 1960-го: «Стою на крылечке, поджидаю гостей, и идут Булат с юной актрисой Жанной Болотовой — ей посвящено несколько стихотворений…  Она несет его гитару, он — какой-то двуглавый торшер, который мои небогатые друзья купили в складчину». Романа как такового не случилось, однако встречались фигуранты  ежедневно: «Была такая атмосфера поэтическая, ранняя весна, апрель…  Все это опьяняло: наша молодость, ароматы весны, будущее, которое, как нам с Олей казалось, будет усыпано розами». Окуджава, даром что был женат, уже собирался идти к Болотовым с букетом пионов. Однако нашлись добрые люди, сообщили Жанне, что ходить повсюду со взрослым дядькой так себе репутация для девушки. Она решила все прекратить, и когда поклонник собрался в общежитие ВГИКа на день рождения Ларисы Лужиной, его остановила: «А что там будет для тебя интересного? Наши мальчишки, как обычно, напьются, оно тебе нужно?»

Эти слова стали известны Губенко. Он закатил Болотовой форменный скандал: она, дескать, такая-сякая, богачка, всех презирает. Спустя годы Жанна Андреевна будет восхищаться тем, что ее муж, если что-то не нравилось, говорил в лицо, никогда не наушничал: «Знаете, как было на Таганке, когда люди ходили и передавали: а что сказал Любимов, а как он нас унижает. Даже Леня Филатов, когда Любимов вернулся на “Таганку” и ставил “Маленькие трагедии”, позвонил Коле и сказал: “Ты знаешь, он так нас унижает, что я больше на репетиции не приду. Ну ты иди и скажи ему все это!”». Однако 18-летняя Болотова, услышав «правду-матку», просто рассвирепела. В ту ночь она осталась в общежитии, а наутро вызвонила друга из МИДа, и он подъехал забирать ее на невиданной голубой американской машине. Ее назвали высокомерной? Получите!

Вскоре отчислили единственную подругу Ольгу Красину: она сыграла в фильме-опере «Пиковая дама» (1960), но студентам сниматься не дозволялось. А Губенко Болотова игнорировала, и если куда-то шли всем курсом, вместе их не приглашали. Жанна Андреевна фактически осталась за бортом студенческой жизни. Она ведь с Николаем Николаевичем даже на одну сцену не выходила. А он на одном экзамене мог участвовать в 17 отрывках. В последнем, из «Капитанской дочки», играл Пугачева с закрытыми глазами. Герасимов даже спросил: «Это ты нашел такое решение или просто устал?» Когда  второкурсника Губенко утвердили на одну из главных ролей в «Заставу Ильича» Марлена Хуциева, все общежитие собирало на пальто, чтобы он мог явиться на «Мосфильм» прилично одетым. Стипендия в те годы была 22 рубля, у Хуциева актер стал получать 250. Николай Николаевич пустил их на частные уроки у педагогов циркового училища. Уже на следующий год он ходил по проволоке в спектакле «Карьера Артуро Уи», где играл главную роль. На постановку учебного театра ломилась вся Москва.

С Болотовой они помирились перед дипломом, на вечеринке в честь окончания учебы. Она сама подошла. Губенко счел это «приглашением к танцу». Через год праздновали уже диплом, Герасимов пригласил студентов в арбатское кафе. На встрече договорились на следующий день пойти всем курсом на первомайскую демонстрацию. В результате пришли всего несколько человек, в том числе и наши герои. Звучит, конечно, строкой из биографии истинных коммунистов, но тогда у них и начался роман.

«Я боролась, и мне было дико, что я не могу преодолеть в себе этого ужасного тяготения», — скажет Болотова спустя десятилетия. Все дело в том, что она была замужем. И если кем-то и хотела себя видеть, то скорее Татьяной Лариной. Еще на втором курсе Жанне Андреевне показалось, что все вокруг уже обзавелись семьями. И она вышла за недавнего выпускника ВГИКа, художника-постановщика Николая Двигубского. Красавец и эстет, он родился в Париже в семье эмигрантов первой волны. И, скажем, русскую классику до конца жизни предпочитал во французских переводах. Считается, что Николай Львович был двоюродным братом Марины Влади. И сегодня Болотову иногда представляют как «музу Окуджавы и сноху Влади», что само по себе нелепо. Тем более что француженка подобное родство отрицает.

