Американец Отто Пол владеет стартапом номер один в области сторителлинга. «Рассказывание историй — суперсила предпринимателя», — говорится в профиле бизнесмена на LinkedIn. Отто проводит ежегодную премию за самые удачные рассказы компаний о своей работе — общая стоимость призов составляет 1 млн долларов. Рассказывать истории Отто учился, работая репортером The New York Times в Москве начала 1990-х, где с ним самим случилась, возможно, самая драматичная история в его жизни.

Вечером 3 октября 1993 года будущий предприниматель лежал, скорчившись за бетонной клумбой, в пяти метрах от здания телецентра «Останкино». Из окон здания по площади стреляли пулеметными очередями. Верный президенту Ельцину спецназ «Витязь» выкашивал демонстрантов и ополченцев, поддерживающих мятежный Верховный Совет. Под огонь попали случайные прохожие, зеваки и журналисты.

В какой-то момент Отто поднял голову и увидел человека в синих джинсах и красной бейсболке Atlanta Braves, который перетаскивал раненых в безопасное место. Его имя станет впоследствии известно: 26-летний адвокат Майк Дункан в тот день вытащил из-под пуль не менее десяти человек. Отто мог стать одиннадцатым. Майк подбежал к нему и спросил по-английски: «Ты в порядке?» Опять началась стрельба. Двое молодых американцев долго лежали рядом друг с другом под цветочной клумбой. «Думаю, ради этого мы и приехали в Москву», — сказал невпопад Майк, словно они были на коктейльной вечеринке. Отто не успел ответить. Одна пуля по касательной задела его голову, а вторая насквозь пробила грудь в районе легкого. Воздух стал вытекать из него вместе с кровью.

— Не теряй сознание, — слышал он сквозь туман слова соотечественника. — Я тебя вытащу.

Майк кричал солдатам, сидевшим в нескольких метрах от них: «Не стреляйте! Мы американцы. Позвольте нам уйти!» Но очереди продолжались. Тогда он заставил Отто считать вслух, чтобы оставаться в сознании. И подсказывал нужную цифру, когда раненый замолкал. Они досчитали до двадцати. Отто приподнял голову и увидел, что Майк лежит ничком, а из его головы вытекает лужица темной крови. Его ноги подрагивали, но скоро он замер.

А самого Отто спасли через несколько минут. Его вытащили из пекла двое. Имя первого он запомнил. Это был сотрудник службы безопасности телекомпании NBC Алексей Власов. Как звали второго человека, Отто узнал от меня. Это был доктор Александр Соколов, член Добровольной санитарной бригады имени Максимилиана Волошина, которая спасала раненых с обеих сторон той далекой «малой гражданской войны», которая положила начало современной России.

Власов и Соколов обмотали пробитую грудь Отто простым целлофановым пакетом, который закрепили кусками пластыря по краям. Это спасло американцу жизнь. Примитивный клапан не позволил ему задохнуться по дороге в больницу.

Между двух огней

Осенью 1993 года Россия разломилась пополам. Над Кремлем уже 20 месяцев развевался триколор, а не красное советское знамя. Но надежды на быстрый переход к свободе и изобилию рухнули. Только за первый год независимости цены выросли на фантастические 2500%. Миллионы бывших советских граждан вместо чаемого Запада попали в третий мир со всеми его контрастами. Зарплата инженера или рабочего могла равняться стоимости стрижки в парикмахерской или бутылки импортного вина. Пенсионеры на перекрестках продавали свою одежду и фамильные драгоценности, чтобы купить еды. По вечерам на улицы Москвы выходили толпы проституток. Посреди всеобщей нищеты сверкала показная роскошь новых хозяев жизни.

Шоковая терапия ельцинского правительства вызвала яростное сопротивление, которое возглавили недавние соратники главы государства — вице-президент Александр Руцкой и спикер Верховного Совета Руслан Хасбулатов. С ними были большинство депутатов советского парламента, избранных на первых (по мнению критиков, и последних) полусвободных выборах в 1990-м.

