Похоронный бизнес стал самой успешной отраслью российской экономики за полтора года пандемии. Коронавирус опрокинул в крутое пике почти всех, но особенно больно ударил по сфере услуг — она пережила рекордный спад за всю свою историю. На этом фоне резко выделяются два сегмента: курьерские службы, чья прибыль выросла в 2020-м на 3,6%, и ритуальные услуги (+3,8%). В 2021-м триумфальный рост похоронной отрасли продолжился.

Это неудивительно: по данным Росстата, смертность в первом полугодии 2021-го выросла на 16% по сравнению даже с мрачноватым 2020-м. Выручка ритуальных контор увеличилась чуть меньше — всего на 9%, до 36,9 млрд рублей. Разница в темпах объясняется тем, что на фоне падения доходов граждане стали экономить на похоронах близких. Как и в любом капиталистическом производстве, норма прибыли в царстве смерти демонстрирует тенденцию к понижению.

Но повседневный опыт изо всех сил маскирует макроэкономические закономерности. Цены для простого человека на проводы в последний путь, наоборот, стремительно растут. В августе производители гробов, могильных крестов и оград резко подняли цены. Из-за подорожания металла и древесины гробы стали стоить на 30% дороже, а могильные ограды и вовсе на 250%.

Мне в этом месяце самому довелось столкнуться с этой печальной стороной реальности. Две недели назад от коронавируса скончалась жена моего отца.

Смерть в торговом центре

Банальность про то, что смерть давно стала товаром, в нашем случае была обставлена наглядной иллюстрацией. Семидесятилетняя женщина умерла в торговом центре. Она очень боялась заразиться коронавирусом и больше года почти не выходила из дома. К вакцине поначалу отнеслась настороженно, но когда в июне государственные СМИ стали агрессивно агитировать за вакцинацию, она наконец решилась. Они вместе с моим отцом пошли в поликлинику делать первую прививку в начале июля. В больнице было столпотворение: как раз тогда многие работодатели под давлением властей стали принуждать сотрудников ставить уколы под угрозой неоплачиваемого отпуска. На четвертый день оба почувствовали недомогание. Отца госпитализировали первым: он провел в больнице три недели. Его жена поначалу от госпитализации отказалась. Но ей становилось хуже, и 19 июля ее увезли на скорой. Свободные места оставались лишь в одном из временных госпиталей, оборудованных в помещении огромного торгового комплекса. Когда я принес передачу, мне назвали точное место, в котором размещалась больная. Звучало жутковато: этаж такой-то, блок такой-то, койка 44. Я представил, как она там лежит одна среди бесконечного множества задыхающихся людей на кроватях, расставленных между витрин или на месте столиков фудкорта.

Но там она провела не так много времени. На третий день после госпитализации ее перевели в реанимацию. Потребовался аппарат искусственной вентиляции легких. С кислородной маской на лице она провела остававшиеся ей двадцать с чем-то дней. Каждый день мы звонили лечащему врачу, чтобы услышать одно и то же сообщение: динамики никакой нет, делаем все возможное. Отец тем временем поправился. Его выписали. На следующий день после этого из больницы позвонили в последний раз: вашей жены больше нет. Соболезнуем.

Ангелы смерти

Отец положил трубку телефона, но в одиночестве остался ненадолго. Один за другим начали звонить брокеры похоронных агентств, которые уже все знали, и спешили предложить свои услуги. «Коршуны», — сказал мне папа, кивнув на разрывающийся от звонков телефон. Большинство похоронных агентств нелегально покупают обновляемые базы умерших в полиции или у врачей больниц, объяснили мне потом специалисты по похоронам.

Как и любому человеку, оказавшемуся в таком положении, отцу было непросто отвлечься от своего горя и решать практические вопросы спокойно и рассудительно. Интернетом он не пользуется, сил самому оформлять документы и заниматься похоронами у него не было. Еще до моего прихода он успел договориться с похоронным агентом, которого ему посоветовал кто-то знакомый. По телефону тот обещал приехать к восьми вечера и все оформить.

Но к восьми никто не пришел. Я нашел номер похоронного агента и стал ему звонить. Трубку долго никто не брал. Около девяти часов он прислал голосовое сообщение о том, что на улицах ужасные пробки, но он уже едет в такси и вот-вот будет у нас. Голос звучал немного странно, но было не до этого.

Прошло еще 40 минут. Я видел, что отец едва справляется со своим горем. Старик сидел и покорно ждал, пока кто-нибудь приедет и поможет ему оформить смерть жены. «Вы вообще где?» — сдерживая ярость, писал я агенту.

— Нет, нет, не ворованный, не золоченый, — ответил он неожиданно голосовым сообщением. — Я сейчас еду на Водный б..дь, не, на пруды, короче, какие-то, б..дь. К заказчику. Че ты с ума-то сходишь?

