Депутат Государственной думы Олег Матвейчев подготовил законопроект о признании феминизма экстремистской идеологией. С точки зрения российского законодательства экстремистская идеология — это«основной компонент, объединяющий членов экстремистских организаций, формирующий характер и направленность их деятельности, а также средство вовлечения в экстремистскую деятельность различных слоев населения».

Национальный антитеррористический комитет ведет реестр экстремистских организаций, в котором сейчас 47 наименований. Абсолютное большинство из них — радикальные исламисты. Остальные экстремисты придерживаются радикального национализма — русского (например, Всероссийское общественное движение «Народное ополчение имени К. Минина и Д. Пожарского» — признано террористической организацией и  запрещено в РФ) и украинского («Правый сектор» — организация признана экстремистской и запрещена в РФ). Есть молодежные сетевые субкультуры («Колумбайн» — движение признано террористическим и запрещено в РФ) и леворадикальная группа «Народная самооборона»(организация признана террористической и запрещена в РФ). Феминизм плохо вписывается даже в этот широкий список. Он как минимум не является целостной доктриной, а состоит из огромного множества идеологий и социальных движений, направленных на расширение социальных, политических и экономических прав женщин.

У депутата Матвейчева есть своя аргументация. «Феминистки на Западе все против Путина, против России и за войну. Феминистки на Украине вообще заявили, что настоящий феминизм состоит в том, чтобы женщины служили вместе с мужчинами, воюя против русских», — заявил он. Парламентарий считает, что феминизм в России может стать почвой для «экстремистских действий», приведя в пример гибель военкора Владлена Татарского, в покушении на которого обвиняют оппозиционерку Дарью Трепову. Но даже помимо подготовки терактов феминизм, по мнению депутата, содержит нешуточные угрозы. «Наши феминистки являются просто агентурой Запада. Они занимаются разрушением традиционных ценностей, их деятельность противоречит указу президента о поддержке традиционных ценностей. Они выступают за разводы, за бездетность, за аборты. Действуют против демографической политики Российской Федерации», — подытожил он.

Вне зависимости от того, будет ли принят законопроект г-на Матвейчева, само его появление указывает на влияние феминистских идей не только в мире, но и в России. Не будь они так популярны, вероятно, ни у кого не было бы мотивации вести с ними непримиримую борьбу. Но если в нашей стране рост интереса к феминизму происходил на фоне практически официального утверждения консервативной идеологии «традиционных ценностей», то в большинстве стран Запада феминистское движение развивалось довольно сильно, и в значительной степени его влияние институализировалось. В 2014 году в Европарламент прошла «Феминистская инициатива» из Швеции. В 2017-м «феминизм» стал словом года в США. В том же году мир накрыла кампания #MeToo, которая изменила культурный ландшафт и язык политики западного мира. В 2020-м Американская киноакадемия заявила, что изменит правила отбора проектов на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм», чтобы поддержать женщин, а также ЛГБТ+ и другие меньшинства.

Но что-то пошло не так и на Западе. Экспансия феминизма и других «прогрессивных ценностей» не только остановилась, но и столкнулась с консервативной реакцией, в чем-то похожей на российский образец, а в чем-то совсем другой.

Культурные войны и культурный импорт

— Традиционные ценности и идея борьбы за «традиционную семью» стали политическим лозунгом сравнительно недавно, — объясняет историк и политический теоретик Илья Будрайтскис. — В 1970–1980-е годы его выдвинули правоконсервативные силы на Западе. Привычные споры о налогах и собственности они стали окрашивать в тона борьбы за ценности и культуру, изображая своих оппонентов в качестве разрушителей морали и попирателей святынь, угрожающих разрушить привычный образ жизни всего народа. В США этот процесс получил название «культурные войны».

В Россию этот концепт был импортирован всего десять лет назад. Как и в Америке, он продемонстрировал свою эффективность. Консервативным режимам было бы очень трудно сохранять поддержку большинства населения за счет экономической или социальной программы. Приватизация или снижение налогов для богатых вызывали в обществе глубокие разногласия. Повышение пенсионного возраста, монетизация социальных льгот или сокращения больниц и школ провоцировали протесты. А вот «культурные войны» позволяли изящно обойти эту проблему. Ограничение абортов или публичная борьба с радикальным феминизмом тоже вызывали протесты, но лишь со стороны относительно небольшого меньшинства, которое выделялось на общем фоне и подталкивало оставшихся сплотиться вокруг привычных «традиционных ценностей».

