Автобусная станция у метро «Котельники» — одно из традиционных цыганских мест в Москве. Между пассажирами, ждущими свои автобусы, ходят женщины в цветастых юбках, бегают смуглые мальчишки, где-то вдали от любопытных глаз ждут их мужчины. Некоторые цыгане живут в этом районе. Вероятно, снимают квартиры, хотя районные СМИ иногда пишут и про целый лагерь в лесу между Жулебино и Люберцами. В прошлом году сюжет об этом даже сняли журналисты «Москва 24». «Местные жители боятся ходить в лес», — говорит голос за кадром. Я не местный и не испугался, но найти следы табора не смог. Попробовал разговорить цыганских мальчишек.

— Дружище, стой. Я журналист, пишу про цыган. Расскажи мне про себя…
— Сколько дашь? – хитровато щурится 12-летний мальчуган.

Но пока я раздумываю, сколько предложить, полная женщина в юбке кричит ему что-то по-цыгански, и он, не прощаясь, убегает. С тем же счетом заканчиваются и другие попытки найти героя для репортажа.

Цыгане — довольно закрытая группа. «Гадже», чужак — одно из центральных понятий в их системе социальных координат. Откровенничать с гадже никто не рвется. А если кто-то из любопытства и захочет, его одернут старшие. Недоверие к чужакам — неизбежное следствие исключенности, в условиях которой живет большинство цыганских общин, рассказывает эксперт Антидискриминационного центра (АДЦ) «Мемориал» (который не признан в России ничьим агентом) Стефания Кулаева:

— Мы однажды пришли в табор рассказывать о дискриминации. Там собрали кучу 14–15-летних подростков. Они слушали, долго не могли понять, о чем речь, а потом разом подняли руки. И все задают один и тот же вопрос: «За что все нас так ненавидят?»

Между табором и национальной автономией

«Они омывали свои лица в священных водах Ганга, но вот однажды они покинули породившую их землю и ушли вслед за солнцем», — говорит рассказчик в фильме-спектакле «Мы — цыгане». Одноименный спектакль уже больше 40 лет с успехом идет на сцене московского театра «Ромэн». Это яркое шоу, в котором больше поют, чем говорят. И каждая песня отражает одну из бесконечных остановок в длящемся уже тысячу лет кочевье ромалов, которые собирали в свою копилку мотивы и ритмы каждого народа, на земле которого довелось пожить их предкам.

— «Ромэн» — базисная, фундаментальная точка для народа, — говорит священник Сергей Бобров, который сейчас курирует первый перевод Евангелия на диалект русских цыган. — Его основал сам Луначарский! Это главный бренд для цыган. С него начинается отсчет национальной интеллигенции.

Цыганская интеллигенция невелика по численности, но на ее счету довольно большой вклад в русскую культуру. Первые упоминания о цыганах в Московском государстве относятся к XVII столетию. Веком позже расширявшаяся империя присоединила к своим владениям бывшие польские и литовские земли, по которым кочевали многочисленные таборы. Власти разрешали новым подданным селиться в окрестностях столиц, чтобы заниматься ремеслами или торговать лошадьми. Такие цыгане часто записывались в мещане или в купцы третьей гильдии. Других, особенно в южных губерниях, формально приписывали к помещикам. Но обычных крепостных из вольного народа не получилось: помещики за деньги разрешали своим новым «холопам» дальше кочевать и заниматься своими делами. Зато связь с аристократами имела другое важное следствие.

— В 1770-х в нынешнем подмосковном Пушкино граф Алексей Орлов-Чесменский организовал первый цыганский хор, — рассказывает антрополог и автор курса цыгановедения в Свободном университете Марианна Смирнова-Сеславинская. — Хор имел колоссальный успех. Популярным артистам дарили богатые подарки. При этом мужчины еще подрабатывали конной торговлей. К началу XIX века граф Орлов дал вольную своим певческим цыганам, и около 40 семей поселились в Москве. Они стали основателями артистических, певческих династий, некоторые существуют до сих пор и подарили миру много ярких имен.

Популярность цыганского искусства росла полтора столетия, вплоть до революции. Пропорционально этому процессу увеличивалось и число певческих династий. Они успешно интегрировались в общество. Революция поколебала эту эстрадную экономику. Часть знаменитых исполнителей уехала в эмиграцию вслед за своими аристократическими слушателями. «Внучкой известного исполнителя из семьи цыган Поляковых была, например, Марина Влади», — рассказывает Марианна Сеславинская. Но часть цыганских исполнителей осталась в России. В первые 20 лет советской власти этих людей ждал настоящий культурный ренессанс. Большевистское правительство многое делало для развития культуры национальных меньшинств. Был создан цыганский алфавит. Появился педагогический техникум, который готовил педагогов-носителей цыганского языка. Была создана ромская секция при Союзе писателей. Кульминацией этого процесса и стало создание первого в мире профессионального цыганского театра «Ромэн». Но расцвет продолжался недолго. В 1938 году политика поддержки национальных культур была свернута (по крайней мере в отношении народов, у которых не было титульных республик).