Вокруг Верховного Совета сложилась пестрая коалиция, в которой ультраправые легко уживались с ультралевыми. Оппоненты называли эту смесь красно-коричневыми и даже коммуно-фашистами. Под зданием парламента митинговали радикальные коммунисты во главе с Виктором Анпиловым. Но созданное парламентом Министерство внутренних дел возглавили националисты. Самым одиозным из них был генерал Альберт Макашов, которого Руцкой назначил заместителем министра. Уже тогда генерал был известен своими антисемитскими высказываниями о борьбе с «властью жидов». В состав сформированного депутатами охранного подразделения входили боевики из неонацистского «Русского национального единства» Александра Баркашова. Они были вооружены автоматами. Оружием владели и сторонники Станислава Терехова из «Союза офицеров».

Лидеры Верховного Совета плохо контролировали эти отряды. Порой они занимались брутальной самодеятельностью. Вечером 23 сентября отряд офицеров Терехова атаковал здание Главнокомандования Объединенных вооруженных сил СНГ. Захватить штаб не удалось, но в перестрелке погибли два человека. Настроенные проельцински СМИ усиливали экстремистский имидж сторонников Верховного Совета, стараясь оттолкнуть от него массы и в первую очередь интеллигенцию.

За Ельциным тоже стояла политическая коалиция. Его поддерживали радикальные либералы, например сторонники Егора Гайдара, который тоже призывал их выходить на улицы. В пользу Ельцина высказались многие деятели культуры — Булат Окуджава, Даниил Гранин, Дмитрий Лихачев, Василий Аксенов, Лия Ахеджакова и другие. Но главной силой, поддерживавшей президента, были бюрократия и обогатившиеся в результате радикальных реформ близкие к власти предприниматели. Кремль владел инициативой. Именно Ельцин спровоцировал обострение кризиса, подписав 21 сентября указ №1400, который предусматривал роспуск парламента и фактическую отмену Конституции. Конституционный суд во главе с Валерием Зорькиным в тот же день признал указ Ельцина не соответствующим Конституции и постановил, что он может служить основанием для отрешения президента от должности.

Авторитарная политика Ельцина отталкивала от него многих почти так же сильно, как и его непопулярный шоковый курс в экономике. Несмотря на крайнюю поляризацию общества, миллионы людей остались вне двух борющихся лагерей. Выступить в роли посредников пытались многие, включая патриарха Алексия II, но организовать третью силу в обществе, которая противостояла бы как лидерам Верховного Совета, так и Ельцину, никто не смог. Но были те, кто попытался это сделать.

Между двух огней оказались, например, молодые левые активисты. В начале перестройки они были на острие общественного движения. Первые общественные организации, независимые от КПСС, были социалистическими по своей идеологии: коммунистическому начальству казалось, что это что-то родственное, что у него образовались «попутчики». С другой стороны, людям социалистическая идеология была более понятной после десятилетий советской власти. И левые группы расцвели пышным цветом. Уже летом 1987 года была создана Федерация социалистических общественных клубов. Она была широка: выходцы из нее впоследствии участвовали в радикальном анархистском движении и умеренных социал-демократических организациях. А поначалу, казалось, социалисты доминировали в пробудившемся общественном движении. Но уже в 1989-м лидерство в оппозиции у левых «неформалов» (как называли в те годы общественников) перехватили статусные либеральные коммунисты — выходцы из номенклатуры, выступавшие с реформаторских позиций. Юрий Афанасьев, Анатолий Собчак, Андрей Сахаров и Борис Ельцин превратились в признанных вождей партии перемен. «Неформалы» были с ними на одной стороне до 1991-го: главной угрозой им казалась реакция со стороны силовиков и консерваторов. Но после прихода к власти Ельцина большинство левых активистов перестроечной поры почувствовали себя обманутыми. Впрочем, без своего лагеря оказались не только люди левых взглядов. Раскол произошел даже среди правозащитников из общества «Мемориал»*.

Когда в Москве разразилась «малая гражданская война», позиция «чума на оба ваши дома» неожиданно оказалась притягательна для очень многих граждан. Как сказал один из добровольцев санбригады им. Максимилиана Волошина, «не участвовать было влом, а участвовать на чьей-либо стороне было противно».

