Среда, вечер, площадь возле торговой галереи «Аэропорт». В ноябрьской мгле с неба сыплется первая в этом году снежная крупа. Ревет Ленинградка. Из торгового центра выходят люди с сумками и стаканчиками кофе. Держит кулак в ротфронтовском приветствии бронзовый Эрнст Тельман. На парковке стоит белый трейлер. Сегодня в нем проходит аутрич фонда «Шаги», направленный на профилактику ВИЧ-инфекции среди секс-работников.

Аутрич (от анг. outreach, «достижение во вне») — одно из направлений в ВИЧ-профилактике. Это попытка вести диалог о ВИЧ с представителями уязвимых групп (геи, наркозависимые или секс-работники) в местах, казалось бы, к диалогу не располагающих. В клубах, саунах, на гей-пляжах. Или вот здесь, на парковке возле метро.

Сегодня в белый трейлер фонда «Шаги» приходят «девчонки». В основном проститутки-индивидуалки, которые работают или живут в этом районе. В Москве в последние годы благодаря интернету сексуальная индустрия отступила с улиц. Кое-где уличные точки еще сохраняются. Там, как и в прежние времена, девочки выстраиваются шеренгами перед фарами подъезжающих машин в ожидании, пока их снимут. А стоит немного отъехать от Москвы, и там этот жанр и вовсе сохранился в неприкосновенности.

В трейлер по одной или по две заходят женщины. По внешнему виду никак не скажешь, что они проститутки. Почти все женщины на вид лет 40–50, но есть и старше. Одеты почти все неброско. Вот эта похожа на учительницу, мысленно отмечаю я. А эта — типичная продавщица. Женщина в комбинезоне лыжницы. У социальной стигмы есть стереотипный образ, но в реальной жизни она безлика. Это такие же люди, как все.

Эти женщины приходят за помощью. Здесь им бесплатно дают презервативы, лубриканты, еще какие-то нужные в их ремесле приспособления. Всем предлагают пройти экспресс-тест на ВИЧ и сифилис. Мораль не читают, наставлений не делают. Просто разговаривают о погоде, политике, коронавирусе. Женщины сами говорят о себе. Кто-то рассказывает о клиентах, а кто-то — об экономическом кризисе. Он ударил и по этой сфере. Обычно за три часа в трейлер приходят по 40–50 человек. Бывает до 70. Но сегодня людей меньше, всего около 20.

— Так это потому, что работы нет, — объясняет одна из женщин, пока ее товарке делают тест на ВИЧ. — Вообще мало звонков стало. Кризис: люди без работы остались. Даже нефтяники и те стали считать каждую копейку.

Такой метод работы, основанный на полном отказе от всякой дидактики и менторства, избран «Шагами» сознательно. «Люди сами знают, что им нужно, — говорит создатель и глава фонда Игорь Пчелин. — Бессмысленно советовать им отказаться от наркотиков, незащищенного секса или вообще от профессии». Можно помочь только с тем, до чего человек уже дозрел сам. Например, с презервативами. У каждой активно работающей женщины уходит по три штуки на клиента. Пять клиентов в день. В итоге набегает весьма ощутимая статья расходов, и она стимулирует экономить по принципу «нет, со мной точно ничего не случится». Бесплатная раздача презервативов не дает гарантий, но «вырабатывает устойчивую приверженность», а это снижает риски заражения. Прогресс медленный, но ощутимый.

В Москве, по словам Игоря Пчелина, около 15 тыс. секс-работников. В 2012 году организованное властями обследование выявило, что 9,6% из них заражены ВИЧ. Выйти на контакт с этими людьми непросто. Большинство из них живут в условиях полной изоляции. Попытки вести проповедь или учить и вовсе вызывают отторжение. В «Шагах» эту границу стараются преодолеть разными способами. Например, в офисе фонда была организована швейная мастерская. Этот бесплатный кружок для вовлеченных в проституцию женщин пользуется популярностью. Здесь можно ощутить себя в безопасности и просто поговорить. Другой проект — кружок гадания на картах Таро. Многим женщинам это интересно, и они с удовольствием приходят на занятия. Недоверие тает, и постепенно активистам удается налаживать контакт. В результате в постоянное взаимодействие в рамках программ фонда вовлечено более 1,2 тыс. человек только среди московских секс-работников. Некоторые женщины сами становятся волонтерами фонда, это помогает распространить знания внутри этой крайне закрытой среды, достучаться даже до тех, кто пока сам боится попросить о помощи.

