Обычно ты заказываешь плов. Простой жест в приложении. Пальцы нажимают иконку, мозг успокаивается: сидишь на подоконнике и ждешь или продолжаешь заниматься своими делами. Но в этот вечер логистика дала сбой — и сбой был не технологический, а экзистенциальный.

Я заказал еду в 18.07. Просто плов со свининой и немного моркови. Я был дома один, за окном стояла московская весна — такая, к которой не хочется выходить. Через 20 минут мне приходит уведомление: «Курьер не может доставить харамное блюдо, ищем ему замену». В недоумении набираю по любезно предоставленному сервисом телефонному номеру курьера. На другом конце провода мужчина с акцентом. Он говорил вежливо, даже с сожалением:
— Извините…  я не могу доставить это. Это харам.

Я не сразу понял, но не стал переспрашивать. Приложение зависло, как будто и оно теперь тоже думало о Боге. Я позвонил в службу поддержки. Девочка на том конце извинялась, говорила, что уже подбирают другого курьера. Сказала, что «такие ситуации не редкость, но обычно решаются быстро». Голос у нее был такой, будто она извиняется за всю логистику мира.

Второй курьер тоже не пришел. Третий появился в системе, но исчез через пять минут. Пропал без объяснений, но с намеками.

Я вышел на улицу, чтобы проветриться. Вышел в тапках: наплевать, что думают соседи. Все равно им нечего сказать, кроме очередного «проблема с мигрантами». Хотя я давно понял, что не в мигрантах дело. Москва же ест всех. Просто одних переваривает дольше.

Приложение продолжало писать: «Ожидаем курьера». Там, внутри этого приложения, где-то были люди — чаще всего мужчины из Ташкента, Душанбе или Ашхабада. Я видел их каждый день — на электровелосипедах, в дождь, в снег, в вечном поиске тепла и денег. Они работают на Москву, как некогда мы — на Запад.

Но сегодня эти люди не могли принести мне плов, причем не из-за каприза. Я злился. Потому что голодный и потому что заказ — это не еда, это обещание. А его не выполнили. Я знал: для них харам — это не просто «не хочу», это закон. А Москва — город, где у каждого свой закон, но никто не признает общего.

Позже выяснилось: мусульманину не рекомендовано работать в доставке, если продукция харамная, отвечает в телефоне портал Духовного управления мусульман РФ. А если работает, ему советуют делегировать такие заказы другим курьерам. Казалось бы, разумный компромисс. Но в реальности — отказ, новая подборка курьера, сбой логистики и упущенное время.

Прошло три часа. Курьер все же пришел. Без акцента, славянской внешности. Уставший и тоже вежливый. Он не знал, через какие круги культурного ада прошел мой плов, чтобы быть доставленным. Просто отдал пакет и сказал: «Приятного аппетита». Плов, соответственно, был уже холодный.

Я думал о том, как религия влияет на логистику. Как вера, обретенная где-то на окраинах Самарканда, теперь управляет моим ужином в Москве. Как один человек, не зная меня, решил, что не может принести мне еду. Не потому что я плохой, а потому что у него есть принципы. И это, как ни странно, даже вызывает уважение.

Этот случай — пустяк, но он тревожил. В нем было что-то слишком личное для мегаполиса, который обычно тебя не замечает. Кто должен уступать в этом безмолвном конфликте? Курьер, который верит в Бога, или сервис, обещающий доставку без идеологических перекосов? Или я, заказавший плов, должен теперь каждый раз угадывать, кто мне его повезет?

Москва строилась как город практического аскетизма и прикладной логистики. Она не прощает задержек, не принимает отказов и требует выполнения. Здесь все как в армейской уставной книжке: либо ты в системе, либо ты помеха. Но тут в логистическую цепочку встроилось нечто старше Москвы. Слово, от которого у нас отучали десятилетиями, а теперь на чужом примере заставляют вспомнить — оно сидит в рюкзаке у курьера и решает, довезет ли он плов до Хамовников.

С точки зрения сервиса все просто: наемный работник должен выполнять заказы. Все остальное не его дело. У тебя есть алгоритм, есть задача — доставить еду, не дискутируя о хараме, халяле и судьбах души. Но сервис не армия. Курьеры не контрактники, а живые люди. Им не платят за идеологическую глухоту, им платят за километры, часы и привезенные заказы. А живые люди несут с собой и свои страхи, убеждения и границы.

Тот, кто нажимает кнопку «Принять заказ», уже несет на себе груз выбора. Это, возможно, и была его единственная работа, но теперь он оказался перед выбором между доходом и религией. И выбрал второе. Тот, кто строил алгоритм, надеялся, что система будет работать безотказно, но Москва не Сингапур. У нас с приложениями как на дорогах в декабре: все едет, пока не начнет сыпать снег.

Так кто победил? Курьер? Получается, да. Он против системы, и система отступила. Подобрали другого. Алгоритм дал сбой — и это не ошибка, а симптом. Потому что система столкнулась с тем, что нельзя измерить метриками: с Богом и принципами. И тут встает вопрос: может, надо было сразу указать, что курьер — мусульманин и не сможет привезти плов?

Но это уже попахивает тем, чего боится любая компания в наше время — шовинизмом. В таком подходе слишком легко скатиться к сортировке людей по акценту, цвету кожи и паспорту. Москва, конечно, город с циничным лицом, но даже она пока не готова к такому.

С другой стороны, этот курьер пришел работать в сервис. Он ведь знал, что повезет то, что продано. Продавец не выбирает товар. Его работа — доставить, а не оценивать. Так, может быть, все же это его обязанность? Может быть, он обязан подчиниться логике профессии?

Но это рассуждение логично только в мире, где профессия и человек — вещи отдельные. А в мире Москвы 2025 года это уже не так. Здесь твоя религия входит в алгоритмы. Идеология становится строкой кода. Здесь курьер может остановить доставку. И тут не работает «либо ты с нами, либо вон», потому что без «них» ничего не будет доставлено.

Мы зависим от этих людей. Они несут еду, потому что мы ее не готовим. Они водят машины, потому что мы не хотим парковаться. Они моют подъезды, потому что мы в них живем. Мы зависимы от тех, кого привыкли не замечать. И они в какой-то момент начинают диктовать правила. Не потому что агрессивны, их просто стало больше, у них есть убеждения, а у нас — только аппетит. Демографический кризис, о котором говорят в заголовках, не просто сухая статистика. Теперь это когда тебе некому привезти плов, если вдруг верующий не согласен. Это когда ты вынужден терпеть, потому что выбора нет. И ты уже не диктуешь условия, ты соглашаешься.

Москва проиграла, но не поняла этого. Она все еще считает себя победителем.

Фото: кадр из сериала «Друзья»