Волн эмиграции из России было столько, что обычно ломаются на четвертой или пятой. Каждая отличалась как по мотивам отъезда, так и по составу и судьбе.

Нулевая (последние годы XIX века — 1910-е) состояла в основном из бежавших от погромов евреев из южных областей Российской империи. К ним примешивались участники левых политических движений, которые спасались от каторги и «столыпинских галстуков», жители прибалтийских губерний, поляки и небольшие группы религиозных сектантов. Почти никто не вернулся назад, зато именно этим ребятам Америка обязана своей огромной еврейской диаспорой, Голливудом и великим фантастом Айзеком Азимовым. Общая численность этой волны оценивается примерно в 4,5 млн человек.

Первая (1917–1921) состояла из недобитых на полях Гражданской войны белых офицеров, «недорезанных большевиками помещиков», крупной буржуазии и подхваченной этим потоком интеллигенции. Им удалось расселиться по всей Европе, двум Америкам и на Дальнем Востоке, создать целую сеть политических организаций, свою прессу и культуру, но какой-то единой силой эта эмиграция так и не стала. Уже к 1960-м она почти полностью вымерла и ассимилировалась, оставив после себя только русские кладбища в европейских городах. Современными исследователями оценивается примерно в 1–1,5 млн человек.

Вторая (1944–1946) состояла из отступавших с немецкими войсками на запад коллаборационистов, к которым после переноса войны за границы СССР стал притекать небольшой ручеек дезертиров из Красной армии, угнанных на работу в Германию и военнопленных. Эта крошечная (около 130 тыс. человек) волна расползлась по всему миру и растворилась без следа.

Третья (1968–1985) — «эмиграция Солженицына и Бродского» (а также Аксенова, Довлатова, Барышникова и др.). Правда, обиженная на власть интеллигенция составляла в этом потоке дай бог если 1%, терявшийся на фоне уезжавших в Израиль советских евреев, почти половина из которых в итоге так и не добралась до Земли обетованной, осев в Европе и Штатах. Помимо евреев эмигрировали советские немцы, жители балтийских республик и армяне, у которых была недоступная многим другим народам СССР привилегия относительно свободно пересекать границы ради поездок к родственникам. Не считая американских стихов Бродского, прозы Довлатова и Лимонова и культурологических работ Вайля и Гениса, русская часть этой волны не оставила после себя ничего и даже после 1991 года не сыграла никакой роли в истории новой России за редкими исключениями в лице все того же Лимонова. Общая численность — примерно 500 тыс. человек.

Четвертая, она же «колбасная эмиграция», она же «утечка мозгов». Началась сразу после либерализации правил выезда из СССР в 1989 году и продолжалась до середины нулевых. Тут все было просто и бездуховно — люди уезжали от крушения экономики и политической нестабильности к некой лучшей жизни. Внутри этой волны стоит выделить два потока: очередную еврейскую алию, поднятую расплодившимися в конце перестройки националистическими организациями, и ученых, благодаря которым эта волна обрела свое второе неофициальное название.

К слову, знаменитый комикс про поросенка Петра, где, дорвавшись до вожделенной заграницы, тот закрывает окно, из которого видна Эйфелева башня, советским флагом и вешает на стену портрет Сталина, высмеивает свойственный выходцам именно из этой волны ксенопатриотизм. С этим явлением вы наверняка сталкивались в соцсетях — яростный сторонник российской власти и ненавистник любой оппозиции…  а в профиле у него указан Берлин или Тель-Авив. И в Россию, где все так хорошо устроено, он почему-то не стремится.

Пятая волна началась после поражения оппозиции в «болотной» политической кампании 2011–2012 годов и продолжалась вплоть до нынешнего года. Часть бизнеса, политических активистов, журналистов и просто городской средний класс охватили «чемоданные» настроения, а социология стала устойчиво показывать желание значительной доли молодежи уехать из страны. К сожалению, статистики по ней пока слишком мало. По мнению американского аналитического центра Atlantic Council, за все время правления Путина страну покинули примерно 1,5–2 млн человек, в то время как группа экспертов, собранная порталом «Такие дела», насчитала 4,5–5 млн.

