Власти и эксперты в России в один голос говорят об острой нехватке рабочей силы. «Сегодня большой дефицит наблюдается в обрабатывающей промышленности, в инженерных кадрах», — признался министр труда Антон Котяков.

Рабочих рук не хватает совсем не только в промышленности. Согласно опросу, проведенному рекрутинговым агентством HeadHunter, в розничной торговле проблема нехватки персонала стоит еще острее, чем в промышленности. Рынку не хватает курьеров. Минстрой рапортует о нехватке 200 тыс. пар рук в строительстве и 100 тыс. — в ЖКХ. На нехватку персонала в больницах жалуются 87% главврачей. Центр экономики непрерывного образования РАНХиГС оценивает нехватку учителей в системе образования в 250 тыс. человек, но образовательный омбудсмен Амет Володарский считает, что эта оценка сильно занижена. Традиционная нехватка программистов остается очень острой проблемой. На обратной стороне профессионального диапазона — в сельском хозяйстве «рекордно низкий» индекс доступности персонала, бьет тревогу профильный журнал «Агробизнес». «Некомплект личного состава очень большой», — жалуется министр внутренних дел Владимир Колокольцев. Свободных рук не хватает армии, нефтянке, транспорту и даже государственному аппарату. Проблема растет как снежный ком, и ясных рецептов борьбы с ней пока мало.

Удар откуда не ждали

Еще недавно главные риски для российской экономики связывали с возможностью финансового кризиса из-за санкций против российских банков или массовой безработицы из-за ухода западных компаний. Но на практике все оказалось почти с точностью наоборот: экономический рост подрывает именно дефицит кадров. «Когда экономика России пытается ускориться, сразу обостряется нехватка рабочей силы», — говорит главный экономист Альфа-Банка Наталия Орлова.

Для экономической науки и государственного управления проблема нехватки рабочих рук, конечно, не является чем-то абсолютно новым и неизвестным. Но она редко носила столь фундаментальный характер. Как правило, нехватка кадров складывалась в каких-то регионах или отдельных отраслях и представляла собой временное явление. Для чиновников куда более актуальной была угроза безработицы, на борьбу с которой десятилетиями тратились огромные усилия. Повторяющиеся вспышки паники перед мифической угрозой технологической безработицы заполняли СМИ заголовками вроде «Половине планеты грозит безработица». Однако в действительности спрос на рабочую силу рос почти во всех странах мира на протяжении последних 60 лет, несмотря на технический прогресс (а может, и благодаря ему). До недавних пор его удавалось легко удовлетворять. Сначала за счет того, что на рынок труда выходили все более многочисленные поколения; потом за счет повышения пенсионного возраста, снижения социальных гарантий, увеличения рабочего дня и, наконец, массовой трудовой миграции. Но к началу 2020-х эта модель перестала работать. Нехватка рабочих рук из временной, частичной проблемы стала превращаться в один из главных факторов кризиса — и совсем не только в России. «Дефицит, с которым мир столкнулся сейчас — нечто новое», — признают эксперты РБК.

Диалектический закон о единстве противоположностей в полной мере проявил себя на рынке труда в 2020–2021 годах. Пандемия коронавируса сначала привела к беспрецедентному взлету безработицы, а потом почти без перерыва вылилась в ее противоположность — глобальный дефицит рабочей силы. «Самое простое объяснение этому — судьба трудовых мигрантов. В начале пандемии они массово уезжали домой и с тех пор возвращались довольно вяло, — писал тогда “Москвич Mag”. — Выходцы из провинции не заменили таджиков и узбеков. Наоборот, внутренняя миграция тоже сократилась. По данным Росстата, в 2020 году число внутренних мигрантов, переселившихся в пределах России, сократилось на 520,4 тыс. человек (или на 12,9%) по сравнению с предыдущим годом».

Шок, вызванный пандемией, наложился на фундаментальные демографические перемены: к началу 2020-х с рынка труда развитых стран стали массово уходить многочисленные бумеры, а на смену им пришло значительно меньшее поколение 1990–2000-х. Когда пандемия отступила, власти и работодатели как в Америке, так и в Европе или России пытались спасти рынок труда, возобновив массовую трудовую миграцию. Но это не сработало. Началось нечто странное.

