Накануне 125-летия со дня рождения Владимира Набокова (22 апреля) филолог, писатель, профессор СПбГУ, директор Музея В. В. Набокова Андрей Аствацатуров рассказал о доме писателя в Петербурге и его жизни в эмиграции.

Владимир Набоков родился в особняке на Большой Морской, 47, который называл единственным домом в мире. Что стало с ним после революции? Что сейчас на верхних этажах (раньше там была редакция газеты)?

У этого дома с момента, как его покинули Набоковы, до того момента, как он стал музеем, действительно очень пестрая история. В 1918 году дом был национализирован и передан военному комиссариату Адмиралтейского района. С 1922 года по 1935-й в доме жили сотрудники датской телеграфной компании. Затем, уже после войны, помещения дома занимал Ленинградский филиал Академии архитектуры. Потом тут располагались два управления: управление по делам издательств и управление бытового обслуживания. У дома не было постоянных хозяев. Временные хозяева иногда весьма хаотично его перепланировали или делали в нем обычный ремонт, уничтожая уникальный интерьер.

С 1990 года на втором и третьем этажах располагалась редакция газеты «Невское время». Сейчас второй и третий этажи занимает музыкальная школа им. Д. С. Бортнянского.

Музей Владимира Набокова был основан как негосударственное учреждение культуры в 1997 году. Его создал Набоковский фонд, который возглавлял писатель Андрей Битов. Что собой представляет музейная коллекция сегодня и сколько единиц хранения насчитывает?

В нашей коллекции сейчас более двух с половиной тысяч экспонатов. У нас есть личные вещи писателя, среди них костюм, карандаши Набокова, семейный фотоальбом, оригинальные фотографии разных лет, скрэббл (настольная игра), сачок, с которым он охотился на бабочек, расправилка для бабочек, энтомологическая коллекция, предметы быта и коллекция первых изданий произведений Набокова. Впрочем, в музее самое интересное — сохранившиеся интерьеры дома. О них можно прочитать в подготовленной сотрудниками СПбГУ книге «Дом Набокова». Из самых последних музейных приобретений — альманах «Грани» 1922 года с первыми публикациями Набокова. Это издание нам подарила друг и постоянный посетитель мероприятий нашего музея Виктория Левена.

Дом с эркером или фонарем Набоков вспоминает в «Других берегах». Как особняк выглядел при нем, до советской перепланировки?

Внешне особняк сильно не поменялся с того времени, когда в нем обитал Набоков. Единственное, входные двери имели витражи. Сейчас их нет, они пропали, их заменили обычными стеклами. Кроме того, окна в доме имели мелкую расстекловку и были из особой породы дерева. Сейчас на их месте обычные окна, родом из СССР. Если фасад не изменился, то вот интерьер, напротив, изменился сильно и, разумеется, не в лучшую сторону. В доме в разные годы находились разные учреждения. Соответственно, в нем многократно проходили перепланировки. Аутентичной осталась лишь библиотека с удивительным навесным кессонным потолком. Полностью исчез интерьер так называемой комитетской комнаты, где в свое время проходили заседания кадетской партии. Владимир Дмитриевич Набоков — отец писателя — был одним из лидеров этой партии. Вот интерьер этого помещения полностью исчез. Сейчас это просто пространство, которое мы используем как выставочное. Изменения коснулись Зеленой гостиной (первый этаж). Там поставили перегородку, которую не так давно снесли. На потолке в гостиной была лепнина, между которой располагалась живопись. Все это на протяжении многих лет исчезало под слоями очередной побелки. Впрочем, очень важно, что нашим реставраторам удалось восстановить лепнину, фрагменты живописи. Это была многолетняя кропотливая работа. Несколько изменилась и планировка столовой. Сейчас она выглядит не совсем так, какой была при Набоковых. Зато сохранились деревянные панели. Паркет тоже пострадал, оригинал исчез под новыми слоями. Реставраторам, впрочем, удалось найти фрагмент паркета. Мы его демонстрируем посетителям. Оригинальный паркет играл важную роль в интерьере, поскольку он гармонично коррелировал с потолком, но теперь он утрачен.

Когда и почему Владимир Набоков стал Сириным? И в чем разница между ними? Насколько «литературная эмиграция» и переход на английский язык были болезненны?

Набоков выбрал себе действительно очень интересный псевдоним. И во многом для того, чтобы его не путали с его отцом, который был известной фигурой в российской политике и русской эмиграции. С другой стороны, это была попытка дистанцироваться от своего рассказчика, создать некоторую маску, от имени которой можно было говорить. Сирин — птица из славянской мифологии. Важно, что имя Сирин и слова, похожие по звучанию (сирень, сирена, синель, сирый), часто возникают в текстах Набокова, регулярно повторяются, образуя текстовые узоры, своего рода дополнительные сюжетные линии. И они используются Набоковым как автографы, как обозначение присутствия в тексте вездесущего автора-демиурга. В набоковедении даже существует такой термин «сириновский текст», введенный в обиход филологом Федором Двинятиным.

В апреле 1919 года семья Набоковых покинула Россию. В 1974-м в интервью Джеральду Кларку писатель говорил: в России он прожил 19 лет, три года — в Англии, 16 — в Германии, четыре — во Франции, 20 — в Америке, 13 — в Швейцарии. То есть дольше всего в Америке, потому он — американец. Как менялась самоидентичность Набокова — гражданина и писателя — в эмиграции?

