Счастье россиян под угрозой. За пять лет, с 2017-го по 2022-й, страна, согласно ежегодному Докладу о счастье, опустилась в мировом рейтинге с 49-го на 80-е место.

Идея вычислять индекс счастья, который будет рассматриваться в качестве одного из ключевых показателей развития, родилась в Организации Объединенных Наций в 2011 году. Генеральная Ассамблея ООН даже приняла по этому поводу особую резолюцию. «Исключительное стремление к экономическому росту и увеличению доходов как цель развития давно ставится под сомнение, — констатировали ее авторы. — Пришло время сместить акцент с измерения экономического производства на измерение человеческого благополучия».

Изучением счастья занялось особое агентство ООН — Сеть по поиску решений в области устойчивого развития. Оно выбрало шесть основных факторов, по которым стало измерять счастье жителей планеты: ВВП на душу населения (без экономики обойтись все же не смогли), социальная поддержка, ожидаемая продолжительность жизни, возможность граждан свободно принимать жизненно важные решения, щедрость (ее измеряют по отношению граждан к благотворительности) и ситуация с коррупцией.

Каждый из этих факторов оценивается по десятибалльной шкале, потом все это сводится в общий индекс. Самый высокий показатель счастья, по версии ООН, уже пять лет демонстрирует Финляндия. Ее жители счастливы на три четверти: индекс составляет 7,821. Несчастнее всех афганцы, у которых индекс соответствует жалким 2,404.

Россияне находятся прямо посередине между жителями Афганистана и Финляндии. В 2022 году мы были счастливы чуть больше чем наполовину (5,459). За пять лет наше счастье уменьшилось на 0,504 единицы. Но, если верить ООН, Россия стремительно теряла свои позиции в рейтинге не столько потому, что россияне становились несчастнее, сколько от того, что счастливее становились жители других стран. За эти годы по большинству факторов, учтенных в рейтинге, Россия даже немного прогрессировала. Значительно ухудшились только показатели социальной поддержки.

Российским властям оценки экспертов ООН не могли понравиться по двум причинам. Во-первых, трудно признать, что граждане «русского мира» несчастнее других народов. Невольно закрадывается вопрос: «А с кем же Бог?» Во-вторых, разумеется, даже небольшой рост несчастья не укладывается в доминирующую бодрую риторику официальных экспертов. Первым экспертизу ООН решил импортозаместить отечественный ВЦИОМ.

«За последние 30 лет индекс счастья в России вырос в 11 раз, а доля счастливых людей — вдвое» — гласит заголовок отчета о проведенном официальными социологами исследовании. Правда, этот индекс счастья строился на опросе в лоб. На звонки социологов 37% россиян ответили, что «полностью счастливы». Еще 46% неопределенно сообщили, что «скорее счастливы». Несчастливых в стране, по данным ВЦИОМа, всего 14%.

Тезис государственной социологии о том, что жить стало лучше и веселее, проверили в частном секторе. В августе портал Superjob опросил россиян о том, насколько они оценивают свой уровень счастья по пятибалльной шкале. Выяснилось, что граждане свое счастье оценивают «на троечку»: абсолютно счастливым себя назвал только каждый пятый (почти вдвое меньше, чем у ВЦИОМа). Еще 28% поставили своему состоянию четверку, а 24% — тройку. Каждый десятый (10%) счастлив лишь на 2 балла из 5, а 8% называют себя абсолютно несчастными людьми. Жители Москвы оказались в среднем несчастнее провинциалов (3,27 против 3,56 балла). На уровень удовлетворенности жизнью влияли не только место жительства, но и пол (женщины чуть счастливее мужчин), возраст, брак, наличие детей. Богатые и бедные уступали по уровню счастья среднему классу: пиковых значений уровень счастья достигал в интервале от 100 тыс. до 200 тыс. рублей в месяц.

Административное счастье

Индексы счастья, рассчитанные за границей в государственном ВЦИОМе и частниками из Superjob, никак не сходятся. И это проблема не только с точки зрения пропагандистской картинки, но и серьезный вызов для государственной политики. Фонд Тимченко заказал масштабное исследование на эту тему группе социологов под руководством директора центра полевых исследований РАНХиГС Дмитрия Рогозина. Они опросили 300 тыс. детей и взрослых в восьми регионах России, чтобы понять, как же все-таки устроено российское счастье.

