В октябре 1974 года на крохотном пятачке рядом с Таганской площадью неизвестный всего за час напал с ножом на трех женщин. Две из них умерли еще до приезда скорой, последняя жертва выжила, но осталась инвалидом. Случилось это все в промежутке между 19.00 и 20.00, когда на улице было еще полно народу, так что милиция смогла набрать себе целый табун свидетелей. Но одни показания противоречили другим, и разобраться в мешанине сбивчивых рассказов и неточных примет следователи так не смогли. Единственное, в чем свидетели хоть немного совпадали, так это в описаниях характерного способа действий нападавшего — тот быстрым шагом обгонял своих жертв, разворачивался, шел навстречу и бил ножом, глядя прямо в глаза и стараясь нанести как можно больше ударов в лицо и шею. Затем склонялся над упавшим телом, обдирал с него все мало-мальски ценное и убегал.

Собственно говоря, следствие вообще не знало, с какой стороны подходить к этому делу. В головы муровцев просто не укладывалось, что человек с ножом и свежими следами крови на одежде вместо того, чтобы постараться раствориться в городских сумерках, просто перейдет на соседнюю улицу, чтобы напасть там на следующую жертву. Поначалу попытались вывести хоть какую-то линию из того, что две женщины из трех были одеты в красные мини-юбки и модные в то время сапожки на высоком каблуке, мол, тут присутствует явный фетишистский мотив. Но этот путь оказался ведущим в никуда. Как выяснилось позднее, убийцу вообще не интересовала одежда избранных им объектов, как не интересовал его и их возраст, а одно время даже их пол. Иными словами, ему просто нравилось убивать и грабить.

Каждый вновь объявлявшийся серийник представлял огромную проблему для советской правоохранительной системы, которая, как и все остальное в стране, была вынуждена подчиняться спускавшимся «сверху» идеологическим установкам. В соответствующем отделе ЦК полагали, что наше общество принципиально отличается от западного и что по мере развития социализма преступность неизбежно пойдет на спад. Хрущев однажды пообещал с трибуны, что недалек тот день, когда изловят и посадят в тюрьму последнего жулика. Существование маньяков и серийных убийц в столь благостную картину никак не вписывалось. Не было ни общесоюзной базы данных по особо жестоким преступлениям, ни психологического профилирования, ни соответствующего раздела в учебниках для юрфаков. Ситуацию усугубляло еще и то, что при любых ведомственных перетрясках или просто ради экономии места на полках хранившиеся в милицейских архивах старые уголовные дела, как правило, уничтожались.

Собственно, в реакции начальства на появление «таганского маньяка», заодно получившего прозвища «убийца женщин в красном» и «убийца с добрыми глазами», все вышесказанное отразилось как в капле воды. 15 октября «таганский эпизод» повторился практически дословно — некто с интервалом в 20 минут напал с ножом на двух девушек в районе метро «Академическая», одна от полученных ранений скончалась. На следующий день то же самое случилось и на соседней с «Таганской» станции «Пролетарская» — снова двойное нападение с минимальным интервалом и снова труп, по счастью, один. Предметов одежды красного цвета не было ни на одной из жертв.

Очень скоро в руках следователей оказались аж двое подозреваемых. Первый 16 октября напал с ножом на женщину, вошедшую в лифт, но даже не попытался ранить ее, а просто выхватил из рук сумочку и убежал. Его жертва дала довольно точное словесное описание нападавшего, благодаря чему преступника вскоре задержали. Поскольку на момент нападения женщина была одета в ярко-розовую кофточку и сапоги на каблуке, муровцы сразу же принялись «колоть» свою добычу на причастность к «таганскому эпизоду», несмотря на явное алиби. Но тут практически сразу им привели еще одного кандидата в маньяки — 19 октября случилось точно такое же нападение в лифте, а поскольку на жертве был красный шейный платок, следователей ничуть не смутил тот факт, что и в данном случае имело место явное ограбление, причем совершенное дилетантом. Арестованный уже 21 октября преступник таковым и оказался — ранее не судимым проворовавшимся официантом, решившим поправить свои дела.