Двигубский был разносторонне одарен, окончил французскую Академию художеств. Однако в 1956-м его родители решили вернуться в СССР. Двадцатилетнего, а значит, несовершеннолетнего, Николая поставили перед фактом. В Москве он поступил во ВГИК, где соблазнял однокурсников рассказами о неизвестной в Союзе французской технике живописи, Бернаре Бюффе, Годаре и Брассенсе. С Болотовой познакомился по протекции своего друга Андрея Кончаловского. Вернее, не так: Кончаловский, в которого тогда были влюблены все институтки, по просьбе Николая пригласил Жанну на вечеринку. Причем на спор. Она пришла, весь вечер протанцевала с Двигубским рок-н-ролл. Слово Андрею Сергеевичу: «Но хотя танцевал с Жанной Коля, как-то случилось, что роман у нее произошел со мной. Мы встречались у Влада, жившего в коммуналке, “Вороньей слободке”. Он давал мне свой ключ, я открывал им дверь, обитую драным дерматином, из-под которого торчала вата. Роман был поверхностный, с перерывами. Коля об этом ничего не знал. Где-то через год Жанна назначила мне свидание в парке Горького. Мы сидели на нагретом солнцем гранитном парапете, глядели на реку.

— Ты на мне женишься? — вдруг спросила она.
— Нет, — сказал я.
— Тогда приходи в воскресенье на свадьбу.
— С кем?
— С Колей.

Все уже было назначено».

Это цитата из книги «Возвышающий обман», в которой Кончаловский был так щедр на откровения, что многих шокировал. Когда она только вышла, «Коммерсантъ» обзвонил фигуранток и примкнувших к ним красавиц. Болотова привычно оперлась о классиков: «Знаю точно — Шукшин таких воспоминаний не написал бы. Помните, как у Пушкина: “Благородно поступил с печальной Таней наш приятель”? Я не говорю об этике в данном случае. Но если бы мы имели только таких летописцев, как Андрон, то вся наша литература оказалась бы полна похождениями типа: встретил девушку, обесчестил и пошел дальше. Но, слава Богу, у нас есть Толстой». Еще она отметила, что идеал мужчины — это ее муж, потому что никогда не поступался принципами. И прошлась по «американизированности» Кончаловского: для Жанны Андреевны 1999-го это было уже обязательным.

Свое первое замужество сама актриса назвала девичьей глупостью. Она совершенно не годилась в жены, а Двигубский был очень избалован. Помимо прочего этот брак не одобрили Болотовы-старшие. Мать Николая Львовича была профессиональной швеей, обшивала Любовь Орлову и жен высокопоставленных чиновников. Когда Двигубские пригласили родителей будущей невестки на обед, всю обратную дорогу мама Жанны проплакала: «Это не наши люди!»

Что до Губенко, то актрису смущала его любвеобильность. По ее словам, Николай Николаевич особо не заморачивался: на какую девушку посмотрит, та и понравилась. Сама она насчитала 17 его очевидных увлечений. Между тем Губенко по приглашению Юрия Любимова поступил в труппу Театра на Таганке и уже в 1964-м играл в премьерном «Добром человеке из Сезуана». «Казалось, что Губенко весь пропитан солнечной энергией творца и победителя, — писал Вениамин Смехов. — Он занял, вместе с Зинаидой Славиной, “вакантное” место фаворита и лидера нового театра». Неудивительно, что Николаю Николаевичу приписывали и роман со Славиной. Тем более что благоволивший своим лучшим, но иногородним артистам Любимов выбил им по каморке в театральной котельной, которые разделяла лишь занавеска.

Среди увлечений актера называют имя еще одной коллеги по театру — Инны Ульяновой, той самой Маргариты Хоботовой из «Покровских ворот». Ну а в какой-то момент Болотова узнала, что Губенко женится на Марианне Вертинской. Уже вроде и заявление подали, и свидетелей назначили — сестру невесты Анастасию и приятеля Владимира Высоцкого. «Что за ерунда, как он может жениться, если у нас любовь», — удивилась, с ее слов, Жанна Андреевна. И позвонила Вертинской предупредить, чтобы та даже не думала: Коля — ее мужчина, и она его не отдаст. При этом чувство вины перед Двигубским, позже работавшим с Кончаловским и Тарковским, Болотова сохранила навсегда. Он еще дважды был женат на советских актрисах — Ирине Купченко и Наталье Аринбасаровой. В 1980-м с четвертой, уже французской, женой уехал в Париж. Работал для театра, много выставлялся. А в 2008-м, на 72-м году жизни, застрелился.