— С того момента, как помимо сбора податей и обеспечения безопасности государство берет на себя функцию заботы о благополучии граждан, сразу возникает вопрос «Что значит “хорошо” для этих граждан?» — рассказывает Дмитрий Рогозин корреспонденту «Москвич Mag». — Проблема в том, что реальное счастье очень индивидуально, оно переживается в моменте. Это величина неконструируемая. Традиционно она вообще тесно связана с категорией везения, рока, судьбы. Но государство не может освоить эту мистику. Оно начинает осмыслять счастье, как и все остальное, в рамках бюрократической рациональности. «Закон», «поручение», «мероприятие», «иерархия». Вы можете себе представить счастье, которое определяется через административные порядки? Вряд ли. Поэтому такое счастье нужно как бы создать заново и вменить своим гражданам. Можно назвать эту категорию административным счастьем, хотя чаще говорят о субъективном благополучии.

А для чего государству вообще возиться с этим счастьем, да еще и навязывать его гражданам?

Счастье — это публичная речь государства. Не важно, либерал ты или консерватор, но, если ты говоришь от имени государства, ты должен говорить в конце концов именно о счастье. Только оно оправдывает все твои действия, позволяет сохранить власть. В современном государстве всеобщего благосостояния необходимо удовлетворять запрос общества. Лучший способ удовлетворить его — сделать всех или по крайней мере большинство счастливыми. Счастливый народ не будет ничего требовать. Он занят собой.

То есть это вопрос контроля?

Не только. Это еще вопрос продуктивности. Если у вас несчастное население, его трудно мобилизовать на комсомольские стройки. Или на что угодно еще. Поэтому, чтобы эффективно производить, тоже нужно сперва обеспечить счастьем. Производство этого административного счастья — ключевой вопрос государственной политики.

Чем более эффективной бюрократией обладает то или иное государство, тем точнее и детальнее в нем организован процесс такого производства измеряемого, фиксируемого и проходящего через документооборот счастья. Чиновник не может предписать людям все время смеяться, если он не в психбольнице работает. Вместо этого он заранее разделяет это счастье на разделы, каждому из которых вменяются какие-то постоянно измеряющиеся параметры. Получается, например, индекс детского благополучия, который составляют во всех странах Европы. Это довольно функциональная штука. Если вы меряете и видите, что ребенок несчастен, это, скорее всего, сигнал, что в семье происходит что-то нехорошее. Эффективная бюрократия тут же может принять меры: дать пособие, позвать ювенальную юстицию и т. д. С другой стороны возрастной пирамиды, Европа подарила нам индекс активного благополучия. Чиновник буквально на бумаге прописал, как умирать счастливым. Есть похожие инструменты для всех возрастов и категорий: как работать счастливым, как взрослеть счастливым. Их можно детализировать, заземлить на уровень конкретной фирмы, чтобы добиться повышения производительности труда, роста лояльности сотрудников и т. п.

Мы не можем просто взять и механически заимствовать на Западе все эти разделы счастья и инструменты его измерения. Потому что они все-таки связаны с культурной нормой каждого общества. Но принцип универсален, и наша задача в том, чтобы выработать свою механику производства и измерения этого административного счастья, что называется, с национальной спецификой.

Ингредиенты счастья

Вместо шести факторов, которые использовали эксперты ООН, российские социологи разделили административное счастье россиян на другие «домены». Их набор может отличаться для разных возрастных групп, но есть и наиболее универсальные ингредиенты.

— В современном обществе есть твердая закономерность: если ты не учишься, ты несчастлив, — говорит Рогозин. — С точки зрения чиновника, это подпадает под определение образования. Но в действительности речь идет не про формализованный образовательный процесс, а про получение знаний вообще. Необязательно ходить в вуз и получать сертификат, но человек должен систематически обрабатывать какой-то поток информации. Не все хотят это делать. Получается, что лень огораживает человека от счастья. Зато у чиновника появляется решаемая административная задача — вовлечь в непрерывное образование как можно больше людей.

Вторым универсальным компонентом счастья оказался труд. Причем его значение не падает с возрастом, а скорее, наоборот, растет. «Вы можете выйти на пенсию. Но это не подготовка к смерти. Счастливые старики — это своего рода фрилансеры. Просто их труд не вписан в товарно-денежные отношения, — объясняет Рогозин. В реальных условиях завершение обычной карьеры часто бывает серьезной травмой. — Самый низкий уровень субъективного благополучия мы фиксируем не среди пожилых, а среди старшего среднего возраста, где-то между 50 и 65 годами».

В этом возрасте российские мужчины завершают свой трудовой стаж и часто не могут найти ему замену. Это ведет к тяжелой фрустрации и падению уровня административного счастья. Особенно уязвимы люди из традиционной индустриальной сферы. Рабочему, ушедшему на пенсию из-за станка, гораздо труднее найти себя, чем условному профессору, который на пенсии продолжает участвовать в производстве знаний и навыков.