Проблема «культурных войн» в том, что они создают опасную поляризацию в обществе. «Эта модель позволяет консервативным политикам выступать в качестве объединителей нации перед лицом внешней и внутренней моральной угрозы. А если нам противостоят святотатцы и дегенераты, то с ними нужно не вести дискуссию, а бороться не на жизнь, а на смерть. В логическом пределе оппоненты остаются за пределом права и криминализуются. И власть может от имени “консервативного большинства” заткнуть им рот, выдавить из страны, посадить», — описывает эту логику Будрайтскис.

Кому достались плоды прогресса

Эксперты Всемирного экономического форума ежегодно публикуют Global Gender Gap Report, который измеряет гендерное неравенство по четырем критериям: здоровье, образование, политическая представленность и доходы. С 2010-го по 2020-й Россия опустилась в этом рейтинге с 45-й на 81-ю строчку. Правда, не столько за счет ухудшения положения женщин, сколько за счет более быстрого прогресса в других странах. Но у этого прогресса есть очень заметная специфика.

Гендерное неравенство в сфере здоровья и образования снижается в мире очень быстро. Если сегодняшние тенденции не изменятся, то к началу 2030-х женщины сравняются с мужчинами, например, по уровню образования. Хуже всего, если смотреть формально, с неравенством в сфере политики. В 2019-м женщины занимали всего 25,2% мест в парламентах и 21,2% министерских должностей в среднем по миру. Но здесь наблюдается и самый быстрый прогресс — в 2006 году женщин-политиков было еще почти вдвое меньше. Если дальше так пойдет, то до полного равенства мужчин и женщин в политике остается ждать всего 94,5 года, рассчитывают авторы доклада. А может, все случится и быстрее, если тема представительства женщин не уйдет из мейнстрима.

С экономическим равенством ситуация сложнее. Оно быстро росло в ХХ веке, особенно в социалистических странах, но после краха СССР прогресс замедлился, а местами обратился вспять. На женщинах традиционно лежит уход за детьми, а это отвлекает их от работы и карьеры и сокращает доходы. Женщины меньше представлены в тех профессиях, которые выиграли от глобализации и новых технологий. Напротив, пострадавшие от автоматизации сферы занятости были преимущественно женскими. Если нынешние тенденции не изменятся, то разрыв в доходах будет сохраняться более 250 лет. Торжествующие феминистские движения последних десятилетий не смогли найти решения для этого неравенства, а порой даже оправдывали его.

— Женщины выиграли от либерального феминизма, — говорит социолог и гендерная исследовательница Анна Темкина. — Но только определенные женщины. Те, кто вписался в идеологию либерализма и неолиберализма. Это успешные женщины, с хорошим образованием, нацеленные на карьеру, чаще всего белые. Они могут соблюдать баланс между карьерой и семьей, нанимая тех, кто будет помогать по дому и с детьми. Женщин такого типа стало больше. Но они остались привилегированным меньшинством как относительно мужчин, так и относительно других групп женщин. А женщины из малоресурсных, бедных слоев от феминистского движения почти ничего не выиграли.

Из-за роста неравенства женщины с низкими доходами оказались в растущей зависимости от работодателей. Исследование, проведенное шведскими профсоюзами, показало, что если в 1995 году только 7% респонденток жаловались, что сталкивались с неподобающим поведением со стороны коллег-мужчин в течение последнего года, то в 2018-м такой ответ давали уже 15% опрошенных женщин. По бедным женщинам ударили сокращение социальной политики в большинстве стран, повышение пенсионного возраста, оптимизация детских садов и т. д.

Этот процесс наложился на эпоху «культурных войн», когда повестка ценностей заняла место социально-экономической программы не только у консерваторов, но и у их оппонентов слева.

