Я родился, рос и учился в Баку, городе ветров. Поступил в музыкальную школу. Она носила и продолжает носить имя Леопольда и Мстислава Ростроповичей. Ростропович часто приезжал в Баку.

Мой папа, он художник, очень дружил с Мстиславом Леопольдовичем и даже написал два портрета, его и его отца. Их повесили в школе. Мстислав решил, что будет правильно, если картины останутся в Баку. Вообще меня хотели определить в класс по игре на гитаре, потому что дома из инструментов была только она одна, такая классическая шестиструнка, но я даже обхватить ее не мог, был слишком маленький. И в школе сказали: «Давайте его пока в класс фортепиано отправим, на время, пусть подрастет, а потом уже переведем на гитару». Вот так и отдали. Я стал заниматься и как-то все легко получалось, не было такого, чтобы сидел и мучился — руки лежали сами. Конечно, это не отменяет того, что нужно было упорно трудиться, разбираться в тонкостях, но это ощущение легкости в детстве помню.

Уже в конце первого класса я сыграл концерт с симфоническим оркестром, это был Третий концерт Кабалевского. Интересное чувство — ноги еще до педалей не достают, а ты уже на сцене вместе с оркестром. А еще помню, как выступал уже с джазовой программой во Дворце республики (сейчас он называется Дворцом имени Гейдара Алиева). Это самый большой в Азербайджане концертный зал, а я по-прежнему маленький, мне было десять лет. И вот я выхожу к инструменту и вижу, что в этом зале сидит несколько тысяч человек. Но когда ты ребенок, нет таких переживаний, как когда ты взрослый. Отчасти потому, что ты еще не понимаешь всех смыслов, всей ответственности за каждую ноту. Ты просто играешь так, как чувствуешь, да и вообще весь мир воспринимаешь через свои чувства и эмоции.

Московскую консерваторию в детстве я видел только по телевизору. Конкурс Чайковского, профессора, музыканты — все это казалось очень далеким и абсолютно недостижимым. Московская консерватория — это настоящая музыкальная Мекка. И это не лирика, а исторически сложившийся факт. Она лучшая в мире. Рубинштейн, Рахманинов, Скрябин, Нейгауз, Метнер, Горностаева, Наседкин, Мержанов, Рихтер, Рождественский. Я даже не мог себе позволить думать о том, что могу там учиться, ходить по тем же коридорам.

И все-таки, когда пришло время поступать, я решил попытаться. Так в 17 лет я впервые оказался в городе, который сразу стал моим любимым. Звучит, наверное, излишне поэтично, но как только я оказался на Малой Грузинской, подошел к общежитию Консерватории (а его выделяли всем поступающим, кому это было нужно), то сразу почувствовал, что это мой город. Мне казалось, что Консерватория — это такое серьезное место, в нем учатся серьезные люди, никаких шуток. И тут я слышу звуки, задираю голову, и из окна доносится поп-джаз. Ну как тут устоять? Я тут же влюбился в Москву и был уверен, что именно здесь встречу своих лучших друзей, найду своих учителей — и в жизни, и в музыке. Это был такой подарочный букет предчувствий, который не подвел, так и случилось. Первым экзаменом было прослушивание по специальности. И вот все те люди, которыми я восторгался, профессура, продолжатели традиций русской школы пианизма, сидят и слушают меня 17-летнего. Но я справился, сыграл, потом сдал остальные экзамены и поступил. А что касается общежития, там вообще началась моя взрослая жизнь. Это удивительное время и удивительное место.

Вообще не было такого момента в жизни, чтобы я мог, оборачиваясь назад, сказать: «Вот тогда я понял, что хочу стать музыкантом». Это, наверное, действительно судьба. Ты просто не можешь заниматься ничем другим. Мне в детстве были интересны точные науки: медицина, математика. Сейчас я очень вдохновляюсь, когда общаюсь с врачами. С ними особенно приятно говорить об искусстве, потому что взгляд у них отвлеченный, но попадание точное. Медики говорили, что у меня длинные пальцы и чувствительность рук, что я мог бы стать врачом. Я и на самом деле хотел в какой-то момент стать им, но сейчас понимаю, что, возможно, это было бы правильным решением с точки зрения предрасположенности, но тотально неправильно с точки зрения понимания того, кто я такой. А это вообще главный вопрос, который я себе всегда задаю. Музыкант — это ведь не только профессия. Это образ жизни, образ мышления. Конечно, всегда было и есть большое количество сложностей и соблазнов. Не только у меня, у многих музыкантов. Жизнь все-таки сильно фильтрует.

