Ландау арестовали в конце апреля 1938 года, накануне майских праздников. Бушевал Большой террор, и тысячи советских граждан не спали по ночам, ожидая ареста. Многие из них не совершали ничего ни противозаконного, ни даже оппозиционного. Двадцатидевятилетний заведующий теоретическим отделом Института физических проблем Ландау такой поступок совершил. За несколько дней до ареста он редактировал антисталинскую листовку.

«Великое дело Октябрьской революции подло предано. Страна затоплена потоками крови и грязи. Миллионы невинных людей брошены в тюрьмы, и никто не может знать, когда придет его очередь, — говорилось в ней. — Хозяйство разваливается. Надвигается голод…  Сталинский фашизм держится только на нашей неорганизованности. Пролетариат нашей страны, сбросившей власть царя и капиталистов, сумеет сбросить фашистского диктатора и его клику».

Ландау предъявили обвинения в контрреволюционной агитации и по традиции в работе на немецкую разведку. Но физик отказывался признавать вину. Он объяснял следователю НКВД, что никак не может быть гитлеровским агентом, ведь ему всю жизнь нравились девушки арийского склада, «а немцы запрещают евреям любить арийских девушек».

Ландау вышел на свободу в страшном 1939-м по той же причине, по которой четверть века спустя получил Нобелевскую премию по физике. Все благодаря жидкому гелию. Удивительные свойства жидкого гелия открыл в 1938-м другой гениальный советский физик Петр Капица. Он экспериментально показал, что если гелий охладить до температуры, близкой к абсолютному нулю (–273°), то вещество начинает вести себя очень странно. Оно полностью теряет трение и вязкость; если поместить его в сосуд, оно может спонтанно подняться по стенкам и вылиться. Было ясно, что физика подошла к порогу эпохального открытия, но объяснить, что происходит с жидким гелием в приборах экспериментаторов, никто не мог. Кроме одного человека.

«Товарищ Сталин! Сегодня утром арестовали научного сотрудника Института Л. Д. Ландау. Несмотря на свои 29 лет, он вместе с Фоком — самые крупные физики-теоретики у нас в Союзе. <… > утрата Ландау как ученого для нашего института, как и для советской, так и для мировой науки, не пройдет незаметно и будет сильно чувствоваться», — написал вождю народов академик Капица. Другое письмо Сталину написал датский физик с мировым именем Нильс Бор. Там говорилось, что Ландау обязан «продолжать исследовательскую работу, столь важную для прогресса человечества».

В это время сам Лев Ландау развлекался борьбой с культом личности Сталина в своей камере. Он рассказал об этом жене, когда вышел на свободу. «Подхалимы, сидевшие со мной в одной камере, вваливаясь после допроса, выкрикивали: “Да здравствует Сталин!”. А я им цитировал Ленина: “Никто не повинен в том, если родился рабом, но раб, который не только чуждается стремления к своей свободе, но приукрашивает и оправдывает свое рабство, есть внушающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам”». Старые большевики, с которыми Ландау делил нары, очень плохо помнили учение Ленина и совсем не помнили Маркса, жаловался физик. Зато дразнить их доставляло ему большое наслаждение.

В промежутках между идеологическими спорами Ландау писал в уме — бумагу ему не давали — научные работы. Когда они вышли, тайна жидкого гелия была раскрыта. Ландау создал теорию сверхтекучести и сверхпроводимости, которая лежит в основе сегодняшней физики и энергетики. В 1962-м он получил за эти работы Нобелевскую премию. А портреты Ландау, Капицы и Бора украшают школьные кабинеты по всей планете.

Своей главной заслугой Ландау считал не теории сверхпроводимости и химических реакций, которые вошли во все мировые учебники, а теорию счастья. Она гласила, что человек не просто может, а обязан быть счастлив. А для этого необходимы три элемента: работа, любовь и общение. Несмотря на простоту, немногие соотечественники смогли освоить эту теорию великого физика. «Гарантией благонадеж­ности советского человека является выра­жение лица угрюмое, как у медведя, и одежда самых мрачных тонов. Это называется — делать умный вид», — продолжал диссидентствовать Ландау. В эпоху железного занавеса у него — одного из немногих — были все шансы «выгодно уехать» из страны. Но он этого так никогда и не сделал. Вместо эмиграции работал, любил и общался на родине.

Без работы «у вас вырастет хвост, и вы начнете лазать по деревьям», однажды сказал он друзьям. Как герои Стругацких из «Понедельник начинается в субботу», Ландау воспринимал труд как счастливую привилегию, а не унылую повинность. Но ограничивал себя сам: не менее 30% времени человек должен посвящать любви, верил он. Его отношение к любви (и тем более браку) тоже очень отличалось от конвенционально-советского. Он выступал за свободную любовь. Поначалу он отрицал брак, считая, что он не имеет отношения к любви и чувствам между людьми. Но после освобождения из тюрьмы женился на женщине, которая стала его главной опорой, а потом главным биографом — Коре Дробанцевой. Перед свадьбой Дау заключил с ней «Пакт о ненападении в супружеской жизни». Согласно этому документу, оба были свободны заводить романы на стороне, но каждому было запрещено ревновать.

Как это часто бывает, полностью соблюдал этот пакт только сам Ландау. Он писал трогательные, нежные письма своей Коре, описывая своих пассий. А она вопреки пакту мучительно ревновала и страдала. Но осталась с ним до последнего дня. Но не унывала.

Ведь, согласно теории счастья, «унылый человек — потерянный человек». Он становится занудой. А зануд нужно истреблять, говорил Ландау. «Это долг каждого порядочного человека». И вокруг него зануд не осталось. Даже советская власть в конце концов смирилась и перестала лезть с мелочными претензиями и попытками контроля в жизнь Ландау. Он приносил ей мировой престиж и помог создать атомную бомбу. Она смирилась с его неистребимым стремлением к счастью. Несмотря на трудные времена.

А про трудные времена Ландау знал не хуже других: «Каждый имеет достаточно сил, чтобы достойно прожить жизнь. А все эти разговоры о том, какое сейчас трудное время, это хитроумный способ оправдать свое бездействие, лень и разные унылости. Работать надо, а там, глядишь, и времена изменятся».

Фото: Валентин Черединцев, Сергей Преображенский/ТАСС