В Америке, где рождается большинство медийных волн, осень началась со «стендапа» 81-летнего лидера республиканцев в Сенате Митча Макконнелла. Он (уже не в первый раз) завис. Во время встречи с журналистами в его родном Кентукки пожилого джентльмена спросили, будет ли он вновь баллотироваться на свой пост, когда в 2026 году истекут его нынешние полномочия. В ответ лидер сенатского меньшинства молчал долгие 30 секунд, глядя в одну точку. Помощники бросились помогать сенатору, спрашивая, услышал ли он вопрос. Но ему потребовалось еще какое-то время, чтобы прийти в себя. О своих планах на будущее он журналистам так и не рассказал. Мемы можно посмотреть здесь и здесь.

The Wall Street Journal провела опрос, согласно которому 73% американцев считают слишком старым, чтобы баллотироваться на новый срок, действующего президента-демократа Джозефа Байдена. Главными словами, которые ассоциируются у граждан с национальным лидером, стали «старый, устаревший, дряхлый, деменция» (26%) и «медленный, сонный, идиот» (15%). Старческое угасание объединяет республиканца Макконнелла и демократа Байдена больше, чем партийные разногласия разъединяют. Не случайно президент попытался защитить своего оппонента, назвав его другом и пообещав, что тот обязательно поправится. Но это лишь укрепило впечатление о том, что власть в Америке оказалась у партии геронтократии.

«Сенат является самым привилегированным домом престарелых в стране», — заявила кандидат на президентскую номинацию от Республиканской партии бывший постпред США в ООН Никки Хейли. У нее есть основания так говорить: нынешний Сенат занимает второе место по среднему возрасту своих членов за 250 лет американской истории, уступая только предыдущему составу, и то только благодаря тому, что на заслуженный отдых ушли несколько «динозавров» в возрасте за 90. Несмотря на их отставки, Сенат за 40 лет постарел на 12 лет, а палата представителей — на 9. Президентский кабинет занимают люди, родившиеся в 1946 году или ранее (единственным исключением был Барак Обама), и так, скорее всего, будет происходить на протяжении большей части нынешнего десятилетия. Время словно остановилось.

Быстрое старение политической элиты происходит не только в Америке. В Китае впервые с 1970-х не произошло смены политических поколений. Если до 2020-го действовало негласное правило, что высшие чиновники должны уходить после достижения ими возраста 68 лет, то после ХХ съезда КПК у руля остались 70-летние функционеры прошлого призыва во главе с Си Цзиньпином. В России при Ельцине средний возраст руководства высших органов законодательной и исполнительной власти составлял 50 лет, а сейчас — почти 56, как при Брежневе. Еще при Дмитрии Медведеве для чиновников был установлен предельный возраст нахождения на госслужбе — 60 лет. С тех пор его повысили до 70, а для госслужащих высшего звена отменили вовсе. Теперь в Совете безопасности половина членов старше 65. Средний возраст членов Совета безопасности, правительства и руководства Администрации президента с 2012-го увеличился на 7 лет.

Неуклонно растет и возраст университетских профессоров, банковских руководителей и глав крупных корпораций. Только с 2005 по 2020 год средний возраст генеральных директоров из списка Fortune 500 и S&P 500 вырос на 14 лет, до почти 60, как и средний срок пребывания в должности. Верхний ярус общественной пирамиды занимают одни и те же люди; как минимум люди одного и того же поколения.

Десятилетия здорового старения

Установление геронтократии в мировом масштабе происходит на фоне ускоряющегося старения всего общества. Средний возраст человечества, по данным Мирового социального доклада ООН, вырос с 1950-го с 22 до 30 лет, но отныне этот процесс пойдет быстрее. К концу столетия средний землянин будет старше, чем нынешний средний россиянин, ему будет больше 42 лет. Это происходит за счет постепенного сокращения рождаемости. Но в еще большей степени — за счет роста количества и доли людей старшего возраста. Впервые в истории нашего вида людей старше 65 стало больше, чем детей в возрасте до 5 лет. В 2022-м они составили 10% населения планеты. А к середине века их будет уже 16% или даже больше. Это означает 1,6 млрд пожилых, вдвое больше, чем пятилетних, и столько же, сколько детей до 12 лет. Еще быстрее растет число тех, кто достиг 80 лет. В 2021-м их было 155 млн человек, а в 2050-м, по расчетам ООН, будет 459 млн. Организация Объединенных Наций даже провозгласила 2021–2030 годы «десятилетием здорового старения». Эта кампания призвана «объединить усилия правительств, гражданского общества, международных учреждений, специалистов, ученых кругов, СМИ и частного сектора вокруг десяти лет координированных, стимулирующих и совместных действий, направленных на улучшение жизни пожилых людей, их семей и местных сообществ, в которых они живут». Если сделать это не получится, то для новых усилий будет еще много десятилетий: стариков будет становиться все больше как минимум до конца века.