Такая работа приносит результаты. В 2018-м среди индивидуалок (а это больше половины московских проституток) доля заражения ВИЧ опустилась до 3%. Но в самых закрытых и стигматизированных сообществах ситуация остается критической. Хуже всего дело обстоит с транссексуалами. По некоторым данным, 60% секс-работников этой категории являются носителями ВИЧ.

Гражданам России лечение от ВИЧ предоставляется бесплатно. Большинству не просто принять свой диагноз и начать ежедневно пить лекарства. Но если преодолеть психологический барьер, то ситуация может стать вполне рабочей. Современные средства позволяют снизить вирусную нагрузку до неопределяемого уровня. Тогда человек с ВИЧ никого заразить не может. При условии постоянного лечения с этим диагнозом живут полноценной жизнью столько же, сколько и здоровые люди. Но взять эпидемию под контроль мешают именно социальные стигмы, возникающие из страха перед вирусом и окружающие людей из уязвимых групп.

Людям, живущим с ВИЧ, приходится сталкиваться с дискриминацией. Человека могут уволить с работы, даже близкие часто разрывают с ним отношения, детей родителей, больных ВИЧ, травят в школе. В небольших городках, где все друг друга знают, сохранить анонимность бывает невозможно, и вокруг человека смыкается изоляция. Поэтому россияне с диагнозом уезжают в столицы, где свой статус можно не афишировать, лечиться и вести привычный образ жизни (хотя дискриминация остается проблемой и здесь). В Москве, по данным «Шагов», живут 200–250 тыс. человек с ВИЧ-инфекцией. Но самая сложная ситуация складывается с мигрантами.

По нынешнему законодательству иностранные граждане не только не получают в России лечения, но и не имеют права жить на территории страны. Они не могут легально работать. Но на практике абсолютное большинство иностранцев с ВИЧ-положительным статусом никуда не уезжают. На родине им часто грозит не просто дискриминация, но, возможно, даже смерть. Поэтому люди остаются всеми правдами и неправдами. Уходят в тень, криминализуются. Кто-то достает лекарства на черном рынке или заказывает у себя на родине. Кто-то не лечится вовсе. И это не только их проблема. Оставшись без регулярного и правильного лечения и доступа к медицинской помощи, человек становится биологической бомбой. Его иммунитет падает, растет вирусная нагрузка, в какой-то момент она превышает допустимый порог, и болезнь из латентной, безопасной для окружающих стадии становится заразной. А границы уязвимых групп, очерченные социальной стигмой и мучительные для людей, для вируса остаются прозрачными. В итоге бюджетная экономия несет обществу риски, которые в итоге обходятся дороже. К тому же если болезнь запустить, то человек рано или поздно все равно попадет в больницу по скорой, и его лечение от СПИДа все равно ляжет на бюджет.

«Если мы не выявляем вирус в среде уязвимых групп, они превращаются в депо ВИЧ-инфекции, которое будет генерировать эпидемию и бесконечно распространять ее», — говорит Игорь Пчелин.

По периметру границ: Катя и ее Женя

В этом году в издательстве АСТ вышел роман Кати Чистяковой «Там, на периметре». Это документальная автобиографическая проза. Катя была соцработником и волонтером нескольких НГО, помогавших бездомным. Ее роман — это история отношений с одним из них. В романе его зовут Женя.

Женя собрал полный «флэш-рояль» всех возможных социальных стигм. Бомж, четырежды судимый, наркоман, гей, секс-работник и ВИЧ-положительный. Но в книге его образ предстает вовсе не в качестве инструмента по выжиманию слез из читателя. Вместо ожидаемых спекуляций на теме жертвы и вины перед вами просто живые люди, которые не укладываются в готовые кинематографические образы. Бомж может быть красивым, сексуальным парнем, который нравится и девушкам, и мужчинам. Гей, проведший годы на «петушатниках» в российских зонах, не заламывает рук и не жеманничает, а иронизирует и даже дает советы журналистке, как описать произошедшее с ним. Пронзительное впечатление от книги возникает именно от «нормальности» и реалистичности языка, которым говорят герои. Читателю не нужен перевод. Голос из ада звучит повседневно и без надрыва.