Третья сила

Бывшие «неформалы» еще до кульминационных событий сентября-октября пытались сделать заявку на существование третьей силы. Историк Ярослав Леонтьев вспоминает: «23 февраля 1992-го ОМОН жестоко разогнал митинг ветеранов. Силы “правопорядка” срывали со стариков боевые награды, избивали, швыряли на асфальт. В годовщину этого события мы с группой соратников по Товариществу социалистов-народников с красным знаменем и плакатом “Третья сила — это сила!” поочередно посетили два альтернативных митинга. На Манежной площади митинговали так называемые красно-коричневые, около здания Верховного Совета почему-то, наоборот, собрались сторонники Ельцина. Наша акция-перформанс заключалась в привлечении к себе внимания с целью поиска людей со схожей позицией. Но если на митинге оппозиции мы просто вызвали недоумение, то от ельцинистов мы услышали угрозы физической расправы и требование “немедленно убрать красную тряпку”, хотя знамя у нас было не с коммунистической символикой, а с эсеровским лозунгом “В борьбе обретешь ты право свое!”».

В сентябре противостояние резко обострилось. Пролилась первая кровь. В воздухе пахло настоящей гражданской войной. 1 октября блеснул лучик надежды: на переговорах между представителями Ельцина и Верховного Совета в гостинице «Мир» было достигнуто соглашение о мирном преодолении противоречий. Но уже на следующий день ситуация вновь вышла из-под контроля. Александр Руцкой «отправил в отставку» правительство Черномырдина и призвал граждан активировать акции протеста. На центральных площадях стали собираться сторонники Верховного Совета. Было понятно, что происходят исторические события и времени на подготовку больше нет. Нужно было действовать.

Утром 2 октября в здании «Мемориала» в Малом Каретном собрались несколько десятков человек из числа тех, кому были противны обе стороны противостояния, но кто не считал возможным и самому оставаться в стороне. Компания получилась пестрая. В нее входили представители, казалось, полярных идеологий — члены коммунистических организаций и «Демсоюза» Валерии Новодворской. Комсомольцы, анархисты, «народники», правозащитники из «Мемориала». И ветеран Афганской войны. Был даже один депутат районного Совета по имени Александр Абрамович, который использовал свои полномочия, чтобы «зарегистрировать» отряд добровольцев и выдать им официальную бумажку с печатью. Преобладала молодежь. Самому младшему участнику было 16. Но были и взрослые, сорокалетние люди. Представлены оказались чуть ли не все национальности бывшего Союза: русские, евреи, армяне, молдаване. Так родилась добровольная санитарная бригада. По предложению Ярослава Леонтьева ее назвали в честь поэта Максимилиана Волошина, который во время Гражданской войны попеременно помогал то красным, которых преследовали белые, то белым, которых добивали красные. Ведь участники санбригады собирались делать то же самое — оказывать помощь пострадавшим с обеих сторон.

— Поначалу настроение у всех было довольно благодушное: ожидали драк с ОМОНом, дубинок, водометов, в крайнем случае — газа «Черемуха», но даже в страшном сне никто не мог предположить, какие масштабы примет «малая гражданская война» в Москве и сколько крови будет пролито, — вспоминает Ярослав Леонтьев.

Во дворе дома на Арбате, прямо напротив мэрии, развернули полевой медпункт. На стене нарисовали красный крест. Установили картонку с надписью «Врачи! Здесь нужен ваш профессиональный опыт!» (несколько человек действительно откликнулись и присоединились к волошинцам). Рассортировали имевшиеся бинты, медикаменты и бутылки с водой. Разведали находившуюся неподалеку аптеку: в случае необходимости ее решили вскрыть, чтобы пополнить запасы.

3 октября начались серьезные столкновения — появились жертвы. Толпа сторонников Верховного Совета, митинговавшая на Октябрьской площади, прорвала милицейское оцепление и двинулась к заблокированному властями зданию парламента. На Крымском мосту и Смоленской площади против них применили гранаты со слезоточивым газом. Но толпа смела милиционеров и срочников из внутренних войск. Именно здесь волошинцы оказали первую помощь жертвам. Избитых милицией людей перевязывали и отправляли в больницы. На Смоленской площади толпа окружила автобус с офицерами милиции, не успевшими отступить после прорыва оцепления. Им грозил самосуд. И вновь вмешались члены санбригады: они встали в оцепление вокруг попавших в ловушку «слабовиков» и не позволили разорвать их на части.