Человечество с таким вызовом еще никогда не сталкивалось. Теория демографического перехода, на которую опираются и социальные науки, и чиновники во всем мире, утверждает, что все общества после промышленной революции проходят более или менее одни и те же четыре стадии. Первая — это естественный демографический баланс, характерный для аграрных обществ. Большинство населения живет крестьянским трудом. Семьи заинтересованы в максимальном числе рабочих рук. Ведь расходов на образование и развлечения нет, уже с 7–8 лет дети начинают трудиться почти наравне со взрослыми, а позже становятся основной опорой родителей. Но высокая рождаемость компенсируется столь же высокой смертностью. Средняя продолжительность жизни невелика: считается, что еще в XIX веке она не превышала 29 лет (учитывая высокую детскую смертность). Стариков мало. Но именно в их руках концентрируются власть, богатство и влияние. Демографический рост на этой стадии либо не происходит вовсе, либо опирается на внешние факторы. Например, на заселение новых территорий, которое приводит к экстенсивному расширению пищевой базы. Или на потепление климата, которое повышает урожайность. Считается, что с 1400 по 1700 год население мира выросло едва заметно: с 250–350 млн человек до 350–450 млн. За следующее столетие население удваивается — по мнению французского историка Фернана Броделя, в основном за счет потепления климата.

Но после промышленной революции рост делается взрывным. Производительность труда резко увеличивается, производство растет и становится более предсказуемым. Голод перестает быть неизбежной рутиной. Большинство людей знакомятся с азами личной гигиены и медицины. Детская смертность снижается на порядок. Европа прошла эту стадию в XIX — начале XX века. Население многих стран увеличивается в 3–4 раза. Другие регионы присоединяются позже, и эффект сказывается на протяжении ХХ века. За столетие людей на планете стало в 4 раза больше — с 1,6 млрд до 6 млрд.

На третьей стадии демографического перехода рост населения продолжается, но уже медленно и в основном за счет увеличения продолжительности жизни. Большинство жителей уже горожане. Женщины пользуются контрацепцией и планируют рождение детей. Их число резко сокращается. Именно на этой стадии в обществе в массовом количестве появляются пожилые. В основном это пенсионеры, живущие за счет социальных программ. Их роль в обществе находится на историческом минимуме. Сегодня третья стадия демографического перехода завершается в большинстве развивающихся стран Азии и Латинской Америки. Только у африканцев она в основном впереди.

Развитые страны сегодня завершают четвертую стадию демографического перехода. И рождаемость, и смертность находится на очень низком уровне. Но число детей падает ниже двух на среднюю женщину, то есть ниже уровня биологического воспроизводства поколений. Только миграция тормозит естественное сокращение населения. Зато средняя продолжительность жизни приближается к биологическому пределу. В Японии, например, она выше 82 лет. Люди все дольше сохраняют силы и способность заниматься трудом, особенно управленческим: рождается новая геронтократия, а социальная мобильность падает.

Никто не знает, как будет выглядеть гипотетическая пятая стадия. Будет ли она связана с депопуляцией? Произойдет ли коллапс пенсионных систем из-за того, что пенсионеров будет все больше, а работников — все меньше? Сможет ли вообще существовать современная экономика в условиях сокращающегося числа потребителей и еще быстрее убывающей рабочей силы? Что случится с неравенством и властью в «старом» обществе? Будет ли общество пенсионеров способно к переменам или оно утвердит торжество нового консерватизма?

Пока интеллектуалы пытаются осмыслить эти беспрецедентные вопросы, правящие миром старики мешают им, занимаясь привычными делами вроде войн, политических интриг и попыток любой ценой не допустить никаких перемен.

Пожилая экономика

Первая и самая очевидная проблема — изменение пропорции между трудоспособным населением и пенсионерами. В странах с высоким доходом пожилые люди не просто производят меньше, чем потребляют. Они потребляют в среднем больше, чем люди других возрастов. В первую очередь — медицинские услуги, которые становятся более востребованы с возрастом. Например, индекс потребления 80-летних в ОЭСР в 1,5 раза больше, чем у 40-летних. А вот в самых бедных странах старики потребляют на 10% меньше, чем их дети. Это первая развилка: как общество поступит с самой большой возрастной стратой? Обречет стариков на прозябание или раскошелится им на достойную жизнь?