Потерявшие работу во время пандемии работники не спешили устраиваться куда угодно, когда работодатели вновь стали публиковать вакансии. Наоборот, люди продолжали увольняться. Если в 2012-м в США с работы по разным причинам уходили около 2 млн человек в месяц, то с середины 2021-го этот показатель превышает 4 млн. Примерно то же происходит в Европе. Поначалу этот феномен связывали с вертолетными социальными выплатами, которые правительства богатых стран раздавали своим гражданам во время эпидемии. Люди получили возможность жить за счет социалки, а значит, дольше искать работу, не соглашаясь на первое попавшееся предложение. Но вертолетные деньги кончились, а «великий исход» работников продолжился.

Западная пресса и исследователи сравнивали этот процесс со всеобщей забастовкой рабочих. «Сегодняшние работники фастфуда, горничные в отелях и работники домов престарелых выполняют свой труд в системе, которая становится все более несправедливой и несвободной, — писала The Washington Post. — Их зарплата низка. График работы неустойчивый и ненадежный, безопасность отсутствует, выгоды ничтожны, а перспективы для продвижения равны нулю. Неудивительно, что как только эти “наемные рабы” получили защиту от абсолютной экономической необходимости, они устремились к освобождению».

Россия: особый путь

Российский рынок труда сталкивается с теми же проблемами, но, как и положено, в самобытной форме. В 2021 году Минстрой пытался организовать специальные чартерные поезда из Узбекистана для ввоза гастарбайтеров. В 2022-м для импорта рабочей силы сложились благоприятные экономические обстоятельства: рубль к концу весны укрепился по отношению к доллару до многолетних максимумов. Число трудовых мигрантов выросло по сравнению с 2021-м на 33% (или 847 тыс. человек). Но даже это не компенсировало отток периода коронавируса. В допандемийном 2019-м трудовых мигрантов в стране было на 15% больше, чем в 2022-м. А в 2023-м ситуация стала ухудшаться.

С начала года российский рубль потерял почти треть своей стоимости по отношению к доллару. К таджикистанскому сомани и узбекскому сому он обесценился на 18–22%. Девальвация подхлестнет инфляцию для всех, но на бюджете иностранных рабочих сказывается особенно болезненно. По данным Федерации мигрантов России, средний заработок трудовых мигрантов в 2021-м составлял 47,1 тыс. рублей, или 630 долларов. Примерно половину этой суммы люди отправляли на родину. Теперь на отправку домой у них останется всего 150–200 долларов. Этот «приз» для многих окажется слишком маленьким. Часть мигрантов решат вернуться на родину или попытать счастья в других странах, нуждающихся в иностранной рабочей силе: в Турции, Южной Корее или ОАЭ. Глава узбекской диаспоры Москвы Бахром Исмаилов, например, считает, что из России может уехать треть иностранных рабочих. Это означало бы катастрофу для рынка труда, который лишился бы 3–4 млн рабочих рук. И, хотя сейчас такие масштабы отъезда работников выглядят преувеличенными, дальнейшая девальвация рубля может сделать их реальностью.

Не дожидаясь катастрофы на миграционном фронте, российский рынок труда пережил еще несколько тяжелейших шоков. Мобилизация и вызванная ею релокация сотен тысяч россиян за границу убрала с рынка труда 1,2–1,5 млн пар рабочих рук. Что крайне важно: молодых рабочих рук. Оставшаяся рабочая сила стремительно стареет. Замдиректора Центра трудовых отношений ВШЭ Ростислав Капелюшников описывает фон происходящего: «Анализ демографической ситуации говорит о том, что в ближайшие годы российскую экономику ждет ускоренное сокращение. Несмотря на пенсионную реформу, в ближайшие 15 лет численность занятых в России сократится на 3–5 млн человек».

Возможно, самый важный и опасный процесс оказался побочным следствием успехов российской экономики в последние полтора года. Вопреки многочисленным прогнозам она избежала двузначного спада и уже в последнем квартале 2022-го перешла к восстановительному росту. Его локомотивом стала обрабатывающая промышленность, в первую очередь предприятия ОПК, получившие колоссальный госзаказ и бюджетный стимул. Об этом говорил сам Владимир Путин: «У нас рост промышленности на одну треть обеспечен ростом потребительского спроса. Около двух третей, надо прямо сказать, это оборонка и смежные отрасли».