История Жени делает очевидным, как чудовищное неравенство и стигматизация уродуют жизни людей, но создают идеальную среду для процветания вируса, который в отличие от персонажей вовсе не заперт в социальном гетто. В поисках заработка Женя выходит на «Плешку» — сквер на Китай-городе, долгие годы бывший центром мужской проституции. «Первый раз, когда я приехал на “Плешку”, я даже полчаса не достоял, ко мне подошел мужчина и снял меня. Помню, что он мне хорошо заплатил. Мы с ним подружились со временем», — рассказывает Женя. Построенная на сексуальной эксплуатации, такая «дружба» легко сводит верхи с низами. Женя живет с преуспевающими людьми из хорошего общества в богатых квартирах в центре города. Один из его постоянных клиентов — начальник охраны депутата Госдумы, другой — музыкальный продюсер. «Я тогда был красавчик, меня любили. Пользовался у педиков спросом, жил более или менее, деньги были. Из центра почти не вылезал, жил тут со всякими. У одного такое джакузи стояло в  квартире, ой. Он уйдет, бывает, на работу, я наберу в холодильнике жратвы, заберусь туда, пузырьки включаю, и все, понеслась душа в рай. Еще был у меня один фээсбэшник, звали Вольдемаром». Эта циркуляция между элитными апартаментами, бомжатскими притонами и камерами для «опущенных» на зоне проходит с потрясающей легкостью.

Женя поздно узнает о своем ВИЧ-положительном статусе. С его образом жизни он был, наверное, почти неизбежен. Кате (в книге ее героиню зовут Ксенией) не удается установить, когда именно он подцепил заразу. Но наверняка ее протеже успел разнести ее по всем этажам социальной пирамиды.

Масочки мы на лицо нацепили, а про презерватив забыли

Жизнь Анны Королевой-Слабодзинской была полной противоположностью судьбе Жени из книги Чистяковой. Хорошее образование, довольно высокий доход, благополучное окружение. Анна никогда не пересекалась с людьми из притонов, среди ее знакомых не было ни геев, ни наркозависимых, ни секс-работников.

Свой ВИЧ Анна получила от мужа. Он тоже был обеспеченным и социализированным человеком, гомосексуальных связей не имел, наркотики не употреблял. Был верующим, даже воцерковленным. Слепое доверие к церкви, кстати, ему дорого обошлось. Он увидел интервью священника Дмитрия Смирнова, который говорил, что «такой болезни нет», и убедил себя в этом. Поэтому не лечился, пока здоровье резко не ухудшилось. Он предупредил будущую жену о своей инфекции, «но при этом объяснил, что все надуманно: “Я 11 лет с этой болезнью, она мне ничего не сделала”. Его мама, фельдшер, добавила, что это просто пониженный иммунитет. Надо есть лягушек, заваривать травки, и будет хорошая иммунная система», — вспоминает Анна.

Анне было трудно свыкнуться со своей болезнью. Она, как и большинство других людей в такой ситуации, прошла через все стадии — отрицание, гнев, торг, агрессия и, наконец, само принятие. И поняла, что может помочь другим справиться с этим испытанием. «Гипертрофированное внимание к уязвимым группам в каком-то смысле вредит, — говорит она. — Человек считает, что раз он сам не наркоман, не проститутка, не гей, то ему бояться нечего». Обществу остро не хватает элементарных знаний о ВИЧ.

Действительно, ВИЧ давно вырвался за пределы социального гетто и разгуливает по большому обществу. Согласно официальной статистике Федерального научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом Роспотребнадзора, к середине 2020 года в России было зарегистрировано 1 465 102 случая ВИЧ. За 30 лет наблюдений 371 052 больных умерли. На 30 июня в стране было 1,1 млн носителей вируса. За первые полгода 2020-го было выявлено 38 126 новых случаев. Это оптимистическая цифра, она на 20% меньше, чем показатели первой половины 2019-го. Минздрав уже заявил, что Россия вышла на плато по ВИЧ-инфекции. Но Игорь Пчелин считает, что радоваться рано. Спад числа выявленных случаев он связывает со снижением числа тестирований. «В провинции всех инфекционистов весной бросили на борьбу с ковидом, — говорит он. — А вот закончится коронавирус, и мы получим всплеск по ВИЧ».

Больше половины населения страны живет в регионах, где доля зараженных превышает 0,5%. Москва и Московская область входят в их число. Меняется и демография эпидемии. Если в 2001-м 87% ВИЧ-инфицированных получали диагноз в возрасте 15–29 лет, то в 2020-м практически столько же больных (86,1%) были впервые выявлены в возрасте старше 30 лет.