Между тем по Москве ползли слухи один нелепее другого. Например, о том, что на женщин в красном охотится целая банда из 20 уголовников, недавно сбежавшая из Бутырки. Масла в огонь плеснула заграничная пропаганда — на следующий день в эфир «Голоса Америки» запустили большую передачу про самых известных маньяков США, где заодно упомянули и про убийства на Таганской площади.

Отвечать на этот вызов пришлось самым высоким милицейским чинам. 5 ноября в «Вечерке» вышло большое интервью тогдашнего начальника МУРа Корнеева, в котором он заявил, что убийца скоро будет пойман, что у следствия уже имеется его фоторобот и самое подробное словесное описание. Затем Корнеев как бы невзначай поведал о некоем студенте Тимирязевской сельхозакадемии, который позволил себе посплетничать про маньяка в курилке и понес за это справедливое наказание. Судя по всему, эта история была придумана им на ходу, поскольку ни фамилии, ни факультета, ни курса, где учился этот самый студент, он так и не назвал.

Ну а тот, кто являлся подлинной причиной переполоха, совершенно не собирался останавливаться. «Я хотел убивать за один вечер по 20 человек. Неважно, кого, лишь бы находили труп, шла молва», — позднее заявит он на следствии. Родившийся в 1955 году в подмосковном Хотьково Андрей Евсеев вырос в типичного «лишнего человека»: бросил школу, не закончив седьмого класса, состоял на учете в детской комнате милиции как склонный к бродяжничеству, наблюдался и лежал в психиатрической клинике за свое «патологическое антисоциальное поведение». Достигнув совершеннолетия, начал менять рабочие места как перчатки — был матросом речного трамвая в Москве, натурщиком, лаборантом,  кочегаром в котельной и так далее. Почти везде он либо ссорился с начальством и сослуживцами, либо просто увольнялся из-за своего абсолютного нежелания работать. Проведенное уже после ареста психиатрическое исследование показало полное отсутствие у него серьезных девиаций, которые обычно обнаруживаются у маньяков. Иными словам, Андрей Евсеев был ярко выраженным социопатом, желавшим при этом легкой и безбедной жизни.

Из клиники его выпустили в 1973 году. С ужасом вспоминая месяцы, проведенные в руках советской антигуманной психиатрии, Евсеев осознал, что дальше падать ему уже некуда. И он начал приводить себя в порядок — занялся спортом, сделал модную стрижку и отпустил бакенбарды (в показаниях его жертв они не раз будут фигурировать в качестве особой приметы), стал прилично одеваться и даже завел друзей. Заодно он стал постоянным посетителем у нескольких хотьковских «давалок» — дам, отличавшихся от проституток лишь тем, что спали не с каждым клиентом, а с узким кругом избранных лиц и за более серьезную материальную поддержку.

Его первой жертвой стала 16-летняя школьница Марина Морозова, приехавшая в Загорск (ныне — Сергиев Посад) навестить бабушку. Позднее Евсеев так рассказывал об этом эпизоде: «Моросил мелкий дождь, холодно было. Когда это произошло, уже наступили сумерки. Вокруг всех домов росла зелень, кусты. Я увидел девушку на перекрестке. Она поворачивала на ту дорогу. Симпатичная такая девушка, миловидная. Хорошо ее внешность запомнил…  Шел следом шагов двести до частного дома с правой стороны. Остановил ее рывком за рукав и потянулся за сумкой. Она сразу отступила шага на три. Я сделал ножевой удар в грудь. Девушка сказала: ”Ты дурак, что ли?” Она попятилась, повернулась к дому лицом и побежала через калитку. Я сделал два удара в правую сторону спины и увидел, что через несколько шагов у нее подкосились ноги. Она попыталась крикнуть: “Помогите!” Но это уже получилось шепотом…  Дальше я уже не видел, убежал. Я был растерян в этот момент».