Зарегистрировали Болотову и Губенко только через несколько лет. К былым опасениям Жанны Андреевны добавилось еще одно. Николай Николаевич поступил учиться уже на режиссуру, и она боялась, что очередь из барышень-актрис к нему утроится. На свадьбе среди прочих гуляли режиссер Лариса Шепитько и сценарист Наталья Рязанцева (Болотова играла в их «Крыльях»). Была и экранная свадьба — в картине Губенко «Если хочешь быть счастливым» 1974 года, где они сыграли семейную пару.

Через два года выйдут исповедальные «Подранки» о стране, тщетно вытесняющей военную травму. Поначалу фильм не хотели выпускать, но Николай Николаевич сумел показать его внуку Брежнева Леониду Юрьевичу с компанией. Тот устроил просмотр для деда, генсек прослезился, и Губенко укатил представлять картину на Каннском фестивале.

В 1980-е годы он снял еще два фильма «морального беспокойства»: «Из жизни отдыхающих» (1981) и «И жизнь, и слезы, и любовь» (1984). Естественно, с Жанной Андреевной в главной роли. В 1985-м оба стали народными артистами РСФСР. А уже через три года вышла «Запретная зона», оказавшаяся финальной точкой в их кинокарьере.

Конечно, предложения продолжали поступать, особенно поначалу. Но Губенко погряз в делах «Таганки», а после и вовсе озаботился общественным благом как он его понимал. В этом смысле всегда отличался темпераментом: еще во ВГИКе его избирали депутатом Бабушкинского районного совета, в 1968-м после запрета спектакля Юрия Любимова «Живой» он получил строгий выговор как секретарь бюро комсомола. В 1987-м они с Болотовой вступили в КПСС. У Жанны Андреевны были личные обстоятельства: умер отец, потом долго и тяжело болела мама. Тут уж не до ролей, тем более что и предлагали в 1990-е невесть какие сценарии. Но, главное, она приняла решение, которому осталась верна: «Бросить Колю на произвол судьбы, чтобы он сам себе быт обеспечивал, я не могла. Я понимала, что должна выбрать что-то одно. А выбор у меня всегда был — Коля на первом месте. Коленька мой. Разве я могла бросить мальчика своего?»

Актриса не устает твердить, что мужем Губенко оказался необыкновенным. В 1969-м он снимался в фильме «Директор» в Каракумах, но в единственный выходной прилетал в Москву, чтобы привезти ей ведро клубники или охапку роз. В Москве мог заехать домой со спектакля в антракте, просто чтобы сказать, что соскучился, такси ждало внизу. Свою семейную благость эта пара описывала, привычно прибегая к авторитетам. Николай Николаевич оглядывался на Черчилля. Если счастьем премьер-министра была жена Клементина, то счастье жизни Николая Николаевича — Жанна. Болотова смеялась, что лучшая жена была у комиссара Мегрэ: никогда ни о чем у мужа не спрашивает, но к его приходу на плите всегда булькает баранинка. Впрочем, Жанна Андреевна как раз спрашивала. И советовала. Она первой читала сценарии, которые присылали мужу. Была ему самым строгим критиком, но ни разу не адвокатом: на ее взгляд, в защите он никогда не нуждался.

Детей у них не было. «Семья у меня небольшая: я и Жанна, — говорил Губенко. — И еще мои друзья, товарищи — актеры театра на Таганке. Когда-то это была большая семья… » Счастье этой семьи, равно как и ее разрушение вошли в историю не только театра, но и всей страны. И пусть Болотова в ней и не актор, как сказали бы сегодня, но полноправный участник.