— Бурно растет экономика в трети областей Центральной России, — рассказывает экономический географ Наталья Зубаревич. — Все милые места: Тульская область, Владимирская, Ярославская. Свердловская, Челябинская, Омская — «становой хребет державы». Я могу даже предприятия назвать. Они все связаны с «Ростехом» и другими корпорациями, производящими военную продукцию. Там знаете, какие темпы роста? 9–13–15%. Есть чемпионы, у которых 19% роста. По данным за январь — апрель 2023-го. Это означает полную загрузку мощностей, вторую, третью смену. И их уже не хватает.

До 2022 года на предприятиях российского ОПК работали, по разным оценкам, 2,5–3 млн человек. В августе заместитель секретаря Совбеза Дмитрий Медведев заявил, что Россия производит больше оружия, чем нужно для СВО. «Конвейеры работают в три смены. И ВПК будет производить вооружений столько, сколько необходимо», — написал он. У этого заявления наверняка есть фактические основания. Но велика и его цена. Точных данных нет, но резкое увеличение объемов производства потребовало от правительства не только денег. Для работы второй и третьей смен нужно было увеличить персонал, вероятно, пропорционально росту выпуска. Деньги на это у правительства нашлись. И результаты видны невооруженным глазом.

Сервисы поиска вакансий переполнены объявлениями: «Слесарь на оборонное предприятие. Уфа. З/п от 77 000 до 135 000 рублей»; «Токарь на оборонное предприятие от 154 000»; «Сборщица снарядов. Г. Дзержинск, Нижегородская область. От 100 000»; «В том числе без опыта; среднее общее образование; обучение на рабочем месте». Обещают суточные, оплату жилья для иногородних, компенсацию проезда от места жительства, трудоустройство в день обращения. До сих пор за такими деньгами жителям глубинки приходилось ездить в Москву. Теперь подобных вакансий в регионах с сильным сегментом военных заводов тысячи. Только в одной Новосибирской области с начала года в оборонку трудоустроились более 6 тыс. человек, а нужно еще 2 тыс. Все эти люди уходят не только из сферы внутренней трудовой миграции, снижая давление на Москву (а следовательно, и спрос на услуги, производимые в городе), они уходят из гражданского сектора экономики.

Предприятия, работающие на внутренний потребительский рынок, не могут конкурировать с ОПК в области зарплат — и проигрывают битву за кадры. «Вакансии, в которых указаны заработные платы ниже рынка, заметно теряют в откликах. У соискателей сейчас есть выбор, и они, разумеется, останавливаются на тех вариантах, которые хороши с точки зрения и зарплатной политики, и условий труда», — констатирует главный эксперт по рынку труда, руководитель направления клиентской эффективности HeadHunter Наталья Данина. Именно дефицит рабочих рук тормозит импортозамещение в потребительском секторе. Удовлетворить потребительский спрос нечем, и это подстегивает инфляцию: люди с деньгами теперь приходят не только из окопов, но и с военных заводов. Но покупают они не то, что производят сами, а только то, что делают на мебельных фабриках, в гражданском автопроме и на птицефабриках. А там ситуация печальная.

Занимающая первое место по выпуску яиц птицефабрика «Синявинская» уведомила ритейлеров о рисках срывов сроков отгрузок и отмены части заказов из-за дефицита штатов на 25–30%. «У меня на предприятии не хватает рабочих на производстве — плавильщиков, прокатчиков, токарей, слесарей. Все сильно обострилось с существенным ростом оборонно-промышленного комплекса…  Мы хотели бы запустить вторую площадку, но я даже не знаю, как найти кадры, потому что даже в примыкающих к Москве регионах, которые мы рассматриваем, та же проблема», — говорит директор завода по производству медной проволоки «Элкат» Максим Третьяков. На шоколадной фабрике «Конфаэль» «не хватает разных сотрудников, начиная от слесарей, сантехников, наладчиков, электриков и заканчивая специалистами — технологами, энергетиками».

