В 2022 году в России падение розничных продаж затронуло все категории товаров, кроме одной. Граждане покупали меньше еды, одежды, билетов, но больше алкоголя. Причем быстрее всего росло потребление водки и крепких спиртных напитков.

«Замечательного прогресса в снижении смертности, который шел с 2006 по начало 2020 года до ковида, возможно, больше не будет, потому что потребление водки больше не будет сокращаться», — прогнозирует независимый демограф Алексей Ракша.

«Алкоголь является важнейшим остросоциальным продуктом питания. Так всегда было, есть и будет, в кризисы и вне кризисов. Население может прожить без мяса или хлеба, но без алкоголя, увы, не может. Я не говорю, что это хорошо, но так есть в России, да и во всех странах с европейской культурой», — говорит директор Центра исследований федерального и регионального рынков алкоголя (ЦИФРРА) Вадим Дробиз.

Третий год Россия переживает острый стресс. Сначала два года пандемии с карантинами, потом год СВО с мобилизацией. Понятно, что рука сама тянется к рюмке. Но штука в том, что в своем желании забыться и одним махом разделаться с проблемами россияне не одиноки. В США с начала века уровень самоубийств вырос на целых 30%. Смертность от злоупотребления наркотиками неуклонно увеличивается на протяжении 40 лет. Это заставляет экспертов делать тревожный вывод, что у этой эпидемии «должны быть какие-то общие причины». Такие же печальные рекорды бьют и в Старом Свете, например в Великобритании, где смертность от причин, связанных с опиатами и кокаином, выросла в семь раз за десятилетие. Всемирная организация здравоохранения еще до пандемии ковида била в колокола: уровень депрессии на планете вырос за десятилетие почти на одну пятую. Ковид же резко ускорил эту тенденцию: всего за два года распространенность тревожных расстройств и депрессии увеличилась на 25%.

Атмосфера депрессии становится реакцией на тупик, в котором оказалось общество. Причем не только российское.

Первое бедное поколение

Оптимизм сменился пессимизмом вслед за сокращающимися доходами. В России они стремительно росли в первом десятилетии нынешнего века, порой на двузначные проценты. В итоге к 2014 году  подушевые доходы россиян почти втрое превосходили уровень 2000 года. Но рост сперва замедлился, а с 2014-го и вовсе сменился спадом. Уже в начале 2019 года средние доходы в стране вернулись к показателю 2009 года. И продолжили падать: в 2020-м — на 3,5%, после роста на 3,1% в 2021-м и вновь на 1% в 2022-м. И хотя до бедности рубежа веков падать еще довольно много, 15 лет оказались потерянным временем.

Бурная евразийская геополитика может объяснить эту долгую стагнацию лишь отчасти. В Западной Европе заработная плата стагнирует уже больше десятилетия, а, например, в Великобритании и вовсе снижается в реальном измерении. Реальная заработная плата в США сегодня имеет такую же покупательную способность, как и полвека назад, в 1973 году. Стагнацию зарплат долгое время компенсировал золотой дождь дешевых кредитов, благодаря которым потребление продолжало расти. В итоге долговая нагрузка увеличилась. А цены на прежде бесплатные или дешевые услуги, особенно образование и жилье, по всему миру стремительно увеличивались. А главное, росло расслоение: доходы самых высокооплачиваемых работников и владельцев бизнеса росли, а нижняя половина общества все сильнее ощущала падение уровня жизни.

Уже в 2016 году эксперты фонда The Resolution Foundation предупредили: миллениалы стали первым поколением за столетие, которое в среднем живет хуже своих родителей. Более того, их доходы будут только сокращаться в течение жизни.

А в марте 2023 года прозвучал новый удар набатного колокола. Эксперты Всемирного банка выпустили фундаментальное исследование, которое гласит, что в 2020-х планету ждет «потерянное десятилетие». Темпы роста экономики, которые сокращались на протяжении десятилетий, упадут еще сильнее (до 2,4% в год при базовом сценарии). Это означает, что сократить глобальную бедность до 3% (такую цель ставит ООН) не удастся. Наоборот, уровень жизни бедной части человечества продолжит снижаться. Не помогут даже новые технологии — искусственный интеллект, блокчейн, 3D-печать, новые способы выработки энергии, которые потенциально могли бы радикально изменить жизнь людей, в таких условиях не сработают. Новые технологии на практике внедряются все медленнее, а производительность труда стагнирует или даже снижается, например в России. У инвесторов нет денег и мотивации покупать дорогое оборудование, а у работников нет ресурсов для повышения квалификации или получения нового образования.

Замкнутый круг

До мирового кризиса 2008 года импульс экономике придавал чисто демографический фактор: на рынок труда выходило все больше людей трудоспособного возраста. Это помогало даже странам со стареющим населением, ведь рос спрос на экспортные товары. Но с 2010-х эта доля стабилизировалась, а в развитых странах трудоспособное население будет все быстрее сокращаться. Экстенсивные факторы роста исчерпаны.

Это было бы не очень страшно, если бы работники постоянно повышали свою квалификацию, получали бы новые навыки и знания, то есть если бы повышалось качество человеческого капитала. В прошлые годы этот эффект работал в развивающихся странах, которые успешно побеждали неграмотность и приближали уровень образования своих граждан к западным стандартам. Теперь дистанция между странами сократилась, а вот достичь нового уровня образования или увеличить продолжительность здоровой жизни своих людей почти ни у кого не получается. Следовательно, стагнирует или даже падает производительность труда.