Набоков был крайне индивидуалистичен и самодостаточен. Менялись обстоятельства, города, страны и ландшафты, но его интересовал его собственный богатый внутренний мир, его творчество. Набоков менялся как мастер, совершенствуя те или иные приемы, но сильных мировоззренческих изменений с ним не происходило. В целом он, конечно, оставался русским. В Берлине он был, разумеется, эмигрантом. Но в американские годы скорее являл собой тип писателя-космополита, которыми так был богат прошлый век. Идеальным образцом такого типа был его старший современник Джеймс Джойс, о котором Набоков отзывался почти восторженно.

В предисловии к сборнику «Строгие суждения» Набоков признавался, что «мыслит как гений, пишет как выдающийся автор». Что это — игра, сотворение мифа о себе как снобе или высокая самооценка?

Набоков, безусловно, знал себе цену, причем это понимание собственной исключительности пришло к нему довольно рано. Он был крайне чувствительным к мельчайшим жизненным проявлениям, умел продлевать ощущения, которые французский философ Анри Бергсон называл непосредственными. Это самые общие, самые первые ощущения, из которых потом возникает образ предмета, ощущения, предшествующие возникновению образа. Он был синестетик, интуитивно чувствовал связь цвета, звука и образа. В принципе, у него были все основания называть себя выдающимся автором. Любой автор оценивается по тому влиянию, которое он оказал на последующее поколение литераторов. У Набокова с этим было все в порядке. Он оказал очень сильное влияние на европейскую и американскую литературу. Писатели Европы и Америки, чье творчество пришлось на 1950–1970-е годы, были ему многим обязаны. Сэлинджер, Джон Барт, Апдайк, Томас Пинчон многому у него научились. На русскую литературу он оказал влияние много меньше, но и здесь у него много заочных учеников, от Саши Соколова до Михаила Елизарова.

Что о Набокове знали советские читатели и когда его начали печатать в Советском Союзе?

Собственно, в СССР была разрешена только одна его книга, о бабочках. Остальные были под запретом. Он неоднократно выступал с критикой советской власти и к тому же был автором сомнительного с точки зрения советской морали романа «Лолита». Все это, разумеется, препятствовало его пути к советскому читателю. Широкая аудитория имела самые смутные представления о нем, а интеллигенция знала его прежде всего как автора скандальной «Лолиты». Кстати, эта репутация сопровождает Набокова и по сей день. Впрочем, книжки Набокова привозились из-за границы, если их, конечно, не конфисковывали на таможне. Мой учитель, профессор Юрий Витальевич Ковалев, привез из Америки несколько его романов, один из которых подарил Корнею Чуковскому. Но Набоков распространялся в самиздате. У нас в музее выставлены эти образцы. Книги либо перепечатывались на тонкой бумаге, либо фотографировались и таким странным образом попадали к редким счастливым читателям. Первая публикация «Лолиты», насколько я помню, состоялась в журнале «Родник», который выходил в Латвии. Это был, кажется, 1988 год. Полным ходом шла перестройка, и издательства очень скоро стали активно публиковать Набокова. Но хорошее, подготовленное, академически откомментированное собрание сочинений на русском языке в России вышло только в 1999 году.

В творчестве писателя важный мотив — ностальгия и утраченный рай, описанный в лучших традициях русской литературы, будь то романы «Машенька», «Другие берега» или рассказ «Весна в Фиальте». А кем Набокова воспринимали на Западе — русским писателем, европейским?

Читающая аудитория русской эмиграции, безусловно, воспринимала Набокова как русского писателя. Публикация «Машеньки» в 1926-м сразу же ввела его в первый ряд уехавших за границу русских писателей. Берлинские романы закрепили этот статус, однако за пределами круга русской эмиграции Набоков был почти не известен. Американские романы Набокова сделали его именно американским автором. Он органично вошел в контекст американской прозы, нашел в ней свое место, во многом изменил ее направленность. И в целом он какое-то время воспринимался широкой аудиторией именно как писатель американский, имеющий русское происхождение. Лишь время расставило все на свои места. Сейчас все, конечно, отдают себе отчет в том, что Набоков именно русский автор, писавший по-английски.

Как сложилась жизнь Набоковых в эмиграции?

Набоков после окончания Тринити-колледжа поселяется в Берлине, в городе, который он так и не смог полюбить. Здесь в 1922 году монархистом Сергеем Таборицким во время покушения на Павла Милюкова был застрелен его отец Владимир Дмитриевич. В Берлине были написаны романы его русского цикла. В 1937 году вместе со своей женой Верой Евсеевной Набоков переезжает во Францию, а в мае 1940-го — в США, где он долгое время занимался преподавательской деятельностью, сочетая ее с литературным творчеством. Его первые романы «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» и «Под знаком незаконнорожденных» не имели успеха. Однако публикация «Лолиты», ее популярность и большие тиражи приносят Набокову финансовую независимость. В 1960-м Набоковы перебираются в Швейцарию, где в 1977 году и закончится жизненный путь великого мастера. Прямой потомок Набокова — его единственный сын Дмитрий Владимирович, который умер бездетным. Он был оперным певцом, вполне успешным, выступал на одной сцене с мировыми звездами. И, кроме того, занимался переводами произведений отца.

Фото: из личного архива Андрея Аствацатурова