— Мама, смотри, какой красивый салют, — говорит пятилетняя девочка, вытягиваясь туловищем с автобусной остановки на проезжую часть, чтобы лучше разглядеть красочное пиротехническое шоу в конце улицы. Все пассажиры, ожидающие автобуса, поворачивают головы в сторону, в которую указывает девочка, и любуются.

Петарды и ракетницы взлетают всего в 400 метрах от нас. Слышно, как они шипят и стрекочут в воздухе. Внезапно взрыв раздается совсем близко от нас, метрах в тридцати. Цилиндр размером с динамитную шашку падает и начинает бешено вращаться вокруг своей оси прямо на асфальте у светофора. Из него валит дым и летят искры. А на площади справа вновь что-то взрывается. С остановки видно лишь зарево вспыхнувшего пожара. Площадь затягивает клубами густого дыма.

— Автобусов не будет, — говорит чернокожая девушка, бегущая со стороны площади. Она останавливается, испуганно оглядывается и торопливо добавляет: — Там настоящий ад. Бои! Я в шоке. Никогда такого не видела. Все горит!

Раздается вой сирены. Я оборачиваюсь, ожидая увидеть пожарную машину, но вижу броневик в окружении автобусов жандармерии, которые прямо на красный свет летят в сторону сражения. Становится ясно, что девушка права: автобусов сегодня не будет. Пассажирам придется идти сквозь охваченный восстанием пригород пешком. Мне идти сравнительно близко, всего 2,5 км. Но пожилой паре, кажется, повезло меньше. Им нужно пройти город почти целиком.

Пока все в растерянности обсуждают, что делать, из переулка появляются небольшими группами подростки в черном. Они отступают со стороны площади, на которую только что поехал броневик. Раздается звон стекла: кто-то разбил витрину бутика. Прямо передо мной парень в капюшоне пинает и опрокидывает припаркованный скутер. Другой поднимает на плечо железную трубу, похожую на самодельный гранатомет, и, обернувшись в сторону невидимой отсюда полиции, стреляет. Хлопок и свист. Потом снова звук взрыва. Становится страшно. Вместе со всеми пассажирами начинаю торопливо уходить в противоположенную от боев сторону. Девочка, которая любовалась салютом, упирается. Она повисает на маминой руке и показывает язык разорванной заревом вечерней темноте, в которой разгорается бой.

— Мама, я буду показывать язык полицейским, чтобы они испугались и не смогли победить подростков! Мама! Надо вернуться и отобрать у полицейских оружие!

Традиции рабочих предместий

Новости о беспорядках во французских городах, вспыхнувших после убийства полицейскими 17-летнего подростка Наэля (фамилию власти не называют) в одном из парижских пригородов, затмили даже сводки с фронтов СВО. Но если большинство русско- и англоязычных медиа однозначно осуждает восставших, то в самом французском обществе симпатии распределяются совсем не так однозначно. Рабочие предместья в этой стране имеют давнюю и богатую историю восстаний и революций, а их жители издавна воспринимают полицию, а порой и само государство, как враждебные силы, которым можно и нужно противостоять.

Санкюлоты из трущоб играли роль авангарда Великой революции 1789-го, которая до сих пор лежит в основании французской идентичности. Нации, которая справляет свой день рождения в годовщину взятия Бастилии, служившей воплощенным символом государственного порядка и легального насилия, трудно осуждать тех, кто поджигает полицейские участки сегодня. Некоторые из районов, охваченных сейчас уличными боями, уже были эпицентрами революционного движения, которое изучают в школах и которым гордятся граждане республики. Северный пригород Сен-Дени был опорой Парижской коммуны 1871 года. Правительственные войска, подавляя коммуну, расстреливали жителей этого предместья, хотя тогда большинство из них были «белыми французами». Об этом рассказывают мемориальные таблички на улицах. Подростки, которые жгут мусорные баки на этих улицах в 2023-м, выступают не просто как юные нигилисты, но и как гордые носители национальных и местных традиций.