Шестая волна стартовала после 24 февраля сего года, а седьмая — после объявления частичной мобилизации. Об их численности пока ни у кого нет даже приблизительных представлений. Одни говорят о крупнейшей эмиграции из страны с момента распада СССР, у других она колеблется в диапазоне от 150 тыс. до 500 тыс. человек. ФСБ называет цифру в 3,8 млн человек только за первый квартал 2022 года. Мобилизационную волну Forbes оценил в 700 тыс., но в Кремле эти сведения опровергают. Основная проблема этих подсчетов заключается в том, что все они основаны на сырых данных, в которых эмиграция смешивается с туризмом и потоками трудовых мигрантов без возможности как-то нормально их отфильтровать.

Ключевой особенностью этих двух волн стало расширение географии русского зарубежья — отныне привлекательными для отъезда стали не только США, старая Европа или Израиль, но и Грузия, Армения, Азербайджан, Турция, Казахстан, Узбекистан и даже Монголия. Из-за быстрого подорожания авиабилетов люди рвут с рук буквально все, на что им хватает денег. Так, спустя несколько дней после начала мобилизации по фейсбуку* стала гулять история о парне, который от отчаяния схватил в кассе последний дешевый билет и улетел по нему в Кабул, и теперь надо срочно выкупать его у талибов. Одновременно появился шуточный, хоть и довольно злой бизнес-план — продавать москвичам билеты в Татарстан, пока они не поняли, что это в России.

Почему разделены февральско-мартовская эмиграция и та, что началась после 21 сентября? Для начала потому, что сами уехавшие уже проводят эту черту. В соцсетях можно буквально утонуть в язвительных репликах «февралистов» в адрес новой волны — мол, мы-то уехали, потому что были против, а вы просто спасаете свою шкуру. Там же вы наткнетесь на известный фейк родом якобы из чата уже вошедшей в историю очереди к КПП «Верхний Ларс»: «Как отскрести следы наклейки Z с заднего стекла автомобиля?» Успевшая переехать и начать более или менее устраиваться шестая волна русской эмиграции с каким-то сладострастным удовольствием готова утопить и втоптать в грязь седьмую, даже не помышляя о солидарности. Выйти на митинги перед европейскими посольствами и потребовать отменить виза-бан для своих же соотечественников? Ну уж нет, скорее они потребуют, чтобы россиян перестали пускать даже в Монголию.

Яростно осуждая новых эмигрантов, «февралисты» почему-то забывают оглянуться на себя — так ли уж много среди них тех, кто уехал именно потому, что был против, а не из-за введенных против России санкций? Ну или таких, кто еще совсем недавно работал на российское правительство и получил за это достаточно денег, чтобы обеспечить себе комфорт в другой стране. Или тех, кого правильнее называть не эмигрантами, а релокантами, то есть перебравшимися за границу следом за своими рабочими местами. Когда твоя контора сняла для тебя уютную квартиру в центре Тбилиси, Еревана или Вильнюса, сохранила твою зарплату и даже помогла найти школу для детей, очень легко требовать политической искренности от того, кто на последние копейки бежит в неизвестность и вынужден спать на полу мечети в Павлодаре. В мире соцсетей и комментариев мы, конечно, все борцы без страха и упрека, но, как говорят американцы, «проверь-ка свои привилегии». Или вот известный в далеком прошлом основатель давно почившего журнала «Столица» размещает на своей странице такой пост: «Не отчаивайтесь, ребята. Тысячи молодых россиян смогут работать на стройках Таджикистана, Узбекистана, Грузии, Армении, устроятся дворниками, курьерами, посудомойками. Все будет хорошо. Гастарбайтеры везде нужны. Только бы в квартирных объявлениях не появилось: “Лицам славянской национальности не сдаем”». Излишне спрашивать, помогает ли он эмигрантам новой волны с европейскими визами и поиском работы. Ну, конечно же, нет.

Другие великие народы-мигранты — евреи, ирландцы, немцы и цыгане — смотрят на нас и в полном изумлении вопрошают: «Эй, русские, да что с вами не так? Вы зачем грызете друг друга?» После 24 февраля миллионы украинцев стали беженцами, и те из них, у кого имелись ресурсы, мгновенно создали сотни волонтерских инициатив, помогающих своим соотечественникам за границей. «Хорошие русские» из Вильнюса пока что раскачались на один-единственный «Ковчег».

