На днях в соседнем с моим домом, где уже работает магазин «Красное&Белое», открылся еще и «Ароматный мир», которых в нашем районе и так было три штуки.

Знакомый всему району армянин, с конца 1990-х торговавший здесь чаем, сладостями и сухофруктами, лет десять держал свой магазин прямо напротив выхода из метро, а открытая им небольшая кофеенка была отличной точкой для соседских посиделок. Его позиций не смог поколебать даже въехавший в соседнюю секцию того же помещения «ВкусВилл», зато с этим прекрасно справился коронавирус. Армянин не потянул аренды и вынужден был переехать на менее престижный угол, а на месте его магазина готовится распахнуть свои двери…  очередная виноторговая сеть, как будто пяти уже угнездившихся в окрестностях было мало. Скоро алкомаркетов тут будет больше, чем аптек, ну и в скобках заметим, что винные отделы в обычном продуктовом ритейле никуда не делись, а с удовольствием вступили в конкурентную борьбу.

Согласно законам рынка, вынужденные делить московского потребителя как апельсин из детской песенки виноторговцы ведут меж собой беспощадные ценовые войны: «В связи с началом лета — 50% на розовое и просекко», «А у нас — дни Италии, –30% на все и три бутылки по цене двух!» И если ты оформил у них карту, то все это будет каждый день сыпаться прямо в телефон, как бы намекая, что такой праздник жизни упускать нельзя.

По официальным данным, за время первой волны пандемии употребление алкоголя в России выросло на 2–3%, хотя до этого оно демонстрировало тенденции к устойчивому снижению. Интересна и структура этого потребления: наибольший рост, на 22,2%, дали баночные алкогольные коктейли — любимый напиток молодежи. На 5% выросло пиво, на 0,4% поднялась водка, зато тихие вина дали к октябрю 7,2% и аж на 8,5% взлетели продажи игристых, которые у нас обычно пили либо на Новый год, либо по торжественным поводам. Наверное, кто-то пытался при помощи «шампусика» скрасить себе уныние от самоизоляции и превратить каждый день в маленький праздник. Ну и заодно выросла смертность от причин, связанных с употреблением алкоголя — аж на 3 тыс. случаев по сравнению с данными 2019 года. Казалось бы, это совсем немного, в особенности на фоне потерь от вируса и им сопутствующих, но до этого она устойчиво снижалась на пару-тройку процентов каждый год.

О чем говорят эти цифры? О том, что больше всего заливать за воротник стали молодежь и средний класс больших городов, обеспеченный и социально стабильный. В винные валом валят образованные и «креативные», уставшие от отсутствия перспектив, лишившиеся своего главного фетиша — путешествий и вынужденные экономить на долговременных покупках. Ночью, проходя с собакой по парку, я вижу урны, забитые доверху пустыми бутылками, и ночные пикники со свечами на траве — парень, девушка, еще парень, чайник или кальян, а сбоку выстроились в ряд штук восемь винных «фугасов».

Я не моралист и не сторонник принудительного вытрезвления всех и вся, да и, в конце концов, сам грешен. Просто вокруг стало слишком много людей, не способных выстроить ровные отношения с алкоголем. Сперва заливающихся до одури и диссоциативных расстройств, а потом устанавливающих себе на телефон приложение «Не пью!» и избегающих как огня даже бокала пива в летнюю жару.

«Почему поколение 30+ так легко попадает в алкогольную или любую другую зависимость? Виновато советское воспитание, — считает психотерапевт Екатерина Поляк Залота. — В детстве родители формировали вокруг ребенка “купол безопасности” при помощи слов “можно” и “нельзя”, как правило, не утруждая себя пояснениями того, почему какие-то вещи делать не надо или попросту опасно. Потом этот ребенок приучается смотреть на родителей, прежде чем что-то захотеть — можно ему или нельзя? В результате он вырастал, умея вести себя правильно, пока ему кто-то говорил, что и как он должен делать, но не имея навыков автономного поведения. И попадал в замкнутую систему, в которой каждый был зависим друг от друга и все — от государства. Да, зависимость от алкоголя или наркотиков имеет химическую природу, но ей предшествует эмоциональная стадия, в которой человек не выступает как автономное взрослое существо, принимающее решение, а становится элементом системы. Человеку, поведение которого лишено этой автономной части, гораздо проще попасть в зависимость, ведь он привык ориентироваться на других.

Молодежная субкультура “винишек” тоже из этой области. Подросток пытается вырваться из зависимых отношений с родителями и стать свободным. Но вместо создания контура автономности у них происходит смена шила на мыло — погружение в другую зависимую систему. Там говорят: если ты пьешь с друзьями вино в парке и носишь футболку с надписью “Сердце за мерло” или что-то в этом роде, то ты свободный и не такой, как все. Но они же ничего не создают, а просто бухают.