В первый раз Губенко ушел из театра в 1968-м, когда захотел стать кинорежиссером. Любимов не разрешил совмещать, да это было и невозможно. Николай Николаевич держал на себе репертуар и уволился сразу после выхода «Пугачева», где играл заглавную роль. Жанна Андреевна уверена, что именно тогда в его отношениях с Любимовым что-то надломилось. Сама она, во всяком случае, помнит каждого актера, который когда-либо отказывался сниматься у ее мужа. Она в чем-то куда резче, чем Николай Николаевич, с преданными женами такое случается. Некоторые его роли — в «Добром человеке из Сезуана», «Павших и живых», «Десяти днях, которые потрясли в мир» — перешли к Владимиру Высоцкому. А в 1980-м, когда тот умер, Любимов попросил Губенко вернуться.

Дальнейшее обозначим пунктиром. В начале 1980-х были запрещены спектакли «Владимир Высоцкий» и «Борис Годунов». Летом 1983-го Любимов уехал на постановку в Лондон. Через полгода его уволили из театра и исключили из партии. А в апреле 1984-го «Таганке» исполнялось 20 лет. Официальное празднование отменили, в театре объявили выходной день. Тринадцать человек из труппы провели этот вечер в Доме литераторов, где пили во славу Любимова и за здоровье скорого юбиляра Булата Окуджавы. Потом, прихватив Бориса Мессерера с Беллой Ахмадулиной, уехали догуливать к Губенко и Болотовой домой.

11 июля 1984-го Любимов был лишен советского гражданства. Его имя вымарывали с афиш и из программок, любое упоминание о нем запретили. Главным режиссером театра назначили Анатолия Эфроса. Некоторые ведущие артисты, и Губенко в том числе, ушли из труппы в знак протеста. А в начале 1987-го, когда Эфрос умер, по единодушной просьбе коллектива главным режиссером стал Николай Николаевич. «Он говорил, что ему трудно, и зачем все это ему нужно, — писал Валерий Золотухин в своем дневнике в феврале 1988-го. — Он знает о болезни моей жены, а Жанна у него с таким же диагнозом лежала у Блохина, и чем кончится — неизвестно, а я предаю ее, моего любимого человека, ради чего? Она сутками ждет меня… »

Цели, впрочем, были более чем благородные: восстановление запрещенного репертуара и самого имени Любимова. Губенко «бился головой о Политбюро», чтобы тот смог прилететь на родину. И в мае 1988-го Юрий Петрович прибыл в Москву по его частному приглашению. Конечно, Жанна Андреевна была в Шереметьево-2 среди встречавших. Вместе с гражданством у Юрия Петровича конфисковали и квартиру, и он жил у Губенко и Болотовой на Фрунзенской. Свидание после пятилетней разлуки вылилось в 10 дней счастья и всеобщей любви.

Юрию Петровичу вернули гражданство, но, связанный западными контрактами, он бывал в Москве наездами. Губенко по сути выполнял функции второго режиссера, что его не устраивало. Ну а когда в конце 1989-го Николай Николаевич стал министром культуры СССР, в театре фактически наступило двоевластие. Личный конфликт, начавшийся с творческих расхождений, обнаружил себя уже на идеологическом фронте, где либерал Любимов воевал с «горбачевцем» и членом Президентского совета Губенко. Временами это противостояние оборачивалось сущим водевилем, когда Любимов, скажем, приказывал не впускать Николая Николаевича в театр или перевесить его портрет в фойе подальше — не хотел висеть рядом. Губенко в ответ появлялся в здании в окружении корреспондентов и называл режиссера — за глаза, конечно — политическим онанистом.

Нарыв прорвался в конце 1992-го. Юрий Петрович настаивал на переходе к единоличному управлению, срочным контрактам с актерами и приватизации театра. Часть труппы во главе с Николаем Николаевичем взбунтовалась, что привело к расколу. Губенко и примкнувшие к нему артисты образовали театр «Содружество актеров Таганки», который был зарегистрирован 22 апреля 1993 года, в ленинскую годовщину. Конечно, и Губенко, и Болотова увидели в этом символизм.

Два театра долго делили помещение, прошли через 27 судов. В результате за «Таганкой» осталось старое здание, а «Содружество» получило новую сцену. В финале «Доброго человека из Сезуана» артисты поют: «Плохой конец заранее отброшен. Он должен, должен, должен быть хорошим!» К несчастью, не случилось. Этот раскол сравнивают с разделом МХАТа, что не совсем корректно. Если первый сохранил федеральное подчинение, то «Содружество» 16 лет оставалось негосударственным некоммерческим учреждением. А на все просьбы о финансировании тогдашний мэр Москвы неизменно отвечал: «Пусть их партия финансирует». Но в одном Доронина и Губенко разделили судьбу: оба не были поддержаны ни коллегами, ни зрителем. На Николае Николаевиче поставили клеймо предателя, взбунтовавшегося против своего Учителя. Его театр называли «Совражеством» (Вениамин Смехов), а пресса если о нем и упоминала, то как о «пристанище для самых непритязательных московских антреприз».