Сегодня рабочие пригороды населены семьями выходцев из всех уголков бывшей колониальной империи. Помимо давней истории классовой борьбы у них есть и свои счеты с репрессивным аппаратом французского государства. В 1961-м полиция жестоко разогнала массовый митинг против колониальной войны в Алжире. Его организовали сами алжирцы, но их поддерживала Компартия, окруженная ореолом героев Сопротивления и получавшая миллионы голосов. А парижской полицией тогда руководил Морис Папон — бывший чиновник коллаборационистского режима Виши, лично участвовавший в депортациях еврейского населения в нацистские лагеря смерти во время войны. Полиция прижала митингующих к берегу Сены. Некоторых избивали до потери сознания, а потом сбрасывали в реку. Число погибших оценивается в 200 человек. В 2021-м президент Эмманюэль Макрон признал Парижский погром 1961-го «преступлением, которое нельзя простить», а его жертвам установлена мемориальная доска. Но летом 2023-го жители пригородов вновь протестуют против расизма и жестокости полицейских. И у них не меньше оснований считать, что они выполняют патриотический долг, чем у тех, кто разгоняет эти демонстрации.

Последний раз пригороды французских городов были охвачены восстанием еще на памяти нынешнего поколения. В 2005-м двое подростков погибли в трансформаторной будке в парижском пригороде Клиши-су-Буа, в которую они спрятались, спасаясь от преследования полиции. Это вызвало бурю: за 10 дней в рабочих пригородах по всей Франции было сожжено 300 зданий и 10 тыс. автомобилей. Но жители пригородов оказались в изоляции. Их не поддержали даже традиционно лояльные к мигрантам левые партии. Остальные политики и вовсе сделали ставку на риторику «порядка». Тогдашний министр внутренних дел Николя Саркози говорил о «чистке улиц», «отбросах» и «нулевой терпимости». Через несколько месяцев он стал президентом. Полиция получила новые полномочия и бюджеты. А остальные французы — непопулярную пенсионную реформу, которую прямо сейчас продолжает президент Макрон.

За 16 лет неравенство усилилось. А страну потрясла череда социальных кризисов: движение «желтых жилетов» и всеобщая забастовка 2023-го. Миллионы французов устали от рассказов о «порядке», при котором работать приходится все больше, а зарабатывать — все меньше. И вот в свете зарева от горящих машин белокурая пятилетняя девочка показывает язык вовсе не бунтовщикам, а тем, с кем они сражаются.

Итоги восстания

Нынешние беспорядки намного превзошли события 18-летней давности — они охватили более 220 городов. В столкновениях пострадали не менее 127 полицейских и жандармов из более чем 45 тыс., привлеченных к подавлению волнений. Bloomberg подсчитал, что было сожжено не менее пяти тысяч машин и более чем тысяча зданий. Только в одном Марселе страховые компании насчитали ущерба на сумму более чем 100 млн евро. За неделю с 27 июня во Франции были арестованы около 3500 участников беспорядков. Их средний возраст составил 17 лет, хотя часто речь идет про 13–14-летних подростков. Суды по всей республике переполнены этими ребятами. В любом из них можно наблюдать одну и ту же картину.

Двадцатиоднолетнего Ямаду полицейские арестовали с 60-сантиметровой трубой в руках. Вероятно, он использовал ее в качестве ракетницы, из которой запускал фейерверки в полицию или в здание ратуши в соседнем с Сен-Дени пригороде Вильнев-ла-Гаренн. Ратуша сгорела, но парень пытается оправдаться. Он говорит, что поднял брошенную трубу с земли и ни в кого не целился. «Мадам, я не знаю, что со мной случилось…  Я сожалею о том, что сделал. Это в последний раз», — сдерживая слезы, говорит он судье. Но прокурор ему не верит. «Почему ты не был в своей постели?» — спрашивает он. Молодой человек отвечает, вновь обращаясь к судье:

— Я сборщик автокресел, работаю далеко, возвращаюсь поздно. Мадам, попытайтесь понять. В 2019 году мой двоюродный брат получил шесть полицейских пуль! А две недели назад мой двоюродный брат увез в машине семь патронов!