Растерян он был в основном из-за того, что в сумочке у зарезанной им девушки обнаружил всего 35 копеек, школьную тетрадь, пару билетиков на автобус и пластиковую пудреницу. Ничего из этого не взяв, убийца выбросил сумку рядом с телом и уехал, скрипя зубами от досады.

Спустя сутки вблизи ж/д станции Одинцово Евсеев напал на 66-летнего повара Геннадия Кузьмина. «Я потребовал отдать все, попытался залезть к нему в карман, — позднее рассказывал убийца. — В ответ он заорал на меня: “Проходи своей дорогой!” Тогда я ударил его ножом в левую сторону груди. Он сразу стал кричать: “На, бери, все отдам!” В этот момент его как-то качнуло. Я ударил еще раз, и он упал. Кровь полилась изо рта и носа. Упал он в канаву».

На сей раз добыча была чуть посерьезнее: 12 рублей, часы «Восток», авоська с продуктами, в которой лежали две бройлерные курицы, и около 4 кг персиков. Из внутреннего кармана пиджака Кузьмина Евсеев забрал партбилет, который затем выбросил рядом со своим домом.

Следующим вечером уже в Москве в сквере ДК имени III Интернационала на Люблинской улице Евсеев атаковал студента-четверокурсника Владимира Паршина. Но парень смог вырваться и убежать, оставив нападавшему портфель. Открыв его, Евсеев нашел конспекты, несколько книг, пару копеечных авторучек и…  ноль рублей, ноль копеек. Именно после этого случая он решил, что отныне станет покушаться исключительно на женщин — они слабы и не способны оказать серьезного сопротивления, зато у них почти всегда при себе есть деньги и ювелирные украшения.

Однако на одно-единственное исключение для мужчин Евсеев все-таки решился. Сразу после неудачного нападения на Паршина он познакомился в электричке с только что освободившимся из мест заключения Деминым — рецидивистом, имевшим за плечами больше 20 лет отсидки по девяти уголовным делам. Они выпили, потом Евсеев пригласил Демина к себе ночевать и уже дома при ярком свете поразился их внешней схожести. Конечно же, разница в возрасте и жизненном опыте бросалась в глаза, но один и тот же цвет волос, да и рост примерно одинаковый, да если не присматриваться…  План у Евсеева созрел сам собой. Он предложил Демину выбросить лагерное рванье и взять все, что угодно, из его одежды, подсунув ему те самые брюки и пиджак, в которых он напал на своих недавних жертв. Потом они распили еще одну бутылку, и тогда Евсеев рассказал своему новому приятелю про совершенные им убийства и предложил уже завтра сходить на дело вдвоем. Тот согласился.

Отоспавшись и дождавшись вечера, они приехали на платформу 43-й километр. Зайдя в пристанционный перелесок, Евсеев пропустил своего «напарника» вперед себя и без предупреждения ударил ножом в спину. Тот резко осел на землю, отчего магазинный хозбытовой клинок сломался. Евсеев рывком перевернул тело и оставшимся у него в руках обломком принялся наносить удары в лицо, чтобы максимально затруднить опознание. Убедившись в том, что его жертва затихла, убийца спокойно сел на электричку и уехал домой в Хотьково, будучи уверенным в том, что все его недавние дела свалят на изуродованный труп недавно освободившегося зека. Демина еще живым нашли случайные прохожие, а вовремя подъехавшая скорая доставила его в Пушкинскую ЦРБ, где он и скончался, не приходя в сознание.

Этот хитрый план оказался избыточным. Криминалисты из УВД по Московской области, изучив снятый с тела Демина пиджак Евсеева и обнаружив на нем пятна крови, не совпадавшей по группе с кровью убитого, даже не попытались узнать, кому она принадлежала. Труп Демина списали на драку, якобы случившуюся между ним и его собутыльниками, и дело закрыли.

