В детстве я много читал. В библиотеки никакие записан не был, но дома была неплохая подборка литературы, и я читал все подряд.

Помню, на переменках в первом классе я читал книжки про Ленина — просто других в классе не стояло. В школе меня за это любили — тихий, спокойный, отличник, командир «звездочки». В 8 лет мне попалась на глаза «Страна большого Хапи» Авраама Белова и Николая Петровского. Книжка была посвящена исследованиям Древнего Египта и открыла для меня мир тайн прошлого, в который я с большим удовольствием погрузился. Я ее перечитывал бесчисленное количество раз — она меня прямо будоражила, — в основном ту часть, которая касалась расшифровки иероглифов Шампольоном (Жан-Франсуа Шампольон — французский востоковед, основатель египтологии, расшифровал текст на Розеттском камне. — «Москвич Mag»). Тогда, собственно, я и решил, что не космонавтом надо быть, не строителем, а археологом. Это самое прикольное. Родители меня в этом поддержали, а сестра записала в кружок классической археологии во Дворце пионеров на Воробьевых горах, который тогда вел Андрей Петрович Абрамов. Там-то я окончательно убедился, что нахожусь на правильном пути.

Помню, на первом курсе руководитель семинара по Древней Руси спросил, чем, собственно, каждый из нас хотел бы заниматься. Все как-то не очень уверенно отвечали общими словами про историю России или Европы, а я отчеканил, что собираюсь специализироваться на истории Крита IV века до н. э. Да, я был очень серьезно настроен на первом курсе. Тема, впрочем, оказалась не слишком перспективной и к тому же с точки зрения истории уже неплохо проработанной (не так было много вариантов открыть там что-то новое): Крит в IV веке до н. э. был таким бандитским гнездом, где все друг друга мочили почем зря. В результате я писал диплом по планировкам греческих городов, от появления населенных пунктов городского типа на территории Греции до эллинистического времени.

Каких-либо идей про то, где работать после окончания университета, у меня не было. Был конец 1990-х, и умом я понимал, что никакая прибыль мне не светит. Я немного поработал курьером (интересно, но неэффективно), потом грузчиком, потом еще кем-то. После аспирантуры я оказался в Институте археологии РАН и проработал в нем до 2010 года. Собственно, я уже собрался увольняться, предупредил начальство, и тут в коридоре меня встретила коллега и спросила: «Не хочешь поехать на Землю Франца-Иосифа?» Я ответил: «Конечно, хочу». И она мне рассказала, что в институт приходили какие-то люди и сказали: «Мы тут на Землю Франца-Иосифа едем, у нас там, вероятно, будут находки, мы хотим сделать все по уму, нам нужен археолог». Руководителем экспедиции был архангельский активист Олег Продан (к сожалению, он погиб несколько лет назад) — полярник, бизнесмен, владелец отеля на поморском берегу. Не думаю, что он был богатым человеком, но какие-то деньги у него были, и он был сильно увлечен темой Севера. Всего в нашей группе было восемь человек. Плюс два киношника, плюс врач, плюс я.

Экспедиция ставила перед собой цель: расследовать обстоятельства гибели шхуны «Святая Анна», вышедшей в 1912 году из Петербурга под командованием капитана Георгия Брусилова и исчезнувшей где-то в Карском море год спустя. А если точнее, то пролить свет на судьбу моряков, отправившихся пешком по льду вместе со штурманом Валерианом Альбановым (автором книги «На юг, к Земле Франца-Иосифа!», мотивы которой использовал при написании приключенческого романа «Два капитана» Вениамин Каверин — «Москвич Mag»). С археологической точки зрения экспедиция была довольно простой. В первую очередь потому, что на Земле Франца-Иосифа нет культурного слоя. Там нечего копать! С момента появления первого человека прошло всего 150 лет. Все находки просто лежат на берегу — как потерянный на улице кошелек. Максимум что-то провалилось между камней. С помощью металлоискателя мы нашли несколько гильз, а также исследовали гурии — холмики из камней, которые насыпали все исследователи Севера и путешественники, вкладывая в них записки о себе. Наши альбановцы гурии не насыпали, записок не оставляли. В общем, это было довольно странное занятие для археолога, но мне понравилось. В первую очередь потому, что это сильно отличалось от всего того, чем я занимался, работая в институте.

Вообще система археологической науки в России устроена достаточно причудливо. В стране работает довольно много научных организаций, но самое главное учреждение находится в Москве — это Институт археологии РАН. Точно такой же ранг имеют Институт истории и материальной культуры РАН в Петербурге и Институт археологии и этнографии Сибирского отделения Академии наук в Новосибирске. Но московский институт важнее, потому что обладает главным козырем — отделом полевых исследований (ОПИ), который занимается выдачей разрешений на раскопки, так называемых открытых листов, и анализом отчетной документации, которую предоставляют по результатам раскопок. Однако лет десять назад Министерство культуры отобрало у Института археологии право выдавать открытые листы. Правда, в самом министерстве нет людей, которые могли бы понять, кому давать разрешения, кому не давать, кто хорошую заявку прислал, кто плохую, и потому всем этим все равно занимается ОПИ. Но печати ставят в министерстве.

Внутри Москвы археология более или менее регламентирована. Ею занимается огромное количество людей. Всегда есть кому работать в Кремле или на таких крупных памятниках, как Романов двор или Царицыно. Думаете, там все уже изучено? А вот и нет. Кремль — это огромные площади, долгое время там по понятным причинам вообще нельзя было ничего копать. Да, организовать раскопки в Кремле довольно хлопотно, но так как дело происходит в Москве, где люди хоть как-то стараются следить за исполнением законов, археологи работают. В этом году, кстати, именно в Кремле были сделаны самые интересные находки: кажется, остатки Чудова монастыря и какие-то другие ранние постройки.

На самом деле, если все делать по правилам, то прежде чем перекопать улицу, скажем, Петровку, на ней должны быть проведены археологические работы. Как минимум — археологические наблюдения. Со стороны это выглядит так: археолог стоит прямо на краю траншеи, которую роет экскаватор, и смотрит, не начал ли тот еще выворачивать камни ранней булыжной мостовой. Если уже начал, то он останавливает работы и, если упрощать, инициирует нормальные раскопки.

С октября этого года я заведую Археологической школой в Царицыно. Она работает по принципу кружка — раз в неделю в музей приходят дети от 10 лет, которым интересно знать, что за наука такая археология. Вообще дети достаточно рано выбирают для себя историческое направление. Просто в какой-то момент им кажется, что они точно не математики и не биологи. И что остается? Только русский и история. Русский — это ботва какая-то, думают они, как можно всерьез заниматься русским языком. Остается история. Понятно, что историками в результате станут те, кому помимо прочего просто интересно читать (а интерес этот формируется достаточно рано, лет с семи-восьми, так что тут все понятно) и кого не пугает тот факт, что работа историка заключается в том, чтобы много-много читать и потом много-много писать. Но помимо книголюбов есть еще и такие дети, кому постоянно нужно что-то делать. И они делают: фигачат лопатой, уходят в лес, потом пишут какие-то отчеты и, главное, постоянно открывают что-то новое. Именно в этом и есть суть археологии. Ты каждый сезон куда-то уезжаешь, раскапываешь там кусок земли и находишь что-то, что никто до тебя никогда не видел. Конечно, такое очень подкупает. Археология — это первооткрывательство в чистом виде.

Стать героем рубрики «Почему вы должны меня знать» можно, отправив письмо со своей историей на ab@moskvichmag.ru.

Фото: Оля Иванова