Я родилась в Сосновом Бору. Это город, где стоит Ленинградская атомная электростанция, мой дедушка ее проектировал.

В Сосновый Бор трудно попасть, если вы там не прописаны: в электричке документы не спрашивают, но при поездке на машине — да. И все же я рекомендую вам попробовать это сделать, если будете зависать в Петербурге. Там море, валуны, сосны, атмосфера в духе Мира Полудня и огромная детская площадка в виде средневекового города.

Училась я на биофаке СПбГУ, окончила кафедру высшей нервной деятельности. После этого много лет работала в научной журналистике, а когда достигла успеха в этой сфере и у меня появился избыток свободного времени, начала время от времени учиться в каких-нибудь прекрасных магистратурах. В 2018 году окончила программу «Когнитивные науки и технологии» в московской Вышке, а потом выиграла стипендию Chevening и уехала в Бристоль, учиться там молекулярной нейробиологии. Это образование временно накрылось коронавирусом, но мне удалось договориться об академе, так что я надеюсь туда вернуться в следующем году, если к этому моменту самолеты возобновят полеты за границу. Вообще я переехала в Москву в 2010 году и именно ее считаю своим родным и самым любимым городом, но что именно будет происходить после пандемии и где я окажусь в конечном счете, пока не знаю. Да и мало кто знает.

В детстве я не ожидала, что из меня выйдет толк и я смогу делать что-то осмысленное, у меня тогда была довольно низкая самооценка. В подростковом возрасте хотела стать врачом, училась в медицинском классе. Но потом заподозрила, что у меня для этого слишком тонкая душевная организация. Сразу после школы не пошла никуда поступать, а вместо этого полгода проработала санитаркой в нейрохирургическом отделении Мариинской больницы. Убедилась, что да, мне трудно, потому что я привязываюсь к пациентам, а они умирают. В результате пошла на биофак, а не в медицинский — это единственное, пожалуй, решение в моей жизни, о котором я серьезно жалею до сих пор. Потому что если бы я все-таки стала врачом, то у меня был бы смысл жизни.

С научной журналистикой мне просто повезло. Я училась на биофаке и параллельно вела ЖЖ — эта социальная сеть была очень популярна в начале нулевых — и пересказывала там всякие упоительные баечки про биологию, которые узнавала на лекциях. Выяснилось, что это всем очень интересно, и через ЖЖ меня нашел мой первый работодатель. Дальше я много лет была редактором в разных телепрограммах о науке и параллельно писала статьи про биологию в глянец. Потом, в 2013 году, у меня случилась несчастная любовь, и я написала первую научно-популярную книжку, чтобы произвести впечатление на мальчика. Книжка была о том, почему я такая дура, и неожиданно выяснилось, что ответ на этот вопрос интересен не только мальчику, но и еще примерно сотне тысяч читателей (в 2014 году книга Аси Казанцевой «Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости» была удостоена высшей профессиональной награды — премии «Просветитель». — «Москвич Mag»). С тех пор меня стали звать читать лекции во всех городах нашей необъятной родины, ну и еще две книжки постепенно образовались.

В профессиональном развитии серьезных сложностей у меня не было. Так получилось, что научная журналистика в России практически вымерла в девяностые, а в нулевых начала возрождаться, но довольно медленно. Очень долго рынок был устроен таким образом, что спрос на научных журналистов многократно превышал предложение, и любой человек с профильным образованием и приличными навыками складывания слов в предложения оказывался в ситуации, когда ему не нужно как-то специально искать работу, наоборот, работодатели его выискивают и за него конкурируют. Сейчас ситуация более или менее стабилизировалась, но все равно те, кто пришел в профессию давно и накопил большой опыт, не испытывают никаких трудностей с тем, чтобы выбирать себе интересные проекты. Моя проблема в другом: я по природе своей очень командный человек, а создание научно-популярных лекций не предполагает коллективной работы. То есть у меня, конечно, есть организаторы мероприятий, но они разные в каждом городе, я с каждым из них взаимодействую раз в год. И есть коллеги, которые делают то же самое, но каждый из них точно так же одинок, мы ни над какими проектами не работаем совместно. Именно по этой причине я последние несколько лет размышляю о том, чтобы дрейфовать в сторону науки, в которой может существовать командная работа.