Евсеев же затаился почти на три недели. Убедившись в том, что никто его искать не собирается, он один за другим совершил три визита в Москву, во время которых и учинил ту самую кровавую серию «Таганская» — «Академическая» — «Пролетарская». Как позднее он рассказывал следователям, его задачей было не только поживиться, но и запугать всех москвичей, чтобы облегчить себе дальнейшую «работу»: «Хотел, чтобы об ограблениях слух пошел по Москве, все боялись бы и по первому требованию отдавали ценности…  Во-вторых, опасался оставлять свидетелей живыми, чтобы милиция меня не поймала».

Устав от своих громких акций, а возможно, даже испугавшись получившегося резонанса, Евсеев решил временно оставить столицу в покое и сосредоточиться на Подмосковье. В течение примерно полугода в разных районах области он совершил 18 (по другой версии, 25) нападений на женщин. Все его жертвы за этот период остались живы, но многие из них стали инвалидами. И почти всем до конца жизни придется носить следы от ударов ножом в лицо и шею.

А потом Евсеев и вовсе решил залечь на дно и почти два года никого не трогал. Ряд авторов книг по истории серийных убийств в СССР связывают эту паузу с выступлением по телевизору министра внутренних дел Щелокова, в котором тот признал существование «таганского маньяка» и призвал москвичей проявлять осторожность.

Осенью 1976 года Евсеев вновь вышел на охоту. Его первой жертвой стала некая Анна Астафьева, которую он зарезал в подъезде рядом с метро «Добрынинская». На допросах он описывал этот эпизод так: «Я рванулся за ней и остановился на первой лестничной площадке. Она как раз собиралась позвонить в квартиру. Я потребовал все вещи. Она сначала как-то опешила, молчала, а потом говорит: “А глаза-то у тебя добрые, ты брось дурака-то валять!” …Потом вроде хотела потянуться к звонку. Я сказал: “Если позвонишь — зарежу и того, кто выйдет из квартиры”. Сумку она держала за спиной. В правой руке у меня был нож. Тот самый самодельный кинжал с текстолитовой ручкой из хорошей стали с “усами”…  Я нанес ей удар в живот с большой силой.

После первого удара она не кричала. Я схватил сумку, ударил, по-моему, еще один раз в руку или плечо. Она крикнула: “Держите его!” Это были ее последние слова. Потом я выскочил на улицу…  Забежал на стройку, начал выкидывать ненужные вещи. Там лежал конверт с фамилией женщины. В нем было 180 рублей десятками. Я на следующий день купил в Хотьково магнитофон “Снежеть” за 140 рублей».

Астафьева дожила до приезда скорой и даже успела дать следователям кое-какие показания. Она поведала им и про добрые глаза убийцы (откуда и пошло его третье прозвище), и про то, как, обнаружив среди ее вещей модный японский зонт, он долго тряс ее, истекавшую кровью, за плечо: «Куда девала чехол? Говори, где чехол?» Спасти ей жизнь врачи не смогли.

Следующей жертвой стала секретарь-машинистка ЦК КПСС Нина Долинян. Ей повезло, она чудом осталась жива, хоть и была изуродована несколькими ударами заточенной отверткой в голову. Через неделю Евсеев настиг Лидию Куприянову — красавицу, звезду московской богемы и супругу участника «Кукрыниксов» Михаила Куприянова. Именно с этого случая, видимо, и началось его становление как полноценного маньяка. Убийством и ограблением на сей раз дело не ограничилось — Евсеев зверски изнасиловал умиравшую женщину и остановился лишь тогда, когда та перестала дышать. Потом было еще два нападения, одно из которых закончилось убийством, и новая пауза, продлившаяся всего два месяца.

Последнее убийство в кровавой карьере Евсеева стало таковым лишь по нелепой случайности. Строго говоря, он и не собирался даже его совершать, точнее, хотел, но не в этом месте и не в это время. «Я решил ехать в Москву для новых ограблений. Оделся по погоде: плащ почти черный с серым оттенком, свитер стального цвета, брюки в полоску. Перед уходом выпил стакан водки. Ехать в Москву решил со станции Абрамцево, чтобы не светиться в Хотьково», — позднее расскажет он на следствии. На часах было около семи утра, а он предпочитал охотиться на женщин в вечерних сумерках.