Борьба труда и капитала с инфляцией и дефицитом

— Уровень дефицита кадров можно определять по показателю hh.индекса, — рассказывает Наталья Данина. — Он показывает соотношение числа активных резюме к открытым вакансиям. В июне 2023-го он опустился до 3,1 пункта (при комфортном для работодателей уровне в 5–6 пунктов). Но показатели очень разнятся в зависимости от профессии. Есть ряд сфер с отчетливым рынком работодателя, где есть высокий уровень конкуренции соискателей за рабочие места. Например, число вакансий для топ-менеджеров, специалистов в области инвестиций, консалтинга, стратегического управления, а также представителей сферы искусства, развлечений и массмедиа невелико, отсюда и высокий уровень конкуренции среди соискателей из этих профессиональных групп — от 15,8 до 17,6 пункта. И совсем другая картина наблюдается в профессиональных областях медицины, фармацевтики, розничной торговли, производства или по «синеворотничковым» ролям, где спрос в разы превышает предложение.

Брутальная трансформация рынка труда усилила наметившийся еще два года назад тренд: дистанция между зарплатами рабочих («синих воротничков») и среднего класса («белых воротничков») стремительно сокращается. «Синие» после десятилетий поражений берут реванш. И это, похоже, глобальная тенденция.

«За последние 50 лет валовой внутренний продукт Америки на душу населения более чем удвоился с поправкой на инфляцию. Производительность труда выросла на аналогичную величину, а прибыль корпораций на душу населения почти утроилась. Однако за тот же период средняя почасовая заработная плата с поправкой на инфляцию типичного работника выросла менее чем на 1%, — констатирует консервативный автор в статье для The Atlantic. — Теперь нехватка рабочей силы как раз то обстоятельство, при котором заработная плата может наконец вырасти. Даже если это потребует уменьшения прибылей или роста некоторых цен».

Классическим примером является кризис позднего Средневековья. В XIV веке население Европы (и, вероятно, всего мира) резко сократилось: возможно, на 25–40%. Это последний известный момент в истории, когда доступный объем рабочей силы резко сократился в глобальном масштабе. Труд стал дефицитом. Прежние формы эксплуатации (крепостное и сеньориальное право) быстро исчезли, потому что землевладельцы были вынуждены отдавать крестьянам большую долю продукта или оплачивать работу звонкой монетой. Из катастрофы «черной смерти» выросла современная капиталистическая денежная экономика, показывает в своем классическом труде французский историк Фернан Бродель.

На протяжении столетий экономические циклы гегемонии труда и капитала сменяли друг друга. Промышленная революция привела к невиданному рывку производительности труда, но реальные доходы рабочих стагнировали или даже падали на протяжении почти столетия. Именно это создало предпосылки для острой классовой борьбы XIX–XX веков, в которой рабочие отвоевали свой кусок пирога. Но с 1970-х труд вновь стал проигрывать капиталу. Возможно, сейчас этот исторический маятник готов вновь качнуться в сторону наемных работников.

— Логика проста: если есть дефицитный ресурс (в нашем случае люди) и есть спрос на этот ресурс (мы видим, как вакансии летят вверх), любой экономический агент, заинтересованный в этом ресурсе, будет стремиться завладеть им любой ценой, — говорит Наталья Данина из HeadHunter. — Но это происходит без какой-либо связи с ростом производительности труда. Для экономики это, мягко говоря, не очень хорошо. Я бы назвала это одной из главных болей бизнеса и экономического блока, поскольку получается замкнутый круг: экономика развивается, компаниям нужны люди, людей нет, в итоге бизнес вынужден переплачивать, залезая в пустой карман. Эта история не способствует процветанию рынка. Тот же самый разгон зарплат мы наблюдали в 2008 году.

Победителями в зарплатной гонке могут стать инфляция и товарный дефицит. Выигравшие от военного кейнсианства работники не смогут конвертировать свой приз в потребление: полки магазинов будут пусты из-за слабости гражданской экономики, санкций и экономической блокады. Как у посетителей «Варьете» из «Мастера и Маргариты», в карманах граждан окажется резаная бумага вместо полновесных червонцев. Сегодня ни один экономист не готов спрогнозировать, выльется ли это в острый социальный кризис или просто рыночная стоимость труда в очередной раз девальвируется.