Согласно исследованию, проведенному офисом омбудсмена Франции в 2016-м, 84% французов не сталкивались с полицейскими проверками на протяжении последних пяти лет своей жизни. Однако в некоторых социальных группах цифры выглядят совсем по-другому. 40% молодых людей младше 24 лет пожаловались на предвзятые полицейские проверки. А среди молодых мужчин арабского и африканского происхождения таких оказалось 80%. Многие из них жаловались на фамильярность, жестокость и оскорбления. «Опрос также показывает, что высокая частота проверок определенной категории населения вызывает у тех, кто является объектом, чувство дискриминации и недоверия к полиции и судебным органам», — констатируют авторы исследования. Реальность может выглядеть еще более жестокой. В глазах полицейских молодые жители бедных предместий часто являются преступниками априори. Именно это приводит к регулярному повторению трагедий, подобных нынешней. Полицейский вряд ли бы нажал на курок, если бы перед ним был «белый француз», а не алжирец.

— Ваши объяснения не заслуживают доверия, — обрывает Ямаду прокурор.

Судья поддерживает обвинителя. Она спрашивает, почему Ямаду бросил колледж. Тот сбивчиво объясняет, что ему нужно было зарабатывать и поддерживать семью. «Трудно выбраться оттуда, откуда я родом», — говорит он, имея в виду свой бедный район.

— Первое, что нужно — это дипломы, — назидательно говорит судья, словно не слыша его.

Прокурор просит дать Ямаду восемь месяцев тюрьмы «с учетом контекста», «серьезности фактов» и «для сдерживания других». Судья выносит приговор: четыре месяца заключения, после которых молодой человек будет стоять на учете в полиции. Подобные сцены продолжаются бесконечно. Суд работает до поздней ночи.

Одного из подростков зовут Иван. Возможно, он русского или украинского происхождения. Ему 18 лет, и его обвиняют в поджоге мусорных баков в Исси-ле-Мулино. Камера наблюдения зафиксировала, что он стоял рядом с другим подростком, который чиркал зажигалкой. Это делает Ивана «сообщником». За это он получает 240 часов общественных работ.

— Если мы послушаем всех этих молодых людей, 29 июня ничего не произошло. Я не понимаю молодых людей, которые приходят в этот зал. Это не способ разрешения конфликтов. Мы должны доверять институтам! — бушует прокурор при рассмотрении очередного дела.

Видимо, чтобы восстановить доверие к институтам, он требует приговорить 22-летнего Амори к двум годам тюрьмы. Ему кажется, что парень ведет себя дерзко и недостаточно раскаивается в своем участии в беспорядках. Тот лишь заявил, что полицейские били и душили его при задержании, а потом держали в участке в плохих условиях. Судья дает ему 11 месяцев заключения.

Журналисты охотятся за участниками восстания почти так же упорно, как и полицейские. Пацаны предпочитают скрывать свои лица, но с удовольствием рассказывают о чувствах, которые привели их на улицы.

— Что нас здесь объединяет, так это полиция. Мы объединяемся против них, — говорит прямо между горящими баррикадами 19-летний парень Шахин. — Все, что делает здесь полиция — это побои и штрафы. На месте убитого Наэля мог быть мой брат. Или я.

По сравнению с судьбами парижских коммунаров 1871-го эти подростки легко отделались. Никого из них не расстреляли и не отправили на каторжные рудники в колониях. В остальном логика власти и судебной системы практически не изменилась. Как и мотивы юных бунтовщиков. «Им нечего терять», — говорит Шахин, указывая на своих товарищей.