Жанна Андреевна публично никак себя не проявляла. По-настоящему ей нравился только один театр — БДТ Товстоногова: «Если бы жила в Ленинграде, то даже подметать туда устроилась». А когда ее спрашивают, почему не просилась в «Таганку», отвечает, что и в голову не приходило: не хотела нарушать особые отношения мужа с Юрием Любимовым. Когда Губенко стал главным режиссером, Золотухин записал в дневнике: «Мне как-то обидно, жалко, что Жанна не приходит в театр на наши рауты, встречи…  Ее совершенно не видно, не слышно. В принципе это замечательно, что жена главного не мозолит глаза и уши. Но, с другой стороны, не комплекс ли это?!» Да и в «Содружестве» отмечали, что Болотова никогда не вмешивалась в дела труппы. Зато если Николай Николаевич выпускал новый спектакль, всегда смотрела первые 15 показов. Советовала, подсказывала, разделяла ответственность. Оттого не слишком веришь, что в бытность Губенко министром культуры актриса вела себя как полноправная хозяйка министерства. Хотя всякое бывает, и вроде как однажды Татьяна Лиознова пыталась дозвониться до Николая Николаевича, а ей ответили: «Может быть, вы поговорите с Жанной Андреевной?»

Она, конечно, была против, чтобы Губенко становился министром. Хотела его поберечь. Станислав Говорухин сильно удивился, когда попросил Николая Николаевича о встрече, и тот назначил ее на 8 утра. В те годы Болотова служила мужу охранником, если Губенко звонили домой, неизменно отвечала, что его нет. Вокруг удивлялись: что ж это за муж такой, когда его никогда нет? Но времечко на посту Николаю Николаевичу выпало то еще. Чего стоит угроза Юрия Никулина, что выпустит из клеток тигров, если цирк не получит мясо по госцене. В то же время Губенко вернул в страну Мстислава Ростроповича, выбивал деньги, иногда буквально — первое повышение зарплаты работникам культуры он выбил чечеткой. Сказал председателю Совмина СССР Николаю Рыжкову: «Или вы сегодня подписываете документ, или завтра люди выйдут на улицы. Ну хотите, я вам спляшу чечетку? Только подпишите». И сплясал. Взгляды взглядами, но в откровенной подлости он, кажется, замечен не был, в стяжательстве не уличен. И на высокой должности очевидно маялся. В заявлении об отставке, поданном 21 августа 1991-го, цитировал Чехова: художник должен заниматься политикой постольку, поскольку должен от нее защищаться.

Другое дело, что Губенко считал своим долгом противодействовать действительности, а поводы, которые находил, оказались неисчерпаемы. Не надо забывать, что он был актером большого, обманчивого в своей простоте дарования. Однажды приехал на «Мосфильм» и обнаружил, что забыл пропуск. Поднял руку: «Вот!» — и охранник его пропустил, хотя прекрасно видел, что никакого документа нет. Похоже, что образ государева человека Николай Николаевич примерил с той же степенью убедительности. В 1995-м он избрался от КПРФ в Госдуму, где через четыре года возглавил комитет по культуре. А с 2005 года заседал уже в Мосгордуме, занимал пост заместителя председателя.

Многие из прежнего окружения от Губенко и Болотовой отошли. Лучше других, уже после смерти Николая Николаевича, об этом сказала Инна Чурикова, которая «знала его таким, каким он был от Бога, а не тем, кем его постепенно делала жизнь». Они снимались в фильме Глеба Панфилова «Прошу слова» (1975): «Став министром культуры, Коля настолько вжился в эту роль, что даже мне было впору называть его по имени-отчеству. А я не знала его отчества, да если бы и знала, неужели обращалась бы к нему официально? Он оставался для меня тем Колей, с которым мы когда-то гуляли, болтали, смеялись. Наши отношения — они же с корнями, как я могла эти корни выдернуть? Но общаться по-прежнему не получалось, а по-новому я не умела и не хотела, поэтому отстранилась».