Велик риск, что сокращение рабочей силы не будет в достаточной степени компенсироваться ростом производительности труда. В частности, из-за того, что даже сохранившаяся рабочая сила тоже постареет. Это значит, что повышение квалификации работниками замедлится, как и внедрение инноваций. Но главное, что рост иждивенцев заставит тратить на них часть ресурсов, которая в противном случае могла бы пойти на инвестиции или потребление.

У экономического роста всегда было два источника. Развитие и внедрение технологий, с одной стороны, и демографический рост, увеличивавший размер рынков, с другой. Для внедрения новшеств, будь это каравеллы, паровозы или промышленные роботы, нужно было растущее число покупателей и работников. Поскольку человечество не сталкивалось с сокращением рабочей силы и населения в глобальном масштабе почти 700 лет, никто не знает, будут ли у общества на пятой стадии демографического перехода силы и ресурсы на рост. Пусть даже не количественный, а качественный.

Самая старая страна сегодняшнего мира — Япония — дает противоречивые примеры нашего собственного будущего. С одной стороны, государственный долг Страны восходящего солнца один из самых больших в мире. Он непрерывно растет при стагнирующей экономике уже около 30 лет (например, с 1992 по 2014 год он увеличился с 70% до 226% ВВП). Драйвером этого процесса стало удвоение государственных социальных расходов в ВВП, большая часть которых идет на пенсии, долгосрочный уход и здравоохранение для пожилых. Старшие поколения японцев значительно богаче молодежи. «Это случай несправедливости между поколениями, когда одно из них обдирает другое, — восклицает эксперт Asia Century Institute Джон Уэст. — Но остановить этот разбой на дорогах сложно, поскольку Япония является “серебряной демократией” (то есть политический вес старших поколений слишком велик)».

С другой стороны, именно нехватка рабочей силы стала катализатором технологической модернизации вообще и автоматизации промышленности в частности. По данным Международной федерации робототехники, Япония лидирует по производству промышленных роботов (более 78% мирового производства по сравнению с 30% в 2016-м). Связь старения и роботизации особенно бросается в глаза в сельском хозяйстве. Средний возраст фермеров в стране в 2020-м превысил 68 лет. Это вынудило рынок полностью трансформировать отрасль, внедрив цифровизацию, беспилотные технологии и вертикальное земледелие, пишут авторы Всемирного социального доклада ООН. Капитал принимает форму роботов и замещает человеческий труд.

Бедность и неравенство: возрастной аспект

Социальные последствия старения общества тоже образуют двойственность, подобную той, которая встает перед экономистами. С одной стороны, в сегодняшнем мире пожилые люди особенно уязвимы перед рисками нищеты. Еще в предпенсионном возрасте многие сталкиваются с ухудшающимися условиями найма: работодатели предпочитают молодых. Но выход на пенсию для низкооплачиваемых работников, особенно в небогатых странах, часто означает жизнь на грани выживания.

С другой стороны, данные ООН показывают, что среди лиц старше 65 значительно меньше людей, живущих в условиях крайней бедности (7% в среднем по миру), чем среди детей (20%) и даже людей трудоспособного возраста (10%). А в развивающихся странах, включая Россию, именно среди людей старше 60 лет неравенство достигает пиковых значений. В то время как одни опускаются на дно доходной пирамиды, уходя на пенсию, другие наслаждаются накопленным за долгие годы богатством или сохраняя в своих руках командные должности. Именно здесь формируется среда геронтократии.

Страны ОЭСР постоянно наращивают затраты на пенсии по возрасту. В 1980-м они составляли 5,5% ВВП, в 2019-м — уже 7,7%. Почти везде правительства реагировали на этот процесс повышением пенсионного возраста. И в случае сохранения нынешней пенсионной системы это неизбежно. Ведь если в ЕС в 2001-м на каждого человека старше 65 приходилось четыре человека трудоспособного возраста, то в 2020-м их было только трое, а к 2050-му останутся лишь двое трудоспособных на одного в возрасте 65+. Каждый год увеличения средней продолжительности жизни приведет к повышению пенсионного возраста примерно на полгода, считает независимый демограф Алексей Ракша.

