В СМИ продолжают обсуждаться версии теракта в «Крокус Сити Холле», в результате которого погибли 137 человек. Одна из них указывает на исламистский след. Близкое к запрещенному в РФ экстремистскому «Исламскому государству»* агентство Amaq опубликовало видео, снятое якобы самими исполнителями теракта.

В ролике они дают присягу ИГ. На кадрах из самого концертного зала слышны крики на таджикском языке: «Быстрее, быстрее. Неси пулемет. Убивай, не щади их. Неверные будут побеждены, иншааллах». Американские и европейские власти и эксперты также считают версию о том, что теракт был организован ИГ, основной. Речь идет об одном конкретном территориальном подразделении этой международной террористической организации — «Вилаят Хорасан», или ИГ-Х. Мы поговорили со специалистом по Ближнему Востоку Михаилом Магидом об этой организации, ее целях, тактике и почерке.

Что такое «ИГ-Хорасан»? Откуда взялась эта организация и в чем ее цели?

В первую очередь я хочу выразить свое глубокое сочувствие всем, кто пострадал от бесчеловечного теракта в «Крокус Сити». Я не знаю, кто его организовал, но очевидно, что это преступление, не имеющее никакого оправдания.

Что касается «Вилаят Хорасан» ИГ, то вряд ли можно назвать точную дату ее создания. Но проследить их генезис нетрудно. Пик военных достижений их материнской организации — собственно «Исламского государства Ирака и Леванта» — пришелся на 2014–2015 годы. Они тогда контролировали значительную часть территории Ирака и Сирии. Это больше чем половина Франции с населением 10 млн человек. Но общими усилиями американцев, россиян, сирийцев, иранцев, иракских шиитов и курдов их остановили и практически уничтожили. Сейчас в Ираке и Сирии у ИГ в лучшем случае несколько сотен боевиков, которые время от времени предпринимают какие-то диверсионные вылазки.

ИГИЛ охотно дарила свой бренд различным исламистским группировкам от тропической Африки до Афганистана. Это отражало их глобальные амбиции. А для местных исламистских групп бренд ИГИЛ означал резкий взлет узнаваемости, великолепный пиар и приток добровольцев. Часто местными филиалами становились сугубо местные, вписанные в локальный контекст группировки. Но с «Вилаят Хорасан» история другая.

Во время краха ИГИЛ в Ираке и Сирии немалая часть их боевиков бежала в Афганистан. Трудно оценить, сколько именно. Но как минимум сотни бойцов. Уже в Афганистане к ним присоединились наиболее радикальные боевики «Талибана»* — те, кто считал, что недостаточно строить исламский эмират в Афганистане в его границах, а нужна глобальная экспансия. Именно в этом отличие ИГИЛ — они сторонники глобальной экспансии, завоеваний. В итоге афганское подразделение стало, пожалуй, самым сильным региональным филиалом всей сети ИГИЛ. Причем в Афганистане они нашли некоторую социальную опору. Они до сих пор контролируют ряд труднодоступных горных районов, жители которых пополняют их ряды.

Обычно это села высоко в горах, к которым ведет даже не дорога, а горная тропа. Все подходы заминированы, поэтому врагам очень сложно захватить эти районы. А врагов у них хватает. В первую очередь это «Талибан», который контролирует большую часть Афганистана. Между двумя этими исламистскими сектами идет настоящая война, в которой «Талибан» «ведет по очкам», но добить врага не может.

А в чем причина такой непримиримой вражды между ИГ-Х и «Талибаном»?