Впрочем, у Николая Николаевича всегда существовал свой круг общения. Они с Болотовой, например, дружили с соседями по Фрунзенской набережной. С дипломатами Макаровыми, одним из переводчиков Сталина, а затем историком Валентином Бережковым, с семьей разведчиков-нелегалов Мукасеев. Ну а былым друзьям оставалось удивляться, когда они узнавали, например, что в друзьях у Губенко премьер-министр СССР Валентин Павлов. Или цитировать Болотову, уверявшую: «В КГБ сидят золотые люди».

В кино ни Губенко, ни Болотова так и не вернулись, бравировали тем, что глухи к современным фильмам. Но если что-то приходилось по душе, вели себя как люди «из породы Григоровича и Некрасова», которые поехали к Достоевскому выразить свой восторг от романа «Бедные люди» в четыре часа утра. Им, скажем, понравилась «Ликвидация» Сергея Урсуляка. И Губенко озвучил его сериал «Исаев» (2009). А на каком-то съезде кинематографистов актриса попросила показать ей Алексея Балабанова, чтобы поблагодарить за «Брата» и «Войну». «Ваш муж тоже снимает хорошее кино», — нашелся Балабанов. «Мы прошлое, а вы будущее», — ответила Жанна Андреевна. Но когда получила сценарий фильма «Жмурки», поначалу его отбросила: слишком кровожаден. Губенко уговорил: «Дочитай до конца, все-таки талантливый парень, снимись. Как знак, что мы одобряем». И Болотова сыграла в «Жмурках» преподавательницу.

Они были в чем-то очень трогательны, до наивности. Называли друг друга на людях «мамочка» и «папочка». И еще штришок. Один журналист рассказывал, как был у Губенко в гостях, разговаривал с ним и Жанной Андреевной на какие-то важные темы. Неожиданно оба засуетились и стали посматривать на часы. Потом извинились, перешли в комнату с телевизором, включили. «И вот картина: сидят два прекрасных народных артиста, красивейшая пара, и с придыханием смотрят…  Андрея Малахова».

В последние свои годы Губенко признавался: «Судьба так сложилась, что я совершил несколько неосторожных шагов, которые изменили мою жизнь самым печальным образом. Я страшно страдаю от того, что я не снимаю». В 2018-м ему диагностировали опухоль мозга. Сделали операцию, и удачную. Николай Николаевич даже переизбрался депутатом и вице-спикером. А потом упал на улице, разбил голову. Травма свела на нет все благие надежды. Губенко умер за день до своего 79-летия, 16 августа 2020-го. Ему обещали, что «Содружество актеров Таганки» не тронут, но уже на следующий год театры объединили. Болотова называет это оккупацией, но бороться за театр отказалась: нет сил, одни слезы. Хотя когда услышала, что на его сцене собираются ставить пьесу «28 дней, или Трагедия менструального цикла», не выдержала, написала куда следует.

Еще после «Подранков», сложив гонорары за картину, они с мужем купили дачу в селе Перхушково. Двухэтажный дом 1970-х годов, участок в 17 соток: яблони, смородина, крыжовник, боярышник, цветы. В уходе за садом Жанна Андреевна нашла умиротворение. Она, конечно, цитирует Цветаеву: «За этот ад, за этот бред пошли мне сад на старость лет». Значит, хорошую жизнь прожила, раз послали. Она и мужа уговаривала: «Коля, давай просто поживем, как старички. Дача, птички поют, цветочки». Но понимала, что для его деятельной натуры это невозможно. А ее счастьем был счастливый Губенко: «Все лучшее в моей жизни, да и сама жизнь для меня — это Коля. Все, что я делала, я делала, чтобы ему понравиться». Еще Болотова говорит, что рядом с Николаем Николаевичем ей никогда не было страшно, а их встреча была Божьим промыслом. Она, конечно, коммунистка и атеист и ни в какого Бога не верит. Но тут уж ничего не поделаешь.

Фото: Георгий Тер-Ованесов, Евгений Комаров, Анатолий Гаранин/РИА Новости, Владимир Мусаэльян/ТАСС, Юрий Феклистов, Сергей Иванов/Fotodom