Но повышение пенсионного возраста само по себе дает много побочек. Исследования показывают, что оно плохо отражается на здоровье людей предпенсионного возраста. А это снижает производительность труда и рост экономики. Еще хуже, что чем больше людей в возрасте продолжают работать, тем хуже ситуация на рынке труда для молодежи. В Китае среди молодых людей 26-процентная безработица, несмотря на прекращение роста населения и исчерпание демографического потенциала деревни. А исследователи из стран ОЭСР жалуются на сломанные социальные лифты: новым поколениям сложнее делать карьеру, чем их родителям. В итоге мотивация работников падает, экономика начинает буксовать, а в обществе копится недовольство.

В сухом остатке получается, что сложившаяся в ХХ веке социальная система не справляется с вызовами стареющего общества. Она лишь накапливает издержки: увеличивает неравенство, блокирует технологическое и социальное развитие и тормозит рост.

Есть ли выход?

Традиционная противоположность между левыми и правыми рецептами решения социальных проблем внезапно стирается. Оба привычных ответа ведут в тупик. Если продолжить либеральную социальную стратегию последних десятилетий, то неравенство взлетит до небес, производительность труда застынет вместе с технологической модернизацией, а общество взорвут социальные противоречия. Если прислушаться к требованиям профсоюзов и левых партий, отказаться от повышения пенсионного возраста, то закончится рост и начнут расти долговые пузыри. Общество повсюду, как в Японии, превратится в громадный дом престарелых. Впрочем, не повсюду. В бедных странах это будет выглядеть как жуткая больница для бедных из романов XIX века.

Преодолеть кажущуюся безысходность можно, только отказавшись от традиционных рецептов индустриальной эпохи. Во главу угла нужно поставить не рост экономики, а ее качество. Целевым показателем в первую очередь должна быть производительность, а не увеличение выпуска, продаж, оборота и прибыли, то есть на первое место выходит способность создавать те же товары с меньшей затратой материалов, энергии, а главное — труда. По расчетам экспертов ООН, для достижения показателей устойчивого развития производительность труда должна в 2020–2050 годах расти на 3,2% в год. Такого роста мир не видел с начала 1970-х.

Чтобы приблизиться к этим показателям, нужно радикально нарастить то, что на сухом языке экономистов называется инвестициями в человеческий капитал. В первую очередь это образование. Но само образование должно измениться. Из института, ориентированного на профессиональную подготовку молодежи, оно должно стать непрерывным процессом, охватывающим все общество. И его пожилую часть в первую очередь. Непрерывное и доступное образование должно стать институтом ресоциализации людей, их адаптации к новым социальным ролям.

Эти роли нужно создавать. Механически повышая пенсионный возраст, правительства принуждают пожилых бедняков работать, дотягивая до пенсии. Это откладывает банкротство пенсионных систем, но накапливает проблемы. Растет нагрузка на систему здравоохранения. В экономике накапливаются «плохие» рабочие места. Нужно направлять способности и опыт старших поколений туда, где он может пригодиться. Таких пространств много. Например, если оплачивать бабушкам и дедушкам работу, связанную с воспитанием собственных внуков (молодых поколений в целом), то от этого вырастет не только «валовое внутреннее счастье». Это высвободит колоссальные резервы времени у родителей, которые быстрее смогут вернуться к работе, внося свой вклад в развитие экономики.

В сегодняшней экономической системе работающие старики часто продолжают работать по трудовым договорам, в то время как среди молодежи царит прекарная занятость. На обоих концах этого возрастного распределения это ведет к стагнации. Но обе стороны только бы выиграли, если бы ситуация стала противоположной. Молодежь получила бы возможности для карьеры и новую мотивацию к труду. А пожилым было бы проще работать в условиях неполного и гибкого графика. Но для этого пенсионная система должна стать значительно более щедрой. Исследования показывают, что рост пенсий и адаптация гибкой занятости к возможностям старших поколений позволили бы увеличить уровень участия рабочей силы. На рынок труда, например, вышли бы миллионы пожилых женщин, которые сегодня скованы плохим здоровьем, неоплачиваемым домашним трудом, отсутствием  программ непрерывного образования и приемлемых трудовых ролей.

Комплексные усилия по ресоциализации старших поколений могут дать колоссальный эффект в увеличении здоровой жизни. Это хорошо заметно на примере пожилых европейцев и американцев из среднего класса. Их жизнь после 60 не мучительное дожитие между поликлиникой и грядкой, а полноценная, активная жизнь, полная смысла и радости. И огромный вклад в это вносит возможность работать и участвовать в жизни общества, а не чувствовать себя бесполезным балластом. Сегодня такое положение — привилегия незначительного меньшинства. Но она может стать нормой жизни для большинства.

Для этого нужно совсем немного. Нужно отказаться от старого образа мысли и решиться на перемены. Но правящие во всем мире геронтократы пока к этому не готовы.