Его планы изменила жительница Софрино Лидия Щур, торопившаяся с утра на электричку и решившая срезать путь через задний двор магазина «Хозтовары». Присмотревшись, Евсеев заметил у нее в ушах блеснувшие в лучах утреннего солнца золотые сережки и мигом принял решение: «Догнал ее быстрыми шагами и схватил сумку: “Отдавай все, что есть”. Она вместо этого пронзительно закричала, произнося чье-то имя. Я сразу стал наносить ей удары ножом куда попало. Прикрываясь руками, она упала на колени. Я продолжал бить ножом. После прислушался. Было тихо. Я повернул ее на спину, снял золото — кольцо, сережки. Потом решил совершить с ней половой акт. Стянул брюки с трусами, повесил их на забор…  Перед уходом запахнул на ней пальто и поставил на грудь туфли как насмешку: ты хорошо защищала вещи — я тебе кое-что возвращаю». Перед смертью Лидия Щур сумела ногтями оцарапать Евсееву лицо. По этим отметинам его потом и опознают.

Пока убийца насиловал умирающую и копался в ее сумочке, через тот же двор один за другим прошли несколько человек, решивших точно так же сократить путь до станции. Евсееву пришлось разыграть для них целый спектакль. Нежданные свидетели увидели хоть и странную, но все же весьма обыденную картину — высокий молодой брюнет пытается поднять с земли тело бесчувственной женщины, словно бы та выпила слишком много и теперь не в состоянии держаться на ногах. Он даже требовал от них помощи: «Не видишь, что ли, она портвейна перебрала! Эй, мужик, чего таращишься, подсоби!» Те, разумеется, только ускоряли шаг.

Закончив насиловать тело Лидии Щур и забрав с него все мало-мальски ценное, Евсеев прикопал ее в лежавшей посередине двора куче шлака. Потом пошел в магазин, купил две бутылки водки и отправился на работу — в местную котельную, куда он устроился пару месяцев назад. Собрав дежурную смену кочегаров, Евсеев мигом накрыл стол и организовал грандиозную пьянку. Одному из собутыльников, некоему Шахнову, Евсеев «чисто по дружбе» подарил свой плащ. Того, что на нем были пятна крови, а в кармане лежал нож, обалдевший от радости и уже весьма поддатый Шахнов так и не заметил. В таком виде он отправился выпивать с другой компанией, собиравшейся возле станции, и был арестован. Но на сей раз план Евсеева не сработал — милиционеры допросили Шахнова, затем нашли прочих свидетелей, и спустя 48 часов после убийства Лидии Щур, 28 декабря 1977 года, «таганский маньяк» наконец попался.

Запираться на следствии Евсеев не стал. На первых же допросах он начал рассказывать все в подробностях, о которых сыщики и не подозревали. Но слов было мало, требовались еще и вещественные доказательства, а вот с ними было туго. Украшения Евсеев хранил у себя, по мере необходимости сдавая их в скупку, но при обыске их почему-то так и не нашли. Тогда к нему подсадили сокамерника-«наседку» и принялись ждать. 31 декабря за пару часов до Нового года Евсеев загрустил и как бы невзначай обронил фразу: «А матушка-то небось пирожков уже напекла, с рыжиной да брюликами». Следователи поняли намек правильно и уже 2 января устроили в его доме еще один обыск, на сей раз уделив особое внимание банкам с крупами и сахаром. Драгоценности были спрятаны именно там.

Ну а Евсеев продолжал чудить. На допросах он то наотрез отказывался общаться со следователем-женщиной, то требовал немедленно принести ему любимое блюдо — селедку пряного посола, которую он съедал тут же прямо вместе с костями. Но худо-бедно, а следствие шло вперед, и в конце концов Евсеева удалось «расколоть» на 9 убийств, 18 покушений, 32 разбойных нападения и одно изнасилование. Приговор с таким «букетом» мог быть только один — высшая мера. В следующем, 1979 году Андрея Евсеева осудили и без особых задержек расстреляли.