Он (очень редко — она) не ведет социальные сети. Это часть его неформального контракта. Будь у него активный профиль в запрещенном Facebook или отечественном ВК, он написал бы себе на пару статей УК. Поэтому если страница и есть, то в ней нет «главного». Там нет крамольных мыслей, иметь которые другая, не менее важная часть неформального контракта, который он подписал со своей судьбой.

Такой контракт подписывают в столицах дорогим пером, и он звучит торжественно, как у Фауста. «Подписавший это обязан думать; более того, он обязан знать. Но повинен молчать о том, что знает». Взамен он живет как минимум неплохо.

Он, возможно, купил виноградник в Краснодарском крае. Это не отобьется в ближайшие годы, но не велика беда. Заодно купил хорошую квартиру в Стамбуле или Абу-Даби. Заплатил наличными. Деньги были. Он успел продать новую московскую квартиру до летнего падения рубля. К зарубежной недвижимости прилагался паспорт. Иногда израильский, редко португальский. Чаще турецкий или сербский. Это полезная вещь. Через агентство он уже сделал пятилетнюю шенгенскую визу (если с видом на жительство не вышло). «Нужно диверсифицировать активы, — говорит он друзьям. — Мы же все понимаем».

Понимать — часть его работы. Эта работа требует много сил и, главное, времени. Вырвавшись в короткий отпуск куда-нибудь в Тоскану с пересадкой в Стамбуле, он может все бросить и срочно лететь в неспокойную Москву. Там ждут встречи и совещания, от которых не принято отказываться.

Он не олигарх и не политик. Он гражданин того всепланетного «глобального города», частью которого еще совсем недавно была Москва. Он — главный герой мира, который закончился. Но закончился совсем недавно, и на его руинах все еще кипит жизнь.

Возможно, он — режиссер. Его документалку про предчувствие краха прежнего мира вот-вот покажут на не самом престижном, но все же приятном европейском кинофестивале, в одной из недружественных стран, где у него много друзей. Но и после этого он вернется в мрачную осеннюю Москву. Все, чем он стал, ему дает этот город.

Возможно, он — управленец. Эффективный финансист в большом банке. Политтехнолог. Телевизионщик. Архитектор. Продюсер. Дипломат. Или директор по GR в крупном российском холдинге. Его обязанности — встречаться с депутатами и губернаторами, обсуждая киловатты для предприятий, тарифы, возврат НДС. Его работа сэкономит его работодателю миллионы. Но он лишь наемник с большой зарплатой. И считает он, как было принято в 1990-х. В долларах.

Не важно, режиссер, финансист, пиарщик или предприниматель, он живет в России. Почти наверняка в Москве. Его работа — мы же все понимаем — неразрывно связана с чиновниками и политиками. Они ставят подписи на документах, которые он готовит. Без их санкции не выделяются бюджеты и не выходят новые шоу. Без совещаний в высоких кабинетах он не сможет обеспечить страну «параллельным импортом» или вернуть в нее выручку за проданную в Индию нефть. Поэтому он хорошо, слишком хорошо знает обитателей этих кабинетов.

У него много привилегий, но нет одной, важной: иметь иллюзии или жить с закрытыми глазами. А многая знания — многая печали. Он не просто видит механику власти и больших денег, которую не видят зрители ТВ. Он знает, как эта механика бьет по его собственным, личным интересам. Из Москвы не летают самолеты в Европу. Рубль упал в полтора раза за год. Родная московская недвижимость перестала быть надежным активом. Возможно, он уже несколько лет не растет в зарплате, особенно в долларах. Он не может не быть оппозиционером.

И точно так же он не может демонстрировать это. Это — условие контракта. Взамен у него есть то, чего все меньше у более бедных соотечественников — личная свобода. Дома или в кругу друзей он не скрывает разочарования. Иногда такие разговоры попадают в интернет — как было с дружеской беседой продюсера Иосифа Пригожина с предпринимателем Фархадом Ахмедовым. Тогда это вызывает скандал, как и всякое нарушение контракта. Все знают, что участники таких разговоров имеют право на фронду. Но эта фронда ограничена частным пространством.

Молчаливый оппозиционер привязан к России. За ее пределами его навыки, знания и опыт никому не нужны. В лучшем случае он будет «там» пенсионером, разводящим цветы. Поддерживать свой образ и уровень жизни он может только «здесь». Поэтому он по определению умеренный оппозиционер. Вернее, он вообще избежал поляризации, которая разрывает общество между двумя крайностями. Ведь он не может ненавидеть или презирать половину своих сотрудников, коллег и знакомых. Не отказываясь от своей позиции, он умеет понимать и чужую.

И все же он вызывает периодические вспышки гнева и ненависти с обоих радикальных флангов. Для России уехавшей он — коллаборационист. Для России патриотической он — пятая колонна. Никто — и он сам в первую очередь — не знает, насколько он может быть опасен. У него нет возможности создать партию. Стать политиком, выйти на пикет или митинг. У него нет ни организации, ни навыков, ни решимости. Контракт связывает его по рукам и ногам. Если он и представляет опасность для системы, то только одну: он может исчезнуть.

Но он вряд ли сделает это по доброй воле. Даже если из его новой квартиры в Стамбуле открывается вид на Босфор, переехать в нее означает совершить социальное самоубийство. И без посторонней помощи он его не совершит. Однако желающие помочь есть. И не только потому, что его молчаливая фронда вызывает ярость у радикалов. Но и потому, что его место со всеми его привилегиями — это добыча. Его должность и зарплата — приз, ради которого можно написать донос. Тем более что и повод есть: личная позиция давно ни для кого не секрет, несмотря на отсутствие социальных сетей.

«Горлопаны», — говорит он о своих недоброжелателях, не скрывая презрения. И это слово хорошо понятно тем, кто дает ему работу, платит зарплату, мирится с неудобной личной позицией. Молчаливую оппозицию поддерживает сама власть. Ведь каждому чиновнику нужно соблюдать KPI. Чтобы предприятия работали, кино снималось, шоу выходили, параллельный импорт поступал. «Горлопаны» сделать это вместо технократов не смогут. Если уступить их требованиям, то остановится транспорт, телевидение станет черно-белым, а курс доллара взлетит до небес.

Молчаливый оппозиционер бродит по осенним бульварам Москвы, чувствуя свое одиночество. И, наверное, сам не замечает, что отбрасывает огромную тень размером с полстраны. Миллионы людей вокруг не могут позволить себе такой степени личной автономии. Но они заменяют ее двоемыслием. Они соблюдают все ритуалы и не особенно кривят душой, когда говорят социологам о полной поддержке курса. И в то же время они раз за разом уклоняются от повинностей и тягот, нести которые этот курс требует. Они одновременно и «за», и «против». Точь-в-точь, как у молчаливого оппозиционера из верхушки среднего класса.