— Социально ориентированная политика трансформировалась в борьбу за определенный набор ценностей, — говорит Будрайтскис. — В этот набор ценностей, безусловно, входят феминизм, борьба за права меньшинств и т. д. Но выглядит это не всегда убедительно, поэтому мы видим ситуацию, как в Америке, где во всех богатых районах на домах висят плакаты «Black Lives Matter», при том что те, для кого эти жизни действительно имеют значение, в этих районах обычно не живут, а продолжают сталкиваться с тем же неравенством, расизмом и полицейским насилием в черных гетто.

Уязвимые группы перестали видеть связь между своими интересами и «прогрессивными ценностями». Это легко заметить по тому, как менялись итоги голосования в демократических странах. Если в 1960–1970-х бедные больше голосовали за левых, а средний класс и богатые — за правых, то сегодня картина почти прямо противоположная: бедные и малообразованные все чаще голосуют за правые и консервативные партии.

— Консерватизм оказался подходящим знаменем для протеста против неолиберализма, — констатирует Анна Темкина. — Он был очень силен повсюду, от США до России. Идеология просвещенного рационального элитного субъекта вызвала к жизни консервативную реакцию против либеральных элит. Только элиты могут быть разными: своими или чужими.

Чего боятся консерваторы

Консерваторы во всем мире внезапно оказались во главе разгневанных либеральным миропорядком социальных низов. Во многих странах это привело к власти правых популистов вроде Дональда Трампа в США или Жаира Болсонару в Бразилии. Но тут же выяснилось, что помимо борьбы с «моральными угрозами» нужно принимать и социальные или экономические решения.

— В Америке Трамп выступает против существующих элит, за простых работающих людей, призывает вернуть в Америку рабочие места, — говорит Илья Будрайтскис. — Но при этом его программа возвращения рабочих мест предполагает снижение налогов, снижение стандартов защиты прав работников, чтобы возобновить экономический рост. Социальные издержки такой политики угрожают уже стабильности «реакционного большинства» консерваторов и ведут к падению их популярности. На этом этапе оказывается, что прежние противники по «культурным войнам» — феминистки, левые, правозащитники — опасны не только как носители «морального разложения», но и потому что подрывают однообразие.

Это происходит уже на уровне деклараций. Консерваторы объявляют свои ценности «традиционными», издревле присущими народу. Это означает подчиненную роль женщины в семье и обществе, она не должна претендовать на место мужчин. Феминистки оспаривают и легитимность такого порядка, и его претензию на «естественный порядок вещей», укорененный в истории. Всякая традиция, к которой апеллируют современные консерваторы, до известной степени — это фейк, изобретенный относительно недавно. Насколько роль, которую приписывают женщине сегодня, действительно связана с национальной традицией? К этому у историков есть большие вопросы. Британский историк Эрик Хобсбаум даже ввел термин «изобретенная традиция».

— Феминизм сильно влияет на социальные отношения даже в России, — объясняет Анна Темкина. — И тут есть чего опасаться консерваторам. Феминистки прямо проповедуют разнообразие. А разнообразием трудно управлять вертикально. Разнообразие подрывает status quo. В конце концов, многообразие предполагает плюрализм, а плюрализм подразумевает разные голоса, разные интересы, политическое соревнование и сменяемость элит. А это уже почти «экстремизм».

Даже либеральный феминизм может подрывать стабильность консервативного правления. Но не за счет мобилизации низов, как было в прежние времена, а просто формируя новые социальные лифты. То, что какие-то женщины (или вообще люди) делают карьеру не благодаря консервативному государству и его иерархиям, а в обход их, угрожает правящей группе.

Согласно одной из теорий, нечто подобное уже происходило в конце Средневековья. Это была эпоха быстрого изменения трудовых отношений. Роль женщин в обществе стремительно росла, а их социальный статус оставался низким. Многие из них видели шанс добиться большего влияния в своем окружении, прибегая к магии и гаданию. Но на это очень резко отреагировала социальная элита: церковь и светские власти разожгли по всей Европе костры инквизиции, на которых за «колдовство» сожгли тысячи женщин. Либеральный феминизм наших дней в чем-то подобен «волшебству»: он позволяет многим женщинам (пусть и не большинству) резко повысить свой социальный капитал во все еще мужском мире. И современным «инквизиторам» это не может нравиться.

Фото: Елена Елисеева / E1.RU