Москва меня сформировала. И в творческом смысле, и в человеческом. Обожаю сесть на автобус Б (скучаю, кстати, по троллейбусу) и поехать по Садовому кольцу. И я тут недавно задумался: а почему мне это так сильно нравится? Ответ прост: вокруг мой любимый город, за которым я могу наблюдать. Это тот город, в котором я испытывал очень разные, но всегда сильные эмоции, где в первый раз влюбился, научился по-настоящему играть и понимать секреты искусства великих музыкантов. И когда ты это впитываешь, в тебе формируется целая палитра чувств. И вот ты едешь по Садовому, и каждое из них в тебе расцветает заново. Каждый раз, когда я просто иду по улице, то думаю, какой же счастливый, что здесь живу. Это город, в котором до сих пор есть романтизм, и это очень важно. А еще город много значит для тебя, когда в нем есть твои друзья, учителя, они тоже формируют любовь к нему. Я в этом смысле очень счастливый человек, у меня были и есть великие учителя и друзья.

Когда я учился в Консерватории, местом силы был наш буфет. Там всегда обсуждались все самые громкие новости из мира музыки, решались судьбы, строились планы. Это была просто какая-то отдельная планета со своими правилами. Там спокойно обедали и профессора, и студенты, между нами не было дистанции. Наоборот, мы могли спокойно сидеть и болтать, общаться о чем-то. Границы стирались, и ты понимал, что вы сейчас общаетесь не с позиции студент — профессор, а с позиции человек — человек. Это был важный этап взросления. Да и вообще когда к тебе именитый музыкант, твой преподаватель обращается «коллега», это многому очень учит. Они нас воспитывали как коллег, общались на равных.

Об успехе я не люблю говорить. Что такое успех? Все ведь понимают его очень по-разному, но то, чем мы занимаемся, нельзя загонять в какие-то формальные рамки, успешности в том числе, скорее хочется думать о смыслах, о том, почему и зачем мы это делаем. Движение вперед — это всегда поиск и эксперименты.

Мы с моим другом Юрой Мансуровым (режиссер, кларнетист, музыкант оркестра musicAeterna Георгий Мансуров. — «Москвич Mag»), с которым, кстати, познакомились в том самом буфете, в свое время очень увлеклись и продолжаем заниматься электронной музыкой, выступали со своим проектом на Дягилевском фестивале в Перми в 2014 году, там я познакомился с Теодором Курентзисом. Потом он и его брат Вангелино пригласили меня поработать вместе с ними над церемонией открытия Европейских игр в Баку. Это стало для меня новым серьезным этапом в музыкальной жизни. До этого такой школой для меня была учеба в Московской консерватории. Каждый раз работа с Теодором — удивительный опыт. У него я многому научился, он показывает неуловимые вещи внутри — фразировки стиля, дыхание, на все это нужно обращать самое пристальное внимание. Чувства ведь оживают тогда, когда они дышат.

Этой весной я выпустил два проекта — сингл «В ожидании Азизы» в жанре джаз-мугам и свой первый классический мини-альбом с произведениями Шопена, Чайковского и Дебюсси. А потом, когда случился карантин, понял, что мне очень хочется отразить это время в музыке, запомнить свои собственные ощущения и чувства, а еще звуки, которые меня окружали. Так появился проект You are an Island, для которого я написал две фортепианные пьесы и одну эмбиент-композицию. И я очень благодарен своему учителю и другу Вангелино за то, что он поддержал эту затею.

Сложно сказать, что нас ждет дальше в смысле концертов и выступлений, они все пока отменились и перенеслись и не факт, что не будут переноситься снова. И, конечно, всем сейчас сложно, тревожно и непонятно, зато мы снова можем пройтись по улицам или сесть на маршрут Б и вспомнить о чувствах.

Стать героем рубрики «Почему вы должны меня знать» можно, отправив письмо со своей историей на ab@moskvichmag.ru

Фото: Георгий Кардава