Алкоголь вшит в культуру на базовом уровне. Без него не обходится практически никакое социальное взаимодействие — вечеринка ли, встреча старых друзей или знакомство. К тому же он снимает тревожные состояния. Вообще тревожность на базовом уровне довольно-таки полезная штука, потому что она подстегивает организм, заставляя его начать ориентироваться в новых условиях. Но что сейчас происходит в мире? Пандемия практически из-под всех выбила базовые опоры, и стало невозможно жить так, как мы жили раньше. Отсюда и рост статистики по всем видам зависимостей, в том числе алкогольной и наркотической».

В Европе алкоголь — часть социализации, у нас алкоголь — тоже, но есть нюанс. Точнее говоря, это разная социализация. В традиционных винных регионах — Франции, Италии или Испании — люди отправляются после работы в свое давно насиженное местное заведение, где, пропустив пару бокалов, рассказывают друг другу новости, спорят о политике или смотрят футбол. Алкоголь для них не повод для диалога, а его сопровождение. В нашем обществе, разделенном бесчисленными социальными барьерами, такое непосредственное общение затруднено до предела. Московское общество предельно аррогантно, а после того, как ставшая модной ресурсная психология популяризовала понятие личных границ, чтобы начать нормально общаться, нам требуется сперва как следует совместно накидаться. В этом мне признавались почти все знакомые, ныне отчаянно бросающие пить: «Понимаешь, чтобы начать с кем-то по-человечески разговаривать, мне сперва надо было выпить».

Кажется, что и эта проблема тоже уходит корнями в советские времена. Людей приучили «закрываться» от окружающих и общаться дежурными фразами. Пьяные кухни шестидесятников были не только попыткой подражать образу жизни богемы, но и совместным «походом в разведку». Раз пили все вместе и наравне — значит, никто не стукач.

«По всему миру растет количество нервных расстройств, — считает художница Саша Старость. — По статистике каждый четвертый в течение своей жизни хотя бы раз обращается либо к психотерапевту, либо к психиатру. Это гигантские цифры. Постоянно растет кластер “малой психиатрии” — депрессий, биполярных расстройств, ОКР, а количество серьезных психозов остается неизменным — примерно на уровне 2%. С одной стороны, раньше такие вещи во многом просто не умели диагностировать. Но важно то, что заболевания “малой психиатрии” уже сами по себе создают предрасположенность к алкоголизму.

В моей, то есть художественной среде, среди социальных работников, музыкантов и разного рода “креативщиков”, таких людей особенно много. А алкоголь отупляет и успокаивает. Вот и получается, что, с одной стороны, люди пьют, чтобы расслабиться и преодолеть социальную неловкость, а с другой — существует среда, в которой употребление алкоголя, в том числе в больших дозах, является укоренившейся социальной нормой. Когда я играла музыку, считалось нормальным после концерта выпить по стопке. Когда я однажды не выпила эту стопку, то почувствовала себя совершенно измотанной и не понимала, куда эту измотанность девать. Привычный паттерн оказался нарушен: вокруг тусовка, все выпивают, а я сижу с банкой Red Bull, и мне очень неспокойно. Причем люди, у которых уже есть проблемы, вызванные употреблением алкоголя, их совершенно не ощущают, потому что вокруг них так или иначе почти все пьют. В результате все почему-то считают, что алкоголизм — это некая последняя стадия, когда ты уже стал окончательным маргиналом. Когда я жила в Питере и работала в клубе, то насмотрелась на таких из числа постоянных посетителей. Они были вполне состоявшимися алкашами, но совершенно этого не понимали».

Свою роль играет и социальный контекст, связанный с теми или иными напитками. Человек, выпивающий ежедневно по 300 водки, в принципе все про себя понимает. Человек, наливающий себе за обедом бокал вина, считает этот бокал маркером своей состоятельности и буржуазности. Когда бокалов становится два, затем три, а потом как-то незаметно за пару часов опорожняется бутылка, он все еще продолжает так считать, потому что «я же не жру водку и не валяюсь в канаве». К сожалению, это так не работает. Зависимость наступает незаметно, а находясь в благоприятном для нее социальном окружении, когда «и Петя пьет, и Маша пьет, и у них все в порядке», отследить изменения, происходящие лично с тобой, не так просто. А потому, наверное, все-таки стоит поддерживать в себе ту самую тревожность, ну и пореже набегать на скидки в алкомаркетах.