Москвич я не по рождению. Так получилось, что отец мой, Александр Леонидович Тарасов, дипломат, по распределению оказался в департаменте Северной Америки.

Почти сразу после окончания МГИМО он уехал в первую командировку, попал в помощники к легендарному послу СССР в США Анатолию Федоровичу Добрынину, стал его правой рукой.

На излете первой командировки отца, в 1981 году в городе Вашингтон, родился я. В 1982 году наша семья вернулась в Москву. Было ощущение, что в Москве я будто бы ненадолго. Это «ненадолго» затянулось.

Самой яркой детской мечтой оказалась музыка. Мне хотелось стать либо Валерием Леонтьевым, поразившим меня как шоумен, либо Шопеном, которого моя бабушка слушала очень часто: записи на бобинах магнитофона, концерты по телевизору. У Шопена из рук лилась прекрасная музыка. К этому искусству хотелось приобщиться.

Мама это заметила, отвела на прослушивание, но выяснилось, что у меня есть слух, но напрочь отсутствует чувство ритма. Целый месяц я пытался отбивать ритм на деревянных ложках и понял, что это немножечко не мое. Мама сообразила, что я буксую на ложках, и отвела к серьезной музыкальной даме. Та велела: «Покажи пальцы!» Тридцать секунд смотрела на них и выдала вердикт: «Подушечки не те! Можете не насиловать ребенка». Я выдохнул с облегчением. Мама, наверное, расстроилась.

Когда пришло время собираться в первый класс, выяснилось, что отец едет уже во вторую командировку. Был 1988 год. В первый класс я пошел уже в Вашингтоне. В Америке впервые увидел, как работает мой отец. В Москве он просто уходил на службу, и я знал, что он где-то работает с бумагами, что профессия дипломата связана с ведением переговоров, составлением сложных документов.

В 1987 году отец ездил в Рейкьявик на саммит Горбачев—Рейган. Помню, как долго он готовился к этой поездке. В Америке я побывал у папы на работе, увидел забитый бумагами маленький кабинет. Первое мое впечатление от того, что делал папа: он сидел и думал. Я понял тогда: то, что читают говорящие головы по телевизору, формулирует и пишет мой отец. И меня еще поражало его умение создавать текст с нуля.

Начал присматриваться к работе дипломата. Отец говорил, что дипломат должен быть и юристом, ибо не может произвольно предлагать решение без понимания его правовой основы.

В 1991 году мы купили компьютер. Эта вещь меня притягивала точно так же, как и музыка. Сразу начал с нештатной работы с этой техникой, в первый же день что-то в нем повернул, и вечером компьютер не запустился. Пришлось внезапно становиться хакером.

Второй раз для себя я открыл и музыку в Америке. Отец по радио слушал кантри и новостной канал. Я же по инерции не задавался вопросом, существуют ли другие источники музыки в этой стране. Неожиданно в газете наткнулся на таблицу радиочастот.

— Пап, а что это за обозначения и коды? — спросил я.
— Это ж радио!
— И все эти станции мы можем настроить? Они доступны нам?

Оказалось, здесь помимо кантри еще тонны музыки — рок, джаз, классика.

Учился я параллельно в русской школе при посольстве и в американской школе. После 1992 года пошло послабление: жителей посольского корпуса стали свободно выпускать на американскую территорию, чего раньше не было: автобус на работу, автобус с работы. Никто за территорию просто так не ходил. Украинцы и белорусы выделились в отдельные посольства. Интересный был период. Потом началось мое турне по американским школам, успел поучиться в нескольких — публичной школе, школе при пресвитерианской церкви, католической мужской школе. Католики дали мне совсем не мало.

В 1997 году отец принимает решение возвращаться в Россию, где в тот момент происходили титанические сдвиги. «Мы многое упускаем!» — решает он. В очередной раз приезжаю обратно в страну, которую я, мягко сказать, уже плохо знал, которая теперь уже называется Россией.

Я заканчивал десятый класс, и стоял непростой вопрос: куда пойти учиться? Вроде бы юридический факультет…  С другой стороны, я неплохо осознал себя как компьютерщик. Возникла мысль объединить эти два направления. К сожалению, в 1997 году факультетов, соединявших IT и юриспруденцию, не существовало. Пришлось пойти на «Информационные технологии в бизнесе» в Академию народного хозяйства, нынешний РАНХиГС. Отучился и понял, что учиться мне надо было не в России. Но корочка у меня была, надо идти работать.

Отец к тому времени вместе с очень известным юристом, автором нашего Гражданского кодекса Сергеем Васильевичем Запольским, основал почти камерное юридическое агентство, куда обращались люди с неразрешимыми, казалось бы, вопросами. Я туда пошел работать помощником юриста. Одним из первых клиентов стала Toyota.

Фирме нужно было зарегистрировать юридическое лицо в России. Потом мы начали с ними сотрудничать уже по полной юридической обвязке, по приведению договоров в соответствие с нашим трудовым законодательством, по отправке сотрудников на обучение в Японию. И так шло три года, вплоть до открытия завода Toyota в Шушарах. Было хорошее время и ощущение, что я не просто двигаю бумажки по столу, но творю хорошие дела, есть результат. Однако постепенно стало накапливаться понимание, что многие вопросы, которые мы решаем, пишем обоснования, приводим ссылки с пунктами из международного законодательства, решаются не в юридическом поле. И что юриспруденция в России история неоднозначная.

Мне показалось, что с юриспруденцией пора заканчивать. В это время отец ушел из жизни. Теперь мой путь лежал в направлении IT. Я всегда любил компьютер. Настало время из досуга превратить его в постоянную работу. Начать решил с малого, с учетных систем. В тот момент все стремились к созданию информационных систем учета, обеспечению безбумажных офисов, работе по штрихкодам.

