Встречался недавно с приятелем, не виделись очень давно. А знакомы мы с детства, он немного старше меня. Ну радость там, все такое. Спрашиваю между делом: «А тебе сколько уже?» Приятель отмахивается: «Да какая разница?»

Нет, говорю, правда, сколько уже? Он вдруг явно сердится: «Что за вопросы? Ну много… » И тут я понял. Он не хочет свой возраст мне называть. Он не актер, не стилист, не кандидат в депутаты, он ни в одной из тех сфер, где мужчине бы стоило нелепо кокетничать. У него трое взрослых детей, что вообще за фигня? Но он не любит свой возраст, боится его. Этот возраст его просто бесит. Потому что он на пороге того, что называют проклятым старением. И, кажется, я его хорошо понимаю.

Нет, я не скрываю, мне 55. Это вообще дохрена. Оптимизма никак не добавляет. Мне не нравится, что так много лет. Что жизнь позади, самое главное и лучшее в прошлом. Спасибо родному правительству, хотя бы пенсионером назовут меня не скоро теперь.

Мы привыкли о женщинах. Ах, как они сходят с ума, ах, как боятся старения, ах, чего они с собой вытворяют, бедняжки, лишь бы казаться моложе.

А мы тоже бедняжки. Просто лучше владеем эмоциями. Лучше скрываем. Но стареть мы тоже боимся. Не хотим. Что угодно — только не это. Где ты, наш Мефистофель, кризисный менеджер нашего возраста, ну сделай там что-нибудь! Но об этом мы никому не расскажем. Будем корчить из себя многомудрых бруталов. Увлажняя тайком лицо кремиками и фоткаясь так, чтобы не было видно морщин.

Только я один и скажу эту правду о мужском кошмаре старения. О зависти к юным. О попытках изображать молодость любою ценой. И о том, что главный теперь комплимент в адрес мужчины не про ум с талантом и даже не про новую машину, а «как же ты молодо выглядишь».

Один друг на меня смертельно обиделся, когда я честно сказал, что он выглядит так себе. А он вовсю скачет по тусам и клубам, он еще и диджействует, играет в беззаботного юношу, хотя мы с ним и ровесники. Правда, я бы тоже обиделся, если честно. Только виду бы не подал.

Молодость нынче — главный товар. Все хотят быть гибкими, прыткими, сексуальными. Обманывать возраст (кстати, нейтрально-лукавым словечком «возраст» мы подменяем былое — «старение»).

Пятидесятилетние дядьки одеваются как тинейджеры. Иногда рядом с моим сыном двадцати пяти лет я выгляжу так, будто я его сын. Он в нормальной рубашке и джинсах, аккуратно подстрижен, я в шортах и веселенькой майке, волосы дыбом. Быть может, он меня даже немного стесняется: фрик, а не солидный папаша.

Назвать кого-то стариком или дедулькой — ну вообще оскорбление. Все метнулись в спортзалы с бассейнами и гребут быстрым кролем от старости. Потом селфи делают в раздевалке: вон я какой жеребец! Все едят витамины, сидят на диетах и худеют, худеют, худеют. Мне теперь даже покурить стало не с кем: все знакомые мужики бросили. Все пекутся о драгоценном здоровье.

Мы угораем над фитоняшками, а сами не лучше. Каждый мачо следит за калориями. Стоим в магазине, рассматриваем на этикетке состав продуктов — нет ли там вредного? А написано очень мелкими буковками, эти сволочи издеваются, ведь глаза у нас уже слабые. Рядом пара юных девчонок, поглядывают чуть насмешливо: что это старый болван изучает, новости ищет на этикетке — что вообще в мире делается? Знакомые косметологи говорят, что клиентов-мужчин у них много. Губы они, конечно, не накачивают, но на anti-age процедуры хотят как миленькие.

Был случай. Я еще трудился в девичьем глянце, оказался в клинике всяческой красоты — интервью было с доктором. Ну стою в холле, жду доктора, он немного задерживается. А неподалеку вижу дядьку с лицом очень знакомым. Присматриваюсь: известный художник. Причем художник совсем не из тех, что тусят как подорванные, не Никас, простите, Сафронов. (Имени не назову, ясное дело.) Ну я виду не подал, что узнал. И тут к нему выходит тетенька в белом халате и начинает что-то о предстоящих уколах и процедурах. И ясно, что художник — клиент постоянный, любимый. Ого, думаю, ну прямо как «светская девушка».

А с другой стороны — что такого? Не хотим мы стареть, не хотим! Нет, я на уколы ни за что, пластику — упаси бог, это уже за пределами моей борьбы с возрастом. Но буду честен, сидел тут в салоне, просто стригся. И вдруг спрашиваю мастера: «А можно как-то немного убрать седину?» Он начинает подробно рассказывать, как, что быстро меня утомило, и вообще то была минутная слабость. Но ведь была же. Потому что пятьдесят, блин, пять лет. А кругом все молодые, красивые, рьяные.

Мы хотим, чтобы на нас глазели девчонки, как раньше, чтобы мы им подмигивали, и они не кривились: «Вот, блин, старый маньяк». Мы хотим юной крови пополам с добрым виски, и чтобы похмелье, как раньше, а не три дня подряд. Где ты, друг Мефистофель, дай нам юность, мы продадим тебе душу за это и еще бонусом дачный участок. Хотя нет, там же гамак, на котором мы спокойно лежим дряблой тушкою, когда можем расслабиться за высоким забором, когда нас не видят лихие девчонки, когда мы настоящие.

Фото: кадр из фильма «Черная полоса»