Сейчас я занимаюсь как раз исследовательской экспериментальной работой. Но это не был продуманный план, просто из-за пандемии у всех людей жизнь перевернулась, в моем случае — вот так. Университет стал дистанционным, возможность выступать накрылась медным тазом, появился избыток свободного времени и огромная фрустрация из-за невозможности отомстить этому долбаному вирусу. А тут как раз подвернулся проект Фазли Атауллаханова (профессор МГУ и Физтеха, членкор РАН, один из ведущих в мире экспертов по проблемам свертывания крови. — «Москвич Mag») об исследовании свертывания крови при COVID-19, в который набирали добровольцев для работы в лаборатории. Пост Фазли я увидела, будучи в Петербурге (во время апокалипсиса лучше жить в городе, где ниже арендная плата), но была рада возможности вернуться в Москву.

Основой для этого исследования послужила гипотеза о том, что коронавирус способен размножаться не только в клетках легких, но и в клетках эндотелия кровеносных сосудов и при этом провоцирует усиленное образование тромбов. На первом этапе проекта нужно было разобраться с тем, насколько серьезную роль образование тромбов играет в тяжелом течении коронавирусной инфекции. Сейчас уже все согласились, что это важный фактор, и текущая задача — понять, как выбрать правильную стратегию назначения антикоагулянтов и можно ли за счет контроля за свертыванием крови предотвращать развитие осложнений, вызванных коронавирусом.

Наше исследование финансируется «Роснано», но деньги, которые они выделили на первый этап проекта, уже закончились, а деньги, которыми они предполагают поддержать второй этап, еще не поступили и пока не очень понятно, когда поступят. А останавливать работу нельзя: у нас больницы, в больницах круглосуточное дежурство лаборантов, конкретные пациенты, за динамикой свертывания крови которых мы наблюдаем много недель. Требуются расходники, требуется оплачивать волонтерам съемные квартиры в пешей доступности от больниц (это мера безопасности, чтобы мы не пользовались общественным транспортом и никого там не заразили, даже если подхватим инфекцию сами). Поэтому сейчас мы объявили краудфандинг и собираем на Planeta.ru три с половиной миллиона рублей, чтобы подстраховать текущие траты. Это большая сумма, но она не покрывает все расходы — в целом на проект нужны десятки миллионов. Дополнительное преимущество краудфандинга — возможность рассказать о нашем проекте широкой общественности, потому что это история не только про научную и медицинскую значимость, но и про социальную: мне кажется, людям важно понимать, что борьба ведется, что есть надежда на улучшение ситуации, и представлять, что именно сейчас происходит. У нас на «Планете» много хороших лотов для участников проекта — отличные научно-популярные книжки с автографами, защитные маски с мордами животных от создателей передачи «Все как у зверей», апокалиптические носочки и даже возможность купить час моего внимания, чтобы рассказать мне, как я неправа в жизни. Я выслушаю вежливо, чего не сделаешь ради борьбы с коронавирусом.

Полностью от коронавируса SARS-CoV-2 мы уже вряд ли избавимся. Для этого пришлось бы договориться, чтобы вообще все люди на планете сели бы на несколько недель в строгий карантин — без машин скорой помощи, без доставки еды, без походов на работу, какой бы критически важной она ни была. Это невозможно. Но зато возможно изучать коронавирус, разрабатывать более эффективные схемы лечения, снижать вероятность осложнений. За шесть месяцев, прошедших с начала пандемии, ситуация уже стала намного более понятной, а подходы к лечению — более осмысленными и эффективными. Скорее всего, по мере разработки правильных методов лечения вероятность развития тяжелых осложнений и смерти будет снижаться, снижаться и снижаться, и когда она станет сопоставимой с вероятностью осложнений от сезонного гриппа, человечество сможет вернуться к нормальной жизни. Что касается коллективного иммунитета или всеобщей вакцинации — ну до какой-то степени это решит проблему, конечно, но сейчас невозможно оценить, будет ли это решение надежным. Мы пока не знаем, насколько устойчивый иммунитет будет формироваться. Вполне вероятно, что свобода передвижения вернется, но вот маски и социальное дистанцирование останутся с нами на долгие годы. Это похоже на сексуальную революцию 1960–1970-х, которая захлебнулась после распространения ВИЧ-инфекции. С тех пор все люди пользуются презервативами и ничего, привыкли. Так и к маскам привыкнем, что уж теперь.

Поучаствовать в проекте «Российская наука против COVID-19» можно на Planeta.ru до 14 июля.

Фото: Марина Бесчастнова