Три источника французской революции

Нельзя сказать, что французское государство ничего не делает для решения социальных проблем пригородов. За последние 20 лет на колоссальную работу по ремонту жилых кварталов и строительству новых домов, а также улучшению условий и инфраструктуры в предместьях было потрачено более 20 млрд евро. Был создан целый ряд правительственных органов, координирующий решение экономических и социальных проблем: Национальный совет городов, Межведомственная комиссия по городскому социальному развитию, Национальное агентство по благоустройству городов и многие другие. Самые бедные районы были выделены в особую категорию — «приоритетные кварталы», в которых проживают более 5 млн человек. 51% детей в этих местах живут за чертой бедности (по сравнению с 21% в среднем по стране). По данным аналитического центра Institut Montaigne, у жителей этих кварталов в три раза больше шансов стать безработными.

Сбой произошел из-за чисто рыночного подхода правительства. Благодаря инвестициям инфраструктура «приоритетных кварталов» и их транспортная доступность действительно улучшились за последние годы. А вот социальное самочувствие их жителей — нет. Но, по словам французского социолога Кристиана Муханны, самый разрушительный эффект имело сокращение социальных услуг, расходы на которые урезало каждое новое правительство. «Даже школа не рассматривается этими людьми как способ улучшить свою жизнь», — сказал он в интервью. В бедных районах оставалось все меньше общественных пространств, в которых молодежь могла получать образование или проводить досуг. Персонал социальных и образовательных центров постоянно сокращался. «Макрон сокращает рабочие места в нашем муниципалитете с 2017 года, — жалуется на условиях анонимности один муниципальный работник. — Это принесло много вреда. У ассоциаций (организаций, ответственных за социальную работу с молодежью. — “Москвич Mag”) почти нет постоянного персонала, они тратят значительную часть своего времени на выпрашивание субсидий или заполнение сложных отчетов». В результате молодежь ощущает себя вне государства, с которым она сталкивается только во время полицейских рейдов.

— Система рухнула, все сломалось. Правильно это или нет, но почти не осталось людей, которых эти молодые люди готовы услышать, — говорит муниципальный советник и бывший президент Организации молодежного движения города Обервилье Йонель Коэн-Хадриа.

— Эти дети в чрезвычайном положении, — соглашается с ним социальный педагог и президент ассоциации «Эмержанс 93», активно занимающейся социальной интеграцией, Шарлотта Прандо. — С ними сложнее договориться. Они вообще больше не верят в институты. И они видят, что мы беспомощны. Это поколение более злое и менее легкомысленное по сравнению с молодежью 2005 года.

Неожиданная для многих ярость подростков из бедных пригородов, жгущих не только дорогие машины, но и сами символы республики — ратуши, муниципалитеты и полицейские участки, напоминает об упорстве, с которым сражались с государством «желтые жилеты» пять лет назад. Это были совсем другие люди — жители сельской глубинки, люди среднего и пенсионного возраста, в большинстве своем коренные французы. Но они пережили похожий опыт разрушения привычной общественной ткани, тотальной коммерциализации жизни и социальной депривации. Спустя годы эти люди влились в массовые профсоюзные протесты против повышения пенсионного возраста. Их, судя по опросам, поддерживало абсолютное большинство французов. Но правительство проигнорировало требования профсоюзов и демонстрантов. Не найдя поддержки своей политики даже в парламенте, Макрон провел свою реформу президентским указом. Это вызвало шок в обществе. Под сомнением оказались не просто институты, но вся французская демократия.

— Если это движение потерпит поражение, есть только два варианта развития событий, — говорила об этом в интервью «Москвич Mag» социолог Карин Клеман. — Либо начнется тяжелая депрессия, упадок, атомизация и деполитизация. Как в России. Либо по-настоящему революционное развитие событий.

Судя по всему, она была права. Пылающие пригороды указывают на «революционное развитие». Его будущее зависит от того, сумеют ли встретиться три потока недовольных: жители глубинки, обитатели пригородов и организованные наемные работники. Слившись воедино, они могут перевернуть Францию. А, возможно, и весь мир.

Фото: UGO AMEZ/SIPA/Sipa Press Russia/East News, SENER YILMAZ ASLAN/SIPA/Sipa Press Russia/East News