Пошел работать в маленькую компанию, которая занималась продажей морепродуктов и в тот момент переживала период взрывного роста, активного расширения клиентской базы и складских операций. Мне предстояло айтишно связать три склада, сотню сотрудников в одну инфраструктуру, к тому же прогнозирующую спрос. Создал эту систему самостоятельно, посвятив процессу четыре года, и немного выгорел. Решил, что последующие лет пять не буду притрагиваться к клавиатуре.

Понял, что все, что я попробовал в жизни, пока не принесло особого удовлетворения. Я ведь не за деньги работал. Эту этику унаследовал и от отца, и от основного контингента дипслужбы, работавшего за идею. Да, некоторые личности могли приехать в Штаты с двумя сумками, а за три года командировки ухитрялись, вернувшись в Москву, уже иметь три квартиры и «мерседес», доставленный в контейнере. Для меня более важно, чтобы работа была заметна, приносила ощутимую отдачу. Не денежную. Следующие два года были самым смутным периодом моей жизни. Я поддерживал систему, которую запустил для рыбников, какие-то средства капали, жить было можно. Но опять я искал область, в которую можно было бы окунуться. Было ощущение: надо начинать все сначала.

В 2018 году мне подвернулись киношники. Хороший друг хорошей подруги моей девушки внезапно позвонил и спросил:

— У тебя есть водительские права?
— Есть.
— Завтра нужно помочь с перевозкой декорации. И было бы здорово, если бы ты сел за руль грузовика.

Обещал, что будет интересно и много физического труда. Я понял: это не официоз, галстук можно не брать. С тех пор бегу по этому пути. Постепенно меня прибило к реквизиторскому цеху.

Познакомился с руководителем удивительной реквизиторской команды Евгением Гигиадзе, который меня многому научил, объяснил многие вещи, в которых я раньше не разбирался. В 2019 году работал на проекте «Петровы в гриппе» Кирилла Серебренникова, полноценно участвовал на сменах. С тех пор все дальше, больше и интереснее.

Подвешенность языка пригодилась мне в переговорах с начальниками складов. Я легко нахожу подход к трудным, подчас нервным людям. Убеждение человека, не понимающего сути кинопроцесса, тоже важнейшая часть работы реквизитора. Не только знание предмета и способность его добыть. Иногда едешь за каким-нибудь торшером, а понадобится из него лишь маленькая фитюлечка.

Работал на картине «Казнь», которую снимал Ладо Кватания. Это жанровое кино, скорее триллер с элементами хоррора: маньяк, расчлененка…  Снимали в здании ДК ЗИЛ, где сохранились обшитые натуральным деревом интерьеры. Там проходили съемки демонстрации следственного эксперимента в большом зале где-то на совещании в МВД. Мне пришлось разбираться с работой пленочного кинопроектора с заменой ламп, натяжителей. Эта сцена была важная, и приятно, что удалось продемонстрировать не бутафорию, а работу настоящей аналоговой техники.

Мы всей командой работали на фантастической картине «Крысолов» Алексея Мизгирева. Сложный проект со сложнейшими декорациями и локациями. Самая яркая история произошла на съемках фильма «Жена Чайковского» в 2021 году.

В кино мухи обычно не летают — ползают. Этакие натюрмортные мухи. Кириллу же Серебренникову для передачи атмосферы нужны были мухи именно летающие, причем летающие не где-то по краю кадра и время от времени садящиеся, например, на лицо героя.

Мы начали к этому основательно готовиться. Изучили жизненный цикл мух. Чтобы муха из личинки превратилась в летающую особь, нужны были две недели. Первые мухи, которые использовались в фильме, были пойманы в городской среде. Их ловили специальные люди, найденные нами на сайте YouDo. Каждый день с утра мы с ними встречались по-тихому, и каждый раз в их глазах был немой вопрос: ребята, кто вы такие? Чем вы занимаетесь? Но пойманные мухи, попадая в декорацию, не летали, были совсем не активные. Летать, как выяснилось, могли только мухи, родившиеся в этом пространстве.

Тем временем и наша мушиная ферма набирала обороты. Мы купили личинки, используемые в рыболовном спорте. Создали им все условия: подогрев, освещение, соответствующая пища. Я был, признаться, далеко за пределами зоны комфорта, работая с этими личинками. Надо было мизинцем направлять и перекладывать эту кишащую массу в садок с гнилым мясом. Через две недели наши мухи полетели.

У них было явное желание освоиться. Мухи не самые идеальные для дрессировки животные, но удалось решить задачу, поставленную режиссером. Мухи активно кружили в декорации. Одна села на нос Чайковского. Я даже хотел поймать ее и отблагодарить. В течение двух месяцев съемок у нас шло стабильное производство мух. Эта история, думаю, войдет в учебники.

Опыт работы с Серебренниковым меня примирил с ситуацией, когда ты заранее знаешь, что кадр будет в одном направлении, собираешь обстановку комнаты полностью. Но эти усилия важны для актеров и операторов, для ощущения реальной жизни…

Ах, этого шкафа с хрустальными рюмками, которые мы так долго подбирали, нет в кадре! Я к этому спокойно отношусь. Знаю, работа проделана не зря. Режиссеру важно создать визуальный словарь, который будет поддерживать создание живой сцены. Хочется, чтобы на техническом уровне все было достойно, без погрешностей.

В моей жизни несколько раз радикально менялась окружающая действительность. Смену парадигмы воспринимаю как вполне естественный процесс. Для меня главное — жить той жизнью, в которой ты оказался в данный момент, накапливать опыт и удивляться тому, что все на самом деле очень похоже.

Фото: из личного архива Александра Тарасова