Это две исламистские секты. Но у них разное происхождение и разная идеология, а главное — разные точки опоры. «Талибан» неизмеримо сильнее. Он опирается главным образом на пуштунов, самую крупную этническую группу Афганистана. Его корни в секте не афганского, а индийского происхождения, которая называется «Деобанди». Она существовала с XIX века, но в 1980-х распространилась среди афганских беженцев, спасавшихся от советско-афганской войны на территории Пакистана. По своей структуре «Талибан» опирается на так называемые большие пуштунские семьи. Это племенная аристократия, богатые кланы, которые занимаются наркоторговлей, торговлей оружием и иногда людьми и природными минералами. Можно сказать, что «Талибан» — это пуштунский наркокартель, который параллельно является исламистской сектой «Деобанди». Опираясь на пуштунское крестьянство, талибы сумели захватить власть в Афганистане. При этом они совершенно чужды большинству афганцев — и по идеологии, и по своему консервативному радикализму, и по этническим причинам. «Талибан» не выполнил обещание создать «инклюзивное правительство», в которое бы вошли представители всех народностей страны. При этом в регионах, населенных меньшинствами, они ведут себя наиболее жестоко.

Поэтому миллионы людей испытывают дискриминацию. На это накладывается тяжелый экономический кризис. Афганистан балансирует на грани голода. Если в сравнительно светском четырехмиллионном Кабуле эта реакция выливается в одни формы, то в религиозной и консервативной глубинке, в регионах, населенных национальными меньшинствами, она приобретает формы еще более свирепого исламизма. И именно на это опирается «ИГИЛ-Хорасан».

Опора ИГ-Х — это молодежь из числа угнетенных нацменьшинств. Особенно из таджикских деревень на севере, в меньшей степени это касается узбеков. Идеология мирового халифата оказалась востребованной в среде меньшинств, которые переживают дискриминацию.

Само название группировки — «Вилаят Хорасан» — отсылает к древнему названию региона, в который входили части Ирана, Афганистана, нынешних государств Средней Азии. То есть региона, где доминируют иранские языки, дари, а не пушту. Эта идентичность понятна таджикам и некоторым другим племенам и народностям Афганистана, которым угрожает пуштунское правление.

Кажется, у руководства ИГ-Х есть что-то вроде стратегии. С одной стороны, они выращивают новое поколение боевиков. Там, где они контролируют территорию, они действуют через школы. Они учат детей грамоте и своей трактовке Корана и исламского права. Буквально с 10 лет они учат мальчиков обращаться с оружием. К сожалению, это рано или поздно даст очень серьезные последствия. С другой стороны, они пытаются собрать и интегрировать осколки таджикских радикальных группировок, в том числе состоящих из выходцев из стран Средней Азии. Они выходят на контакт с этими людьми и пытаются подчинить их своему командованию. Для них граждане постсоветских стран, особенно Таджикистана — одна из приоритетных аудиторий.

Если я правильно понимаю, то цель ИГ-Х заключается в том, чтобы вести партизанскую, а возможно, и фронтальную войну с «Талибаном». Тактика терактов им не очень свойственна?

Нет, это не верно. «ИГИЛ-Хорасан», конечно, использует тактику партизанской войны. Но диверсии и теракты с массовыми жертвами для них также приоритет. Причем эти диверсии и теракты направлены не только и даже не столько против талибов.

Одно из важных направлений террористической деятельности ИГ-Х — убийство иноверцев. Например, они взрывают свадьбы хазарейцев. Это этноконфессиональное меньшинство в Афганистане. Они — шииты. А для ИГИЛ шииты — еретики, которые не имеют права на жизнь. Несколько лет назад во время одного из таких терактов в Кабуле погибли больше 200 человек, все — мирные жители. И аналогичные теракты они проводят регулярно, значительно чаще, чем нападения на гарнизоны талибов.

Массовые убийства, взрывы, направленные против хазарейцев и других иноверцев — вполне сознательная тактика. Причем не только в Афганистане. В январе они устроили взрыв в иранском городе Керман, где проходила траурная церемония по убитому американцами несколько лет назад генералу Касему Сулеймани. Погибли около ста человек. Это типичная для них акция.

А для чего нужны такие жестокие убийства мирных граждан? В чем их логика?

Есть официальная позиция ИГИЛ. Они называют это войной против мировых держав, которые якобы ведут борьбу с исламом. В их понимании эти державы — Америка, страны Европы, Россия, но также Иран, Индия и Китай. Нападения на мирных граждан происходили во многих странах: во Франции, Бельгии, Италии, США и Иране. ИГ-Х в 2022 году нападали на российское посольство в Кабуле именно в рамках этой идеологической вражды.