К сожалению, эта проблема не нова. Если эмигранты нулевой волны еще сохраняли хоть какую-то видимость единства, помогая друг другу с работой, жильем и новыми документами, невзирая на межпартийные противоречия и расколы, то в следующей, первой волне разборки друг с другом стали едва ли не основной формой существования. Атмосферу белой эмиграции отлично передает маленький рассказ Тэффи «Городок», посвященный одному из пригородов Парижа, почти полностью оккупированному выходцами из России: «Собирались больше под лозунгом русского борща, но небольшими группами, потому что все так ненавидели друг друга, что нельзя было соединить двадцать человек, из которых десять не были бы врагами десяти остальных. А если не были, то немедленно делались…

Жители городка любили, когда кто-нибудь из их племени оказывался вором, жуликом или предателем. Еще любили они творог и долгие разговоры по телефону. Они никогда не смеялись и были очень злы».

Правая эмиграция ненавидела левую, монархисты немедленно расплевались со сторонниками Февральской революции, а потом и между собой по принципу поддержки того или иного претендента на уже несуществующий престол, группировка вокруг одного листка для пары сотен читателей яростно ненавидела другую такую же.

И если кто-то думает, что полвека спустя ситуация поменялась, то он глубоко заблуждается. Любимым занятием новых обитателей Брайтона было выяснение крайне животрепещущего вопроса: кто же из них агент КГБ? Довлатов в своих заграничных сборниках отпустил по этому поводу немало колкостей. Так, в «Соло на IBM» весь конфликт между ним и неким Боголюбовым, списанным с главного редактора старейшей эмигрантской газеты в США «Новое русское слово» Андрея Седых, был полностью выдуман и высосан из пальца. Довлатов полностью выдумал и некое никогда не существовавшее письмо, в котором «Боголюбов» якобы называл его агентом КГБ и вертухаем, а потом сам же написал на него ответ. А в реальности Седых просто уволил из редакции «Нового русского слова» Елену Довлатову после того, как ее муж стал главным редактором конкурировавшего с его изданием еженедельника «Новый Американец». Повод для увольнения был вполне пристойным с точки зрения капиталистической этики — конфликт интересов, но едва успевший вырваться из СССР писатель этих тонкостей не понимал и ляпнул на репутацию Седых жирное пятно, которое тот не мог отскрести до конца жизни.

Так что же такое с нами происходит? Известный либертарианский публицист Михаил Пожарский в своей статье «Почему эмиграция — это свинство» полагает, что все дело в «имперском сознании», которое, дескать, делает из нас безродных космополитов и вынуждает мыслить универсалистскими категориями, вместо того чтобы держаться за условных «своих».

Однако на другом конце Евразии обитает еще один огромный имперский многонациональный народ, а заодно и великий мигрант, чьи диаспоры имеются чуть ли не в каждом уголке мира. Да, речь идет о китайцах. Там, где выходцы из Поднебесной появляются в количестве больше ста, как грибы после дождя вырастают этнические ресторанчики, прачечные, кабинеты традиционной медицины, торговля посудой и дешевой электроникой, и все это вместе образует полностью замкнутую экосистему, из которой буквально ничто не просачивается наружу. От Манилы до вошедших в московские легенды кварталов вокруг былого Черкизовского рынка китайская диаспора всюду устроена одинаково, и главный принцип ее существования — муравьиная взаимопомощь. Благодаря ей и упорному труду за прилавками дешевых лавочек стоят только первые поколения эмигрантов, в то время как следующие уже заняты протиранием штанов в престижных университетах. Получив дипломы, они отправляются штурмовать топовые позиции в крупнейших мировых корпорациях. И вот уже по всем социальным индексам, включая уровень среднего дохода и образования, китайцы уверенно обгоняют прочие группы американского населения, включая «привилегированных» белых.

И вроде всем понятно, что китайцы, несмотря на все витки своей модернизации, во многом сохранили основы традиционного общества с его опорой на коллективизм, а мы другие и впитываем индивидуализм чуть ли не с молоком матери. И все-таки даже многие европейские диаспоры не так разрознены, как наша, которая полностью вымирает и растворяется в течение жизни одного поколения. В этом смысле россиян можно сравнить разве что с англичанами, которые, оказавшись за границей, тоже стараются максимально дистанцироваться друг от друга. Но даже у них в критической ситуации все-таки включается «ген взаимопомощи», а у нас — нет. Условным «хорошим русским», попавшим в чужеродное для них окружение, оказывается куда важнее показательно смешать с грязью неправильных «своих», чем протянуть им руку, и это автоматически превращает любую русскую эмиграцию в банку с пауками, обреченную на забвение.

Так что же все-таки с нами не так?