Получается замкнутый круг: социальное расслоение и бедность подрывают потенциал интенсивного роста — увеличения производительности труда и улучшения человеческого капитала. Исследование, проведенное профсоюзным think tank  Catalyst, показывает, что прекарно занятые значительно больше страдают от психических и физических недугов, а также имеют самые незначительные шансы для карьерного роста, получения дополнительного образования и достижения социального успеха.

Неустойчивая занятость отрицательно сказывается на свободном времени: у людей просто нет сил и возможности планировать отдых или заниматься семьей и собственным развитием. Хронический дефицит средств и времени делает их менее мобильными: они не могут позволить себе снять жилье и переехать; часто респонденты из этой группы жалуются даже на недоступность общественного транспорта. Совместный отчет Научного центра Берлина, Федерального института исследований населения и Федерального статистического управления показывает, что прекарно занятые работники практически лишились возможности вырваться из бедности и попасть хотя бы в низший средний класс. В результате доля выходцев из бедных слоев, получающих, например, высшее образование, постоянно падает. Доля выпускников вузов среди детей 25% наиболее обеспеченных американцев выросла с 1970-х по 2010-е годы вдвое — с 40% до 80%.

Вместе с тем перед современным обществом стоит проблема стремительной депопуляции. Профессор Токийского университета Сибуя Кэндзи констатирует, что среди японских мужчин, работающих на временных работах, в 3,82 раза больше тех, кто никогда не занимался сексом, чем среди тех, кто работает на основе полной занятости.

Бедность, дефицит социальных гарантий и отсутствие социальных лифтов становятся якорем, который мешает расти всей экономике и подрывает само существование общества.

— С точки зрения неоклассической экономической школы, на которую опиралось большинство неолиберальных правительств в последние лет сорок, все факторы роста находятся на стороне предложения, — говорит экономист и член сообщества «Новый курс» Даниил Григорьев. — Отсюда следовал вывод, что деньги «нейтральны». Больше их, меньше — на экономический рост это особо не влияет. Но после 2008 года раздается все больше критических голосов, которые говорят, что это не так. Что в капиталистической денежной экономике деньги сильно влияют на то, что у нас происходит с занятостью, доходами, ростом и технологиями. Об этом сейчас говорят не только левые экономисты, но и многие мейнстримные вроде Стиглица.

Иными словами, для того чтобы сделать экономику более эффективной в долгосрочной перспективе, государству придется создавать новые уровни образования, снижать стресс в обществе, развивать медицину и пропагандировать здоровый образ жизни. То есть тратить на то, что само по себе прибыли не приносит, а ложится бременем на экономику.

Чтобы добиться роста, он должен перестать быть целью

«Наша жизнь укорачивается, наше благополучие падает, наша безопасность разрушается. Это условия отчаяния, и манит горькая жатва, — пишет британская The Guardian. — Застой и упадок могут превратиться в свободное падение». Бесконечная гонка за экономической эффективностью во имя роста и снижение социальных гарантий ради увеличения производства разрушили сам фундамент общества, блокировав его потенциал развития. В результате нынешние поколения оказались в атмосфере Римской империи периода упадка. После десятилетий бурного прогресса второй половины ХХ века это создает ощущение безвыходности и обреченности. Любое «завтра» кажется неизбежно хуже, чем «вчера».

— Пора признать, что показатель роста ВВП не «серебряная пуля», — говорит Даниил Григорьев. — При росте экономики общество может и деградировать, что мы воочию и наблюдаем. Нужно дополнить ее социальными метриками. Измерять, как меняется благополучие граждан. Насколько они удовлетворены социальным сектором, насколько стабильно их психическое здоровье. Насколько их устраивают показатели ВВП. Отдыхают ли они достаточно. Но для этого само общество должно поставить перед собой совершенно новые задачи, которые не пересчитываются на деньги. Например, «мы хотим, чтобы у нас не было бездомных, больных и безработных». И дальше уже под эти задачи должна подверстываться экономическая политика.

Проблема в том, что современное государство и его элита не могут сделать такие задачи приоритетными. Это ломает всю управленческую логику: угрожает интересам финансовой элиты, обесценивает сложившиеся подходы и опирающиеся на них управленческие иерархии и подрывает саму легитимность существующего порядка.

— Государства и большие корпорации скорее нацелены на поддержание своей стабильности, — подтверждает Григорьев. — Они выработали какую-то архитектуру решений, нацеленных именно на рост. Отказ от этого принципа они воспринимают как покушение на свое положение и угрозу стабильности. Поэтому в условиях «мирного времени», без больших потрясений, ждать перемен с их стороны не приходится. Пока ситуация нигде не вынуждает элиты переходить к новым принципам управления экономикой. Растущие социальные издержки — будь то опиоидный кризис в США, рост преступности или уровня тревожности — не угрожают стабильности социальной системы, а просто снижают качество жизни для людей, которые никаких решений не принимают. С этими издержками система легко мирится.

И мировая, и особенно русская история учит: застой и упадок не могут быть вечными. Рано или поздно они заканчиваются кризисом, который обнажает исчерпанность старого пути развития, и заставляют искать принципиально новые решения. Бесконечная погоня за ростом экономики и прибыли завершилась беспрецедентным торможением человеческого прогресса и в конце концов остановила и сам рост. Чтобы он однажды возобновился, сейчас нужно заняться восстановлением общества и людей, из которых оно состоит.