Я переслушал несколько раз, прежде чем сообразил, что агент просто перепутал меня с кем-то. Он, по всей видимости, тоже понял это и стал слать сообщения, в которых подробно рассказал, что покупает у соседа подержанный телефон, и о том, кто его подвозит. Даже рассказал анекдот и сам посмеялся. Еще минут через тридцать он наконец позвонил. Выяснилось, что он перепутал адрес и приехал не к нам. Но ничего, сейчас он это исправит, со странным смехом уверял он меня.

Стало понятно, что доверить этому персонажу хоронить близкого человека просто нельзя. И хотя отец был крайне изможден, я отказался от услуг продавца не ворованного и не золоченого телефона и стал звонить другим похоронным службам. Оказалось, что они работают в круглосуточном режиме. Любая из контор была готова отправить к нам сотрудника немедленно. На сайтах многих бюро были опубликованы цены на похоронные услуги. Они начинались от 10 тыс. рублей. Средние ценники комплекса ритуальных услуг под названием «Достойные проводы» или «Престиж» колебались в диапазоне от 30 тыс. до 50 тыс. рублей. Выше начинались всякие «Элитные» и «VIP». Однако каждый раз, когда я звонил в очередное агентство, оператор на все вопросы про деньги просто уходил от ответа. «Наш сотрудник приедет к вам, и вы вместе определите нужный вам набор услуг». Было понятно, что итоговая цена выйдет далеко за пределы указанных на сайтах цифр.

Я остановился на ритуальной конторе с православным уклоном. Отец верующий, и для него важно соблюдение религиозных традиций. Несмотря на позднее время, сотрудник обещал приехать через час. Я вышел в магазин за продуктами и водой, а когда вернулся, у дверей столкнулся с первым похоронным агентом, который наконец нашел нужный адрес. Он выходил из подъезда и как-то сразу понял, что я тот, кто ему нужен.

— Я приехал сюда из Медведково! — заголосил он. — Через всю Москву. Кто так делает?

Я пытался пройти мимо него в подъезд. Но он загораживал вход и требовал:

— Ну давайте по-человечески. Пустите хоть телефон зарядить…

За 10 минут моего отсутствия он успел зайти к отцу. Тоже требовал зарядить ему телефон и вообще пустить его в квартиру. Отец слабо защищался:

— У меня сегодня умерла жена…

— А мне изменила, — перебивал его специалист по смерти. — Я прямо видел. В машине.

Люди, работающие со смертью, наверное, неизбежно заражаются цинизмом. Со стороны это может выглядеть даже забавно, но на переживающего горе человека оказывает очень угнетающее действие. И это важный риск, от которого трудно уберечься в стрессовой ситуации. А столкнуться с ним придется не раз.

Экономика последнего пути

Второй похоронный агент пришел вовремя. В отличие от первого он не рассказывал про свои семейные проблемы или стоимость подержанного телефона. Вел себя сдержанно, уважительно, корректно. До часу ночи мы успели оформить все бумаги, заключить договор, условия которого впоследствии были аккуратно выполнены. Но размеры счета увеличились в несколько раз по сравнению с ориентирами из интернета, хотя мы вовсе не переориентировались ни на «Престиж», ни на «VIP».

Отец выбирал необходимые ритуальные принадлежности по каталогу. Он указывал на бюджетные варианты. Но суммы получались ощутимые. Гроб «Белый стандарт» вышел в 31 тыс. рублей. Катафалк и носильщики гроба (на похороны ожидались в основном пожилые люди) стоили еще 23 тыс. рублей. Заказ нового захоронения и оформление документов — еще 15 тыс. Вместе с тратами поменьше мы подписали договор со сметой на 84 тыс. рублей. Я спросил, почему цифра в два с лишним раза превышает средние ценники в интернете. Агент предложил позвонить в любое другое аналогичное учреждение и сравнить прейскурант. Так мы и сделали. Агент мастерски формулировал вопросы, но операторы на том конце провода уворачивались от любого обсуждения цен. Однако становилось ясно, что при переходе от первого звонка к оформлению договора стоимость будет расти практически в любом случае, кроме бесплатных муниципальных похорон.

Сотрудники похоронных колл-центров часто проходят специальные тренинги с психологами, чтобы научиться выстраивать разговор с испытавшими шок людьми максимально убедительно. Их задача — любой ценой уговорить человека вызвать похоронного агента их фирмы, ни в коем случае не называя реальной стоимости предоставляемых услуг. Когда человек увидит итоговый ценник, ему будет психологически очень трудно отказаться и искать других исполнителей. Опоздавший на три часа покупатель подержанного телефона ломился в квартиру с той же целью: однажды перешагнув порог дома покойной, он бы уже не ушел без своего гонорара.

При этом от некоторых услуг мы все-таки с тревогой отказались. Например, выезд агента с клиентом на кладбище был тарифицирован в 7 тыс. рублей. На вопрос, зачем это нужно, наш агент честно сказал, что на кладбище нам будут выставлять еще один очень завышенный ценник и навязывать дополнительные услуги, а он поможет торговаться. «Тысяч на десять-пятнадцать наверняка смогу снизить цену», — прикинул он. Но я решил, что возьму эту работу на себя.