После распада Советского Союза возник ряд общественных организаций и культурных инициатив. К концу 1990-х многие из них объединились в Национально-культурную автономию российских цыган. Ее первым президентом был доктор наук Георгий Деметер. Его пример показателен. Из шести его братьев и сестер двое были актерами «Ромэна», еще двое — писателями и поэтами, один — композитором. Сегодня Национально-культурной автономией руководит дочь Георгия, Надежда Деметер. Узок круг национальной интеллигенции.

— Законодательство предполагает инициативу снизу и поддержку сверху, — говорит Надежда Георгиевна. — Но поддержка была только моральная. Мы крутимся, как можем, и делаем очень много. Делаем специальные вечера, поддерживаем наших артистов, чтобы они получали звания народного или заслуженного. Мы проводили фестивали, вечера поэзии. Сейчас мы стали мощной организацией; по любому поводу обращаются к нам, даже когда мы вообще ничем не можем помочь.

И хотя статус позволяет Надежде Деметер участвовать в заседаниях Совета по межнациональным отношениям вместе с президентом Путиным, помочь большинству своих соплеменников ни она, ни автономия, ни вообще цыганская интеллигенция часто оказывается не в силах. Степень ее изоляции можно оценить, взглянув на итоги обследования цыганского населения в Южном федеральном округе России (хотя в других регионах ситуация может несколько отличаться), приведенные в книге Марианны Сеславинской «Антропология социокультурного развития цыганского населения России». Из 28 тыс. участников обследования 27% были вообще неграмотными. 75% цыган старше 15 лет имели уровень образования четыре класса и меньше. Профессиональное образование было всего у 4,3%. В том числе высшее, неполное высшее и послевузовское — у 0,5%.

Мы — цыгане

Согласно переписи 2010 года, в России всего 205 тыс. цыган. Но если верить этим данным, то в Москве их всего 974 человека (и еще 1511 в Московской области), что очевидно не соответствует действительности.

— Конечно, цыгане не называют свою национальность ни в паспортном столе, ни при переписи, ни в каких официальных учреждениях. Поэтому официальную цифру нужно умножить как минимум на три, — считает Надежда Деметер.

По подсчетам Марианны Сеславинской, в России от 400 тыс. до 500 тыс. цыган. «Даже если учитывать только известные мне семьи, то в Москве и Московской области постоянно живет в десять раз больше цыган, чем учтено переписью, — говорит она. — Здесь представлены все основные группы цыган. А, например, одних ловарей (одна из субэтнических групп цыганского народа. — “Москвич Mag”) еще при СССР в Москве было более 700 человек».

В конце 1950-х, когда Москва готовилась встретить Всемирный фестиваль молодежи и студентов, власти выселили из города тех, кого считали «антисоциальными элементами». Попали под раздачу и цыгане. В итоге тысячи из них оказались за знаменитым 101-м километром. «Так образовались многие цыганские поселки-самострои в Покрове и Петушках, в Аннино, Кимрах и т. д. Если уехать из Москвы почти в любом направлении, с вероятностью 80% вы наткнетесь на цыганский поселок одной из цыганских групп на уровне 101-го километра», — говорит Марианна Сеславинская. Жители этих «таборов» часто приезжают в Москву на заработки; именно их горожане обычно встречают на вокзалах.

Цыгане делятся на множество субэтнических групп, которые отличаются языком (иногда диалекты отличаются так сильно, что между собой цыгане говорят по-русски), религией (например, крымские и среднеазиатские цыгане исповедуют ислам), традициями и степенью интеграции в большое общество.

— Семь основных групп — это русские цыгане, или русска рома, которые живут в России дольше всех, а также сервы, влахи и крымские цыгане — все они появились в Российском государстве в XVIII веке, а другая волна цыган-переселенцев — выходцы из Румынии, Венгрии и Бессарабии, которые мигрировали в Россию на рубеже XIX и XX веков. Между представителями этих двух волн миграции очень большая разница в культуре и уровне аккультурации, — рассказывает Марианна Сеславинская.

Взаимодействие между этими группами невелико. Даже браки большинство цыган заключают внутри своих групп. Это способствует консервации архаичных социальных отношений, или, как говорят ученые, «традиционной хозяйственно-культурной матрицы».