Но помимо идеологии есть и прагматика. ИГИЛ с самого начала строит свой PR на массовых убийствах. И это приносит им некоторый успех. Речь не про массовую популярность. Но это приводит в их ряды таких же маньяков, как они сами. Есть категория людей, для которых массовые убийства иноверцев — показатель силы и мощи организации. Очевидно, есть конверсия терактов в новых бойцов, добровольцев-отморозков. А для ИГИЛ это важнее, чем массовые симпатии. Им нужны боевики для войны, для того чтобы взять под военный контроль территорию, экономику, захватить предприятия, земли, нефтяные скважины. А выигрывать выборы они не собираются. Поэтому жестокие акции позволяют мобилизовать отморозков.

А что мы знаем об исполнителях таких акций? Кто они? Выходцы из таджикских деревень на севере Афганистана, арабы или иностранцы?

Они контролируют небольшие, преимущественно таджикские села на севере Афганистана. Мы знаем, что в рядах боевиков есть выходцы из этих районов, из сельской глубинки. Часто подростки или юноши, которые подверглись их пропаганде. Но есть и другое направление.

К сожалению, в Таджикистане и других странах Средней Азии формируется почва для роста радикального ислама. Таджикистан — очень бедная страна, на уровне Африки. Во главе стоит диктатор, вся оппозиция уничтожена или в подполье. Поэтому протест принимает все более радикально-исламистские формы. Возникают ячейки, группы, которые слушают радикальных салафитских проповедников, часто связанных с ИГ. Обычно речь про крохотные кружки, по нескольку десятков человек. Но их немало. Некоторые из них уже получили боевой опыт, сражаясь в Сирии (по данным ФСБ, в Сирии в 2014–2016 годах сражались от 6 тыс. до 9 тыс. «русскоязычных» боевиков из стран бывшего СССР. Среди них был, например, бывший командир ОМОНа МВД Таджикистана Гулмурод Халимов. — «Москвич Mag»).

Недовольство, порожденное диктатурой, репрессиями и массовой бедностью, конвертируется в поддержку радикалов. Но не стоит думать, что ИГ-Х стремится к созданию массового движения. Они сосредоточены на создании идейно-террористических ячеек с тщательно отобранными людьми. Нужны профессиональные боевики, а не толпы. Речь про десятки, максимум сотни людей. Но слушателей радикальных проповедников гораздо больше. И с ними ведется тщательная работа. Человека оценивают, с ним ведется идеологическая обработка, за которой часто следует военная подготовка в той или иной форме. А дальше проповедник может дать указание сделать какой-то шутинг. Но до этого может и не дойти.

Работает ли ИГ-Х с трудовыми мигрантами?

Трудно сказать. Невозможно отделить «местных жителей» и «трудовых мигрантов» друг от друга. Мы живем в эпоху массового перемещения рабочей силы. Среди молодежи в Средней Азии опыт трудовой миграции имеет чуть ли не каждый третий. У каждого есть знакомые, которые работают в России, Казахстане или где-то еще. Если кто-то стал увлекаться каким-то проповедником, ему достаточно послать ссылки друзьям, чтобы преодолеть государственные границы.

Радикальная пропаганда идет через интернет. Какой-нибудь консервативный старик в горном кишлаке гораздо менее уязвим для нее, чем молодой парень-гастарбайтер, просто потому что он не пользуется интернетом (британские исследователи из Эксетерского университета, которые изучали выходцев из постсоветских стран, воевавших на стороне ИГИЛ в Сирии, пришли к выводу, что опыт трудовой миграции — один из главных факторов риска вовлечения человека в радикальный исламизм. «Люди в Центральной Азии, поддерживающие ИГИЛ, по всей видимости, представляют собой в основном молодых рабочих-мигрантов, которые практически не имеют опыта ислама как религии и вместо этого принимают ислам как идентичность, с помощью которой можно объяснить экономические трудности и предполагаемую дискриминацию, а также получить ощущение принадлежности и солидарности», — писали они в 2015-м. — «Москвич Mag»).