Заменой обычной работы может выступать что угодно: уход за близкими, воспитание внуков, дача. Главное — ощущение востребованности и продуктивность. «У труда должен быть результат». Естественной зоной, в которой люди могут найти потребность в такой деятельности, является семья. Социологи называют этот компонент «сообщество значимых близких». И значение этого «домена» только растет с возрастом. Главным фактором несчастной старости является одиночество.

Народная мудрость о том, что лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным, находит себе научное подтверждение. Только социологи, изучая роль здоровья, переносят акцент со здравоохранения на образ жизни.

— Физкультура и спорт больше относятся к здоровью, чем медикаментозное лечение, — считает Рогозин. — Важна мобильность. Возможность путешествовать, самостоятельно передвигаться. Это очень недооцененный компонент у нас в стране. Я бы его рассматривал как отдельный «домен». Например, на принципе мобильности построен весь паллиатив. В хосписе, где человек умирает, каталку с пациентом вытаскивают на улицу, катают, везут к озеру. Потому что даже умирающему очень важна мобильность, которая включает в себя не только перемещение в пространстве, но и встречи с другими. Через это человек заново утверждает свое существование, идентичность.

Но если для людей старшего возраста мобильность — это экзистенциально значимый опыт, то для молодых поколений она, как ни странно, играет меньшую роль. Она скорее отражает материальное благополучие, экономическую способность «потреблять» путешествие. «Не очень эффективное социальное государство в качестве основного параметра рассматривает деньги, уровень материального благосостояния, — говорит Рогозин. — А препарируя эту реальность, мы видим, что они играют большую роль, но только в тесной связке со всем остальным. Деньги — это оборотный капитал человека. Показатель его способности поддерживать мобильность, коммуникацию, здоровую диету, иметь доступ к знаниям, а труд не только рассматривать как повинность, но и получать от него удовлетворение».

Именно поэтому после определенного порога — в России он ориентировочно составляет 200 тыс. рублей в месяц — показатели субъективной удовлетворенности расти перестают. Заработок денег отнимает больше сил и времени, чем они могут принести степеней свободы. «Дело даже не в деньгах, дело — в самореализации, — продолжает Рогозин. — Можно назвать эту сферу уверенностью в будущем. На языке социальной психологии это называется субъектностью. Человек, во всяком случае современный западный человек, может быть счастлив, только если он может контролировать, определять свою жизнь. В основе здесь лежит либеральное понимание человека как самостоятельного и эгоистичного индивида, который стремится к счастью. Но и на практике мы все время упираемся в то, что без возможности определять свою судьбу человек становится несчастен. Все-таки Россия — западная страна».

Секс и травма

— В наш административный индекс счастья не входит зона интимности, — рассказывает Рогозин. — Но на Западе она считается ключевой. У экономиста и философа Кента Палмера есть даже термин «интимное гражданство». Это базовый концепт развития общества. Телесность и сексуальность давно является частью социальной политики в большинстве стран Запада. В некоторых странах пациентам домов престарелых и хосписов могут даже предоставлять сексуальные услуги. Это спорная вещь, я не хочу углубляться в эти нюансы. Но в России мы явно недооцениваем этот «домен».

Год назад вы мне рассказывали, что ситуация с сексуальностью у нас довольно оптимистическая.

Тогда у нас речь шла про сексуальную рецессию. И я говорил, что сексуальная активность постепенно перемещается в старшие возраста. У молодежи секса становится меньше, зато продолжительность сексуальной жизни увеличивается. А главное, она становится более осознанной и, как следствие, более счастливой. Но теперь об оптимизме придется надолго забыть.

Почему?

Да известно почему. К сожалению, у нас стало физически меньше мужчин, которые имеют возможность вести полноценную сексуальную жизнь. Возможно, когда они вернутся, они будут в очень уязвимом и уязвляющем положении. Посттравматический синдром будет колоссальным. И это перечеркнет ту тенденцию к осознанности в сексуальной жизни, о которой я рассказывал в прошлом году. Наоборот, вполне вероятен скачок насилия.

Все последние годы развивалась культура ненасилия. Все эти стоп-слова, распознавание личных границ. С одной стороны, это уменьшало валовый объем секса, с другой стороны, улучшало его качество. А ПТСР может проявляться в виде насилия. И это напрямую может ударить по качеству сексуальной и семейной жизни. Качество секса в среднем по популяции скорее всего упадет. Чтобы это преодолеть, нужна целая индустрия психологической реабилитации.

Мы ведь не случайно не включили сексуальность в наш административный индекс счастья. Здесь распоряжениями и циркулярами делу не поможешь. Единственное, что государство могло бы сделать — это просвещение, создание условий для публичного разговора о сексуальности и о травме. А у нас об этом пока и речи быть не может.