Достоверно неизвестно, почему около полутора тысяч лет назад предки цыган отправились в свое путешествие по миру. Индийские касты обрекают людей наследовать профессию своих родителей. Но если что-то идет не так, падает спрос на какой-то вид труда или продукцию, растет конкуренция или меняются технологии, то кастовые границы мешают людям сменить образ жизни и способ производства. Возможно, древние ремесленники, коневоды и фокусники «отправились навстречу солнцу» в поисках новых рынков, на которых были бы востребованы их умения. В любой стране они встраивались в уже существующую экономику, занимая в ней какие-то вспомогательные ниши. Столетиями эта «хозяйственно-культурная матрица» была относительно эффективной моделью выживания.

В России устойчивость цыганской экономики долгое время подпитывалась неразвитостью потребительских секторов и слабостью путей сообщения. Крестьянам было трудно купить котел, сделанный на фабрике, и тут появлялись цыгане-кэлдэрари, которые делали металлическую посуду столетиями. В глухих деревнях не было магазина, но туда приходили цыганские торговцы. Аналогичные механизмы продолжали работать даже в советское время.

В октябре 1956 года был издан закон «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством». Под страхом тюрьмы им было запрещено кочевать. Цыгане осели. Мужчины работали в колхозах конюхами, сторожами или кузнецами. Даже переезжая в город, они выбирали специальности, близкие к традиционным цыганским ремеслам. Кэлдэрари, например, брали подряды на работу с металлом. Традиция взяла верх над волей Госплана. Цыгане освоили и полузапрещенную торговлю. Пользуясь слабостью потребительской экономики, они обеспечивали население разными мелочами, от сладкой ваты до посуды. Всеобщий дефицит позволял цыганским группам почти в неприкосновенности сохранять свою социальную структуру и традиции. Все изменил резкий приход рынка.

Первые рыночные годы оказались для цыган очень удачными. Среди них появились успешные коммерсанты, заработавшие деньги на торговле. Многие выходцы из поселков-самостроев в те времена купили квартиры и дома в Москве или области. Но очень скоро бум закончился. «В традиционные цыганские хозяйственные ниши хлынул поток образованных предпринимателей с хорошими социальными связями. Большинство цыган, не имевших этих преимуществ, не смогли выдержать конкуренцию», — объясняет Марианна Сеславинская. Хотя образовательный уровень цыган за советские годы вырос, на равных конкурировать с обладателями дипломов и связей они не могли. Крах был настолько страшным, что затронул самые надежные области «цыганской экономики». Например, ромалов потеснили на рынке магических услуг и гадания. Потомки касты сельских магов и фокусников не справились с потоком коммерческой рекламы, которую размещали более грамотные «потомственные гадалки» в поисках клиентуры.

Проиграв конкуренцию, многие цыганские группы пережили стремительную архаизацию. Уровень образования снизился. Культурная изоляция и ксенофобия усилились. Вслед за образованием снизился брачный возраст, выросла рождаемость. А по мере того как потребительский рынок насытился, цыгане потеряли доступ к многим своим традиционным занятиям. На долю многих из них остались строительные шабашки, эпизодические подряды, а также маргинальные формы занятости (сбор металлолома, попрошайничество, а порой и криминал). Очередная эпоха смуты вновь сделала из людей свободного народа изгоев.

Неприкасаемые

— У специалистов и правозащитников есть такой термин: «вредные традиционные практики», — говорит Стефания Кулаева. — Например, в некоторых таборах практикуют очень ранние браки. Но часто это результат вторичной архаизации, которая произошла из-за изменений во внешнем обществе.

Внешние границы, которые выстраивает социальное окружение вокруг своих изгоев, часто намного прочнее древних традиций. Попытки изменить свой образ жизни нередко упираются в стену дискриминации.

— Первое, с чем сталкиваются люди рома, которые приезжают в Москву на заработки, — это расизм и предвзятость, — говорит Стефания. — Если ты женщина в традиционной одежде, от тебя будут шарахаться. Причем если некоторые будут при этом руководствоваться относительно рациональным, хотя и предвзятым отношением, опасаясь воровства, то многие, как в старину, боятся сглаза. По некоторым опросам, в Москве в порчу верят около 70% респондентов. Сами цыгане, особенно женщины, этим иногда пользуются. В ситуации конфликта, например, говорят: «Я тебя прокляну».

Ромалы с большим отрывом лидируют в рейтингах, измеряющих ксенофобию. О своем негативном отношении к ним говорят более 40% респондентов. Этот показатель в два и более раз выше, чем уровень декларативного неприятия мигрантов из Средней Азии.

Дискриминация сказывается и на образовании молодежи