Если я правильно понял, боевики ИГ-Х — профессиональные террористы, фанатики, готовые умирать ради своих человеконенавистнических идей, а не наемники, которые хотят выжить, а заодно заработать?

В принципе, это верно, но есть важные нюансы. Во время нападений в Париже, организованных ИГИЛ, исполнители пытались скрыться. То есть выжить, а не стать шахидами. Есть и еще несколько подобных примеров.

Здесь может работать эффект франшизы. В свои лучшие времена ИГИЛ привлекала сотни и, возможно, тысячи фанатиков. У них было из кого выбирать. Сейчас они переживают упадок, и добровольцев меньше. Им приходится работать с группами разной степени индоктринации. Одни люди подверглись более сильной обработке, другие — более слабой. Одни готовы умирать, другие колеблются. И, в общем, предпочли бы выжить.

Это некая диалектика: именно относительная слабость ИГ-Х может подталкивать их к тому, чтобы пользоваться не самыми надежными людьми, возможно, даже за деньги. Понеся серьезные поражения от «Талибана», они срочно нуждаются в громком (и чудовищном) PR, чтобы привлечь новых добровольцев и спонсоров. Может быть, поэтому они делают ставку на не самые подготовленные и не до конца мотивированные группы сторонников. Но это лишь мои гипотезы. Я не хочу строить предположения о том, что произошло в Москве.

А способны ли исламисты из Афганистана планировать сложные операции далеко от своих границ самостоятельно?

Не нужно забывать, что ИГИЛ некогда появилась на свет в результате синтеза между радикальными проповедниками и офицерами спецслужб Саддама Хусейна. Они познакомились в американских тюрьмах в Ираке, и их сотрудничество привело к рождению очень эффективного террористического механизма. Не исключено, что некоторые из таких специалистов диверсионного дела, способные планировать сложные операции, выжили после разгрома ИГИЛ в Сирии. Во всяком случае, мы знаем, что ИГ-Х осуществляла некоторые такие громкие теракты. Например, в Кермане в январе этого года.

Последний вопрос. Существуют ли эффективные и доказанные методы борьбы с такими террористическими организациями, как ИГ-Х?

Это очень сложный вопрос. С одной стороны, понятно, что у террора и радикализма вообще есть социальные причины. Бедность, неравенство, перенаселение и репрессии создают почву для роста радикальных группировок. У молодежи в нищих странах Центральной Азии очень мало альтернатив. Никто не предлагает им другой системы ценностей, иных стратегий борьбы за лучший мир.

Но, с другой стороны, опыт Ирака и Сирии показывает, что надолго выкорчевать определенное движение можно и с помощью крайнего насилия. Когда шиитские ополченцы занимали города и селения, в которых до них правила ИГИЛ, они забирали всех, кто хоть как-то сотрудничал с этой организацией. Поваров, писарей, кого угодно. Уводили их в пустыню, заставляли рыть траншею и расстреливали. И мы видим, что теперь ИГИЛ в этих местах практически не существует. Оказалось, что вопреки распространенному мнению можно убить идею, просто убив большинство ее носителей.

То есть есть борьба с помощью идей, пропаганды. Есть борьба с помощью насилия. Но самый опасный путь — это борьба с помощью унижения. Можно повергнуть противника на землю, можно его убить. Но не стоит плевать на него. Демонстративное унижение может спровоцировать эмоциональную реакцию такого чудовищного масштаба, что мало не покажется. Та же ИГ играла именно на этом. Ее ядро составили люди, которые не просто прошли через американские тюрьмы, но и подвергались там пыткам и унижениям. А это превратило их в чудовищ. Один из лозунгов, которым эти упыри привлекали в свои ряды бедняков со всего мира, был «Я не буду жить в унижении». Выяснилось, что это очень мощное оружие. И оно больше никогда не должно попасть в их руки.

Фото: открытые источники

_____________________________________

*«Исламское государство» (сокр. ИГ, ИГИЛ) и его подразделения, а также движение «Талибан» признаны террористическими организациями и запрещены в РФ.