За пределами договора с похоронным агентством остались еще некоторые серьезные траты. Оплата крематория (9 тыс.), отпевание в церкви (5 тыс.), поминальный банкет (цены в разных специальных кафе могут колебаться; но самое скромное меню в расчете на человека стоит от 1 тыс. рублей; а за 1,8 тыс. на каждого стол оказался вполне пристойным). Однако главная финансовая яма может поджидать скорбящих на кладбище.

Место для захоронения гробом на кладбище в Москве стоит от 1 млн рублей за квадратный метр и выше. Даже места для захоронения урн с прахом торгуются на Даниловском кладбище по цене от 352 тыс. до 3,1 млн рублей. Незаконная торговля местами на закрытых некрополях центра столицы процветает, несмотря ни на какие усилия правоохранителей. Если таких денег и своего места у родственников покойного нет, им предлагают места в Подмосковье. Там чем дальше, тем дешевле, прямо как квартиры. У нашей семьи есть свой семейный участок на Даниловском кладбище. Последние захоронения на нем были сделаны много десятилетий назад (по закону дозахоронение возможно только через 15 лет).

Теоретически работы по рытью могилы и демонтажу или установке памятников тарифицированы. В случае кремации копка могилы и захоронение урны в склеп должно стоить около 10 тыс. рублей. Для захоронения гробом аналогичный тариф составляет 18 тыс. Но это — чистые абстракции. Демонтаж уже существующих памятников, могильных оград, подготовка еловых веток для оформления могилы совершенно официально превращают эту цифру в 60–65 тыс. рублей. Но главная проблема — это едва завуалированные поборы на дополнительные услуги, без которых близкого вам покойника просто отказываются хоронить.

«Не влезет сюда жмур», — сплевывая, говорит рабочий клерку из администрации кладбища, когда мы вместе осматриваем наш семейный участок перед оформлением. Говорит вроде бы не нам, но так, чтобы я слышал. За несколько лет владельцы соседнего участка неофициально расширились. Они наняли рабочих (возможно, не обошлось без негласного и небескорыстного одобрения руководства кладбища) и обнесли свой участок бетонным бордюром, включив в его границы все пространство между участками; теперь соседское ограждение проходит прямо под нашей оградкой. В итоге по линейке у нас осталось 195 см вместо 200 см в длину. «Гроб не влезет, — ультимативно говорит мне кладбищенский чиновник. — Не могу разрешить подзахоронение».

Этот хорошо отрепетированный спектакль нужен для того, чтобы заставить нас оплатить «дополнительные работы» — углубление могилы, за которое рабочие требуют 150 тыс. рублей. Поводов вытрясти из убитых горем родственников сотню-другую тысяч может быть много. Выкорчевать дерево, провести «восстановительные работы», «расчистить древние слои захоронений» под могилой.

Другая бюрократическая преграда — это требование доказать свою родственную связь с давно похороненными родственниками. В нашем случае потребовали свидетельства о рождении отцовской матери и тети, 1907 и 1917 годов рождения. Понятно, что таких документов у нас не было. «Не могу разрешить захоронение», — слышал я рефреном. Но за дополнительные инвестиции в бюджет сотрудников кладбища формальные преграды легко снимаются. Впрочем, можно пойти в лобовую. Ежегодно москвичи подают на организацию похоронного дела несколько сотен жалоб. Время от времени по ним даже возбуждают уголовные дела. Кладбищенские об этом знают и не то чтобы трепещут, но учитывают риски. Поэтому, если начать твердо отстаивать свои права, есть шанс отбиться от навязчивого шантажа. Хотя нервы все равно попортят.

— Подпишите мне обязательство по размеру гроба. Будет хоть на сантиметр длиннее, не дам хоронить, — в конце концов говорит мне служащий. И оставшиеся до похорон два дня я все время опасался, что скандал возобновится прямо у могилы во время прощания. Но пронесло.

Когда над могилой вырос маленький холмик свежей земли, а отец остался прощаться с любимой, я зашел к мастерам, изготовляющим надгробия. Ставить их немедленно нельзя — земля осядет, и памятники упадут или покосятся. Но мы рассчитали ориентировочную стоимость работ. Как и с похоронами, я ориентировался на средние по цене предложения. Изготовление и установка нового памятника, перенос старого, бетонная стенка с одной стороны участка, чтобы никто не мог «откусить» от него новый кусочек, благоустройство могилы и новая решетка обойдутся примерно в такую же сумму, как и прошедшие похороны — около 200 тыс. рублей. Впереди целый год, чтобы скопить их.

***

Когда я решил описать свой опыт организации похорон, я позвонил в похоронное агентство, услугами которого мы воспользовались, и попросил об интервью. Но все оказалось не так просто. Директор потребовал, чтобы в материале обязательно были не только название его конторы, но и кликабельная ссылка на сайт и номер телефона.

Я объяснил, что такие данные превращают материал в рекламную интеграцию. Директор разгневался. «Я не хочу рекламы, — закричал он в трубку. — Но мы помогаем людям! Вы же видели, как работают другие? Вам это ничего не будет стоить — просто указываете наш номер. А мы вам сделаем скидку в следующий раз».