Все чаще диагноз ставят и людям в возрасте, включая пенсионеров. Люди предпенсионного и пенсионного возраста часто совершенно не осознают этих рисков. «Вы знаете, какие у нас сексуальные туры для богатых пенсионеров в подмосковных пансионатах? — рассказывает мне активист ВИЧ-организации, который просил не называть его имени. — Вот едет автобус с благополучными экскурсантами в какой-нибудь Сергиев Посад. И в нем какой-нибудь бойкий старичок, которого даже в больницах никто не проверяет на ВИЧ. А зачем? Врачам кажется, мол, какой ВИЧ в 70 лет? А в результате пол экскурсионного автобуса бабушек с ВИЧ. А чего: мы ж не забеременеем, климакс-то уже закончился. Презервативы дорогие, нам они ни к чему».

Среди больных ВИЧ-инфекцией в 2020 году в стране доминировали мужчины. Они составляли 62,6% среди всех зарегистрированных случаев заболевания. А среди мужчин 35–39 лет в России 3,3% имеют положительный ВИЧ-статус. «ВИЧ-инфекция вышла за пределы уязвимых групп населения и активно распространяется в общей популяции. Большинство больных, впервые выявленных в 2020 году, заразились при гетеросексуальных контактах (63,2%), доля инфицированных ВИЧ при употреблении наркотиков снизилась до 32,6%. Лишь 2,6% больных инфицировались при гомосексуальных контактах», — констатируют в Роспотребнадзоре.

Анна Слабодзинская в своем блоге даже ведет рубрику «Благополучный ВИЧ» про людей из среднего класса, которые, как и она сама, заразились по незнанию, доверившись распространенным в обществе стереотипам. Руководитель технологического предприятия женится на девушке из хорошей семьи, окончившей консерваторию. Они ждут ребенка, но молодая жена вдруг начинает болеть и скоропостижно умирает. Выясняется, что у нее был наркотический опыт и она жила со СПИДом. Вдовец остается в одиночестве со страшным диагнозом. От него отворачиваются все близкие. Интеллигентная женщина среднего возраста 16 лет встречается с инженером-железнодорожником и вдруг начинает болеть. Выясняется, что у нее ВИЧ. Она не знает, как рассказать об этом своим взрослым детям. Муж заражается от своей жены, а она в юности встречалась с сыном священника, который на исповеди говорит ей, что она сама виновата и что не должна выносить сор из избы. Таких историй много.

ВИЧ настолько сросся с образом отверженных, людей с социального дна, проституток и наркоманов, что обычные граждане из благополучной среды просто не знают, как принять свалившееся на них испытание. Не хватает элементарного просвещения. «Я первая на телеканале “Спас” произнесла слово “презерватив”. От него раньше девочки в обморок падали. Но теперь в моем возрасте никто ничего не знает, а самое время уже узнать», — рассказывает Анна. По ее словам, для того, чтобы остановить эпидемию, нужно срочно придать профилактической работе новый масштаб и государственный размах. Нужно сексуальное просвещение, преодоление стигматизации, психологическая помощь больным. Больше нельзя говорить о ВИЧ как болезни парий общества — теперь это касается каждого. «Чем больше люди об этом будут говорить, тем больше об этом услышат и хоть чуть-чуть задумаются. А то масочки мы на лицо нацепили, а про презерватив забыли», — говорит она.

Тридцать лет назад СПИД называли чумой ХХ века. От этой болезни тогда не существовало спасения. С тех пор медицина сделала громадный шаг вперед. Вакцины от ВИЧ до сих пор не создано, но уже существующих технологий достаточно, чтобы остановить ухудшение состояния больного. В некоторых развитых странах, например во Франции, число ВИЧ-инфицированных сокращается. Существуют средства доконтактной профилактики. Все ВИЧ-положительные пациенты состоят на учете и получают лечение, которое подавляет вирус. Новых случаев заражения все меньше. Это и есть показатель, который говорит, что эпидемия под контролем. Это больше не утопия и не пустая мечта, а осуществимая задача. Чтобы ее выполнить, в России не хватает только социальной компоненты решения: готовности самого общества признать проблему и решимости властей с ней бороться.

Фото: кадр из фильма «Звоните ДиКаприо!»