Началась стрельба. Толпа митингующих захватила здание мэрии. Сопротивление милиции быстро подавили. Несколько десятков человек даже взяли в плен. Здесь нескольким членам санбригады довелось помогать своим идеологическим оппонентам: перевязали пострадавшего в перестрелке баркашовца. Кровь делала идеологические споры неактуальными. Во всяком случае, для волошинцев. Впрочем, активист РНЕ тоже не стал разжигать: поблагодарил за помощь. На Арбате оказали помощь окровавленному парню, на которого напали мародеры. Отвели его в пункт милиции в метро.

— Там менты сидят напуганные, — рассказывает Леонтьев. — Набросились на меня: «Слушай, мы тут без связи сидим, ничего не знаем. Что там наверху происходит? Чья власть-то?»

Среди сторонников Белого дома царила эйфория. Волошинцы тоже попали в здание парламента. Через репродуктор они вновь призвали врачей присоединиться к ним. Откликнулись еще трое добровольцев. Заодно из резервов Верховного Совета волонтерам выдали паек: черный хлеб и консервы. Санитары перекусили первый раз за день.

Тем временем отряды ополченцев садились на грузовики, чтобы ехать к «Останкино». Считалось, что именно там заключена «Кощеева смерть» ельцинского режима. Сторонники Верховного Совета собирались вышвырнуть «пропагандистов Кремля» из студий, чтобы рассказать народу «свою правду». Большая часть волошинцев тоже отправилась в «Останкино». Когда они добрались туда, там царила радостная эйфория от казавшейся близкой победы. Но вместо решительных действий оппозиционеры долго митинговали. В какой-то момент из толпы по зданию телецентра прозвучал гранатометный выстрел. Кто его сделал, неизвестно. Возможно, один из ополченцев или внедренный провокатор. Есть даже версия, что выстрела не было, а произошел взрыв какого-то устройства в самом здании. В любом случае размещенный в помещении спецназ «Витязь» открыл шквальный огонь по толпе. Пальба периодически стихала и возобновлялась каждые 5–10 минут.

— Мы старались не попасть в зону огня, — вспоминал член санбригады Станислав Маркелов, убитый неонацистами в 2009-м. — Когда замечали раненых, они кричали: «Врача! Врача!» Приходилось бежать в ту сторону. Скольким людям оказали помощь? Никто из них не подсчитывал. Раненые исчисляются десятками. Но тогда, понятное дело, было не до счета. В основном мы помогали гражданским лицам. Немногочисленные боевики в случае ранения отвозились на автобусах к Дому Советов — там у них был свой медпункт. Наш санитар Володя Савельев на пару с одним частником вывез из зоны огня в институт Склифосовского нескольких тяжело пострадавших.

Пройдет 16 лет, и Стаса, уже знаменитого адвоката, убьют в центре Москвы. «Когда в его родном городе началась война, девятнадцатилетний Стас Маркелов, хиппи с собранными в конский хвост волосами, тусующийся с “анархами” студент-юрист, оказался на своем месте: не в окопах и не на баррикадах, не на той или другой стороне, а между ними, — напишет о нем его друг и товарищ-волошинец, а ныне нобелевский лауреат Александр Черкасов. — Помогал всем — сначала избитым солдатам, потом раненым демонстрантам. Наверное, лучший, если не единственный способ сохранить себя, когда всех вокруг охватило безумие».

Одним из этих нескольких десятков человек, которых спасли волошинцы, стал американский журналист и будущий предприниматель Отто Пол, прятавшийся от шквального огня за бетонной клумбой. По официальным данным, у «Останкино» погибли 47 человек, а всего за две недели кризиса оборвалась жизнь 158 людей. Еще 423 человека были ранены или получили иные телесные повреждения. Оппозиция называла другие цифры — вплоть до 1500 человек, хотя убедительно подтвердить эти данные так и не удалось.

Гражданская война, которую все хотели забыть

Много лет Отто Пол рассказывал друзьям о своем смертельном приключении в охваченной гражданской войной России, пока эта история не превратилась для него в «вялый анекдот». Но однажды его невеста спросила его о шрамах на груди, и он не нашел слов, чтобы ответить ей, несмотря на свой талант рассказывать истории. Прошлое вернулось и требовало ответов: кем были люди, которые умирали вокруг него на той осенней московской площади? Что случилось с солдатами, стрелявшими в них? Как живет тот, кто выстрелил в него самого? Что думает об этой трагедии страна, история которой началась в те далекие дни? И американец вновь отправился в Москву, чтобы найти своего несостоявшегося убийцу.

Отто приехал в Москву в конце благополучных нулевых. Его фантасмагорическое расследование увенчалось успехом. Он нашел офицеров, командовавших «Витязем» и занимавших свои позиции всего в нескольких метрах от клумбы, за которой он прятался. Отто описывает, как он пил кофе с одним из них. «На тебе была бейсболка?» — спросил его спецназовец. «Нет, в бейсболке был другой. Он погиб», — ответил Отто. Стрелявшие хорошо помнили тех, в кого стреляли. Они слышали крики, просьбы дать уйти из-под огня. Но «как только начинается стрельба — как объяснить? Это сражение. Зачем мы сейчас об этом говорим?» Офицер сидел напротив американца, которого 16 годами раньше видел через мушку автомата. Они были сверстниками — в 1993-м обоим было чуть больше 20.

— «Вот это вечерок», — сказал офицер, когда я закончил задавать вопросы, — рассказывает Пол. — Мы долго молчали. Внезапно он заговорил и уже не мог остановиться. Слова текли, как вода из разорвавшейся трубы. «Нужно помнить эти дни, это необходимо. Тогда я был женат на другой женщине, потом наш брак распался. Теперь я снова женат, но моя вторая жена ничего в этом не понимает. Иногда я сижу дома, и мне не с кем поговорить. Твоя работа очень важна. Потому что иногда хочется сесть, посмотреть заново “тот фильм”, выпить. Понимаешь?» В тот момент я понял, что не могу его ненавидеть. Он не был просто объектом вины или гнева. Я нашел одного из тех немногих людей на земле, которые могут действительно помочь мне понять мое прошлое. И, вернее, как ни ужасна была эта мысль, наше прошлое.

В годовщину событий Отто побывал в «Останкино». На улице он увидел, как охрана прогнала родителей, пришедших помянуть своих погибших детей. Потом он вошел внутрь: его пригласили на встречу ветеранов «Витязя», поминавших погибшего в тот день солдата, своего товарища. Из окна он увидел клумбу, под которой прятался много лет назад. Убежище оказалось ненадежным: оно прекрасно простреливалось из здания. Офицеры тихо переговаривались. Они отдали Отто фотографии, сделанные им много лет назад, вручили ему серебряную памятную медаль и попросили сказать тост.

— Я не знал ни одного из вас 14 лет назад, — сказал американец. — И вот я вернулся. В этот раз я стал понимать боль и тех, кто был в «Останкино», и тех, кто был за его пределами.

Потом он запнулся. Говорить по-русски было тяжело. «За русский народ», — оборвал он свой тост. Все выпили. Когда Отто вышел из здания телецентра, внизу проходила панихида по погибшим. Американец смотрел на нее, пока люди не разошлись.

— Я приехал в Москву, чтоб найти правду и разрешить свои сомнения, но обнаружил, что стране, а также самим выжившим в октябрьских событиях не удалось сделать ни того ни другого, — рассказывает он. — Как будто народ постарался забыть о людях, в основном россиянах, которые погибли на улицах той осенью. Но я нашел утешение в лицах, смотревших на меня с портретов. Я их не знал, но теперь они стали моими друзьями, партнерами в том, что я когда-то называл «своей» историей. Я подождал, когда закончилась служба и толпа разошлась. И тогда я положил свои четыре розы к памятному кресту.

Фото: социальный сети

_____________________________________________

*Признан иноагентом, а впоследствии ликвидирован по решению Мосгорсуда.