Время не балует нас хорошими новостями, но то, что произошло в феврале в химкинском лицее №10, умудрилось выделиться даже на этом фоне: две девочки серьезно повздорили то ли из-за знакомого мальчика, то ли из-за мобильной игры. На следующий день одна из них пронесла в школу столовый нож и заманила экс-подругу на перемене в туалет, где нанесла ей более ста ударов в область груди и головы. Перемазанная кровью девочка вернулась в учебный кабинет, где во всеуслышание заявила, что только что убила свою одноклассницу, после чего спокойно сдалась полиции.

«Атмосфера ненависти», — авторитетно заявляют в таких случаях взрослые с более чем десятилетним стажем обитания в ныне запрещенных соцсетях. Вот только в Химках обеим участницам истории было всего-то 11 лет, а это уже, согласитесь, какой-то новый уровень. Пострадавшую, к счастью, удалось спасти, а ее несостоявшейся убийце не грозит ничего, кроме регулярных встреч с психологом на ближайшую пару лет и постановки на учет, ибо для суда она еще слишком мала. Зато педагогическому коллективу и вспомогательному персоналу лицея может грозить до пяти лет лишения свободы по статье за халатность. Классного руководителя девочек уже отстранили от занятий.

Мать нападавшей поспешила обвинить во всем телевидение и «жесткий контент» в СМИ, после чего потребовала от журналистов 15 млн рублей за интервью, чтобы те могли поучаствовать в оплате лечения и реабилитации раненой школьницы. Согласно версии, добытой корреспондентами канала «Царьград», напавшая девочка держалась замкнуто и мало с кем общалась, но очень хотела подружиться со своей будущей жертвой, а та не только отказалась, но и выдала классу секреты, которые доверила ей несостоявшаяся подруга, из-за чего все и случилось. Правда, другим корреспондентам одноклассники девочек и их родители рассказали, что те вполне себе дружили, но влюбились в одного и того же мальчика и поссорились. Ну и, разумеется, журналисты не смогли пройти мимо версии «во всем виноваты компьютерные игры» — якобы у нападавшей и ее жертвы был один аккаунт в Genshin Impact на двоих, и одна из них потратила все накопленные «крутки», то есть попытки во внутриигровой лотерее, при помощи которых можно получить лучшее оружие, персонажей и артефакты.

За все предшествующие годы многочисленные психологи, социологи и прочие лидеры мнений неустанно твердили нам о том, что новые поколения более осознанные, что насилие у них давно не в чести, что они менее склонны к отрицательным формам социализации. А потом реальность демонстративно втаптывает все эти прекраснодушные теории в пыль.

«В любом случае это была чрезмерная реакция, то есть не соответствующая тем причинам, которые могли бы ее вызвать, — уверена детский и подростковый психолог Евгения Чмутова. — Так что, скорее всего, дело не в каких-то внешних причинах. Никакая игра или ссора из-за мальчика не смогла бы сама по себе привести к такому. Можно подраться, потаскать друг дружку за волосы, поругаться. Предпосылки этой истории гораздо глубже и развивались, видимо, не один день. Должно было что-то сработать на уровне формирования самой мысли о том, что можно совершить подобный поступок, то есть это был длительный процесс. Так что в этой истории есть определенные факторы, которых мы не знаем. Возможно, их узнают те специалисты, которые будут после случившегося работать с ребенком».

Когда родители врут другим и себе

Реакция матери напавшей на свою подругу девочки весьма показательна — у родителей в таких случаях обычно оказываются виноватыми журналисты, создатели «неправильных» фильмов или компьютерных игр, блогеры, соцсети, школа, в общем, кто угодно, кроме семьи, где всегда все в порядке. Чисто по-человечески подобную логику можно понять, ведь когда с любимым ребенком происходит нечто подобное, в голове у человека рушится целый мир, и он начинает хвататься за любую соломинку. «Моя девочка не могла», «да вы ее не знаете, она не такая, всегда дома убиралась, вовремя делала уроки, слушалась маму, папу и бабушку».

Впрочем, далеко не всегда подобные объяснения оказываются ложью во спасение или попыткой самоубеждения. «Когда родители говорят, что все было нормально, это может быть не осознанная ложь, а заблуждение, — считает Евгения Чмутова. — Или проблема отсутствия коммуникации и понимания своего ребенка и того, что с ним на самом деле происходит. К насилию в детских коллективах приводит прежде всего собственный опыт переживания насилия. Например, когда оно происходит в семье, причем не только физическое, но и психологическое или эмоциональное: издевательства, отвержение, унижение — “зачем я тебя родила”, “ты мне не дочь” и так далее. Часто причиной является травля в школе — если в детском коллективе запускается цикл насилия, то он развивается по нарастающей. Сперва все посмеялись над “омежкой”, потом вещь испортили, потом в ход пошло физическое воздействие — пнули, толкнули, ну а потом уже избили до больницы.

Существуют и психологические факторы, которые приводят ребенка к насилию. Не хочу какие-то диагнозы называть, важно то, что все это уже было в поведении ребенка, но родители предпочитали этого не замечать. Смысл воспитания как раз и состоит в том, чтобы научить детей жить в обществе. А в обществе мы живем по определенным правилам. И когда эти правила размазываются — родителями или самим обществом, то дети теряют грани. То, что случилось в Химках, а до этого было в Перми, Казани или Ижевске, связано как раз с таким размыванием ориентиров. Такие дети просто не проходят определенную стадию взросления».

Над решением проблемы буллинга в российских школах бьется уже целое поколение психологов, гуманитарных деятелей и сотрудников НКО, однако воз и ныне там. Для борьбы с этим явлением требуется постоянная настороженность педагогов, реальная, а не формальная, для галочки, работа школьных психологов и, наконец, пропаганда идей инклюзивности и принятия среди самих детей. Но даже если начать все это внедрять, то мяч в таком случае окажется на стороне семьи, где задерганные работой и бытовыми проблемами родители вряд ли найдут в себе достаточно сил и навыков, чтобы вовремя распознать тревожные симптомы.

«Если говорить про эту конкретную девочку, то главное в этой истории то, что имела место осмысленная подготовка к преступлению, — напоминает Евгения Чмутова. — Она выбрала оружие, она выбрала способ, продумала, как она все сделает, как пронесет нож в школу. Все это явно не произошло спонтанно, за один день или вечер. Что бы ребенок ни делал, будь это попытка самоубийства или негативное деяние в отношении другого человека, это крайне редко происходит как некое одномоментное, аффективное действие. У любого такого акта есть предыстория, а у этой девочки явно была какая-то личная особенность, предрасположенность к тому, чтобы совершить то, что она совершила. Мало кому из детей с нормальным психоэмоциональным развитием подобное придет в голову. Если приводить в пример те же “колумбайны”, то за каждой такой историей стоит либо личный травматический опыт, либо вовремя не замеченное психическое расстройство. И есть триггер, который все запускает.

В каждом таком случае у нас имеются три составляющих будущей трагедии: биологический компонент, социально-психологический компонент и запускающее событие — тот самый камешек, который обрушит лавину. При этом запускающее событие может быть абсолютно любым. Под биологическим компонентом я имею в виду некий особый принцип работы мозга, когда человек, грубо говоря, “застревает в своих мрачных мыслях”, к примеру, начинает думать, что его все ненавидят, что он никому не нужен и так далее. Это определенный способ обработки входящей информации — отношения других людей и происходящих событий. И в какой-то момент мозг приходит к единственно возможному “решению” тех проблем, с которыми он сталкивается. Сначала все происходит в воображении, а потом начинается подготовка уже к реальным действиям. В норме на этапе между воображением и действием должен возникнуть выстроенный обществом и воспитанием барьер — нет, так делать нельзя. Почему он не возник и не сработал — вот тут у нас стоит большущий знак вопроса».

Недетские игры

Обвинять производителей контента, в частности создателей компьютерных игр, в насаждении подростковой жестокости принято давно. Стоит произойти очередному «колумбайну», как возбужденная общественность сразу же принимается выяснять, в какие шутеры играл любитель пострелять по своим одноклассникам, и, разумеется, требует их запретить. Ну а условно прогрессивная часть общества, как всегда, отвечает, что надо, мол, лучше за своими детьми следить.

Искать ответы в той самой Genshin Impact абсолютно бесполезно — это нарисованная в стиле аниме экшн-RPG про феечек, собирающих цветочки, лазающих по всяким труднодоступным местам и кидающихся заклинаниями стихий в прыгающих по цветущим лужайкам колобков, милая до такой степени, что может вызвать разве что желание погладить котенка. Но в целом с играми далеко не все так однозначно.

«Сама игра вряд ли могла бы вызвать такую реакцию, — уверяет Евгения Чмутова. — Даже если предположить, что она может как-то провоцировать жестокость, то…  вы представляете, сколько миллионов подростков играют в подобные игры? Если бы они и впрямь провоцировали такую реакцию, мы бы имели тысячи актов насилия. Поэтому когда говорят, что виновата игра — это лишь попытка найти простой ответ на сложный вопрос. Всем очень хочется уцепиться за какое-то внешнее обстоятельство, которое позволило бы снять с себя и со своего ребенка ответственность за содеянное.

Другое дело, что игры, фильмы или сериалы могут способствовать формированию моделей поведения. То, что дети совершают, они же не из воздуха берут. Если ребенок ни разу не сталкивался с агрессией и не видел, как люди убивают друг друга, то вряд ли у него сформируется это поведение. Работает тот же механизм, что и при обучении пилотов на симуляторе — мозгу же совершенно все равно, происходит ли некое действие в реальности или на экране компьютера. И в том и в другом случае он будет создавать связи вида “я наставляю автомат на человека в игре, он падает и умирает”. Ну а дальше уже должны работать личностные качества человека, заложенные в него воспитанием. Если у человека есть заложенный в него набор ограничивающих правил, ценностей и моральных установок, то игра так и останется игрой. Но этот фундамент — набор представлений о хорошем и плохом, о добре и зле — как раз и должна закладывать семья».

Детство поколения нынешних 40–50-летних пришлось на те времена, когда играть было не на чем, да и особенно не во что, зато на каждом углу открывались видеосалоны, в которых шли гонконгские боевики. И, разумеется, насмотревшись, подростки пытались повторять за Брюсом Ли и Джеки Чаном все их движения, колотили руками и ногами по фонарным столбам, тайком от взрослых изготовляли нунчаки…  но до членовредительства почему-то так и не доходило.

Но, рассуждая таким образом, легко впасть в другой известный соблазн — «а вот раньше было лучше». Сказавший нечто в таком духе сразу же получит множество возражений, что было все то же самое, просто не было медиа и соцсетей и об этом никто не знал, или же поучительную историю о том, что детство среднестатистического москвича, мягко говоря, отличается от того, как жили юные обитатели ПГТ за 101-м километром. Все это, безусловно, верно, однако и сегодня нравы в Химках, фактически ставших пригородом Москвы, сильно отличаются от той же Читы. Да и на изломе «счастливого» позднесоветского детства был момент, когда говорить стали все и обо всем, журналисты с удовольствием искали и подавали публике жареные факты о подростковом криминале, а по телевизору шел документальный фильм «Страшные игры молодых». Но все же героям этих лент и публикаций было по 16–17, а никак не 11 лет.

«В то время из-за более низкой плотности информационных потоков количество ролевых моделей, которые могли бы усвоить дети, было сильно меньше, — уточняет Евгения Чмутова. — Это были семья, садик, школа, соседи и ближайшее окружение. В большом городе таких моделей, естественно, было чуть больше, но тоже не было, разумеется, ни интернета, ни сериалов. Я не хочу разгонять тему, что “во всем виноваты интернет, игры или аниме”, но то, что у детей было куда меньше моделей для подражания — это факт. И здесь, как всегда, срабатывает комплекс факторов. Конечно, если ребенок со здоровой психикой и нормальными ценностными установками будет играть в какую-то жесткую игру, то он вряд ли что-то сделает. А вот если ребенок изначально предрасположен к сильным эмоциональным реакциям или поведенческим нарушениям, то эти “излишние” ролевые модели могут его “раскачать” и привести к размыванию границ. Так что отрицательное влияние, безусловно, есть, и мы не можем его сбрасывать со счетов. Другое дело, что мы не можем его точно измерить в граммах, потому что с каждым случаем надо разбираться индивидуально.

Сегодня мы наблюдаем процесс удлинения детства. ВОЗ уже официально относит к этой категории всех до 25 лет. При этом у нас происходит более раннее усвоение поведенческих моделей, и у детей теперь раньше начинается пубертат. Происходит и снижение возраста деструктивного поведения. Если раньше мы наблюдали самоповреждающее поведение у подростков начиная с 14–15 лет, то теперь все чаще такое происходит с детьми 9–10-летнего возраста. Параллельно происходит стирание гендерных поведенческих моделей — что свойственно девочке, а что мальчику, и вот мы уже читаем новости о том, как девочки зверски бьют друг друга ногами. “Унисекс”-воспитание приводит к тому, что этих различий становится все меньше — происходит стирание поведенческих моделей, свойственных девочкам и мальчикам».

В воздухе витает неосознанное

Не все так просто и с пресловутой атмосферой ненависти. К примеру, за то время, пока шла работа над этим материалом, появилась новость о том, как в Кировской области уже девятилетние дети избили мальчика на горке из-за тюбинга, окрашенного в цвета украинского флага. Можно сказать, что новый уровень взят, однако подобное происходило и до 24 февраля прошлого года — скажем, в марте 2021-го в третьем классе школы №11 города Балаково Саратовской области случилось массовое избиение в формате «все на одного», попавшее на видео. Годом ранее в том же городе школьницы повалили девочку на землю и стали избивать ее ногами. В Тюменской области группа подростков зверски избила и ограбила 12-летнего мальчика-инвалида. Аналогичная история произошла и в одной из школ Махачкалы. В городе Ачинске Красноярского края 12-летний школьник попал в больницу с черепно-мозговой травмой, серьезными ушибами живота и челюсти после конфликта с одноклассниками.

«Происходящее в обществе 100% влияет на детей, — уверена Евгения Чмутова. — Но важно понимать, как развивается ребенок. Он уже рождается не чистым листом, а с определенным набором биологических, психологических и эмоциональных предрасположенностей. Один будет более спокойным, другой, наоборот, более возбудимым, третий — более агрессивным, а четвертый — более эмпатичным и добрым. То есть у нас есть уже набор врожденных характеристик, с которыми дети появляются на свет. Далее дети появляются в семье, и она может стать как первым уровнем травматизации, так и основой для формирования защиты — это уж как повезет. Если ребенок рождается в любящей и поддерживающей семье, где родители уважают ребенка, не бьют и не унижают, а воспитывают в атмосфере любви и поддержки, то у него будет формироваться более правильная модель поведения. Он будет стараться решать конфликты мирным путем и вряд ли пойдет бить другого мальчика на горке из-за того, что у него “ватрушка” не того цвета. Ну а если ребенок растет в другой среде, где культивируется принцип “чуть что — дай в нос”, то у него сформируется иная поведенческая модель, и когда в садике он столкнется с агрессией в свой адрес, то что он будет делать? Пойдет и расскажет о проблеме воспитателю или врежет обидчику? Дальше будет школа, где происходят еще более сложные коммуникативные взаимодействия.

К тому же у нас есть традиционная мужская гендерная социализация — “ты должен уметь постоять за себя, не ходи ко мне не жалуйся, разберись сам” и все остальное. Я вижу, как мой брат воспитывает своих сыновей, и это сильно отличается от того, как мы с мужем воспитываем своих дочерей. Но для мальчиков драться — это нормально с точки зрения биологии и природы. Здесь нужен здоровый баланс, чтобы, условно говоря, толкались и пихались, но не калечили и не убивали друг друга. А вот то, что происходит дальше, когда ребенка зверски бьют из-за цвета тюбинга, происходит из-за того, что детей не ограждают от этой информации. Им толком не объясняют, что происходит, и не доносят до них, что все происходящее сейчас рано или поздно закончится, а им придется дальше жить и выстраивать коммуникации. Нужно четко объяснять детям, что хорошо и что плохо, а не наращивать ненависть и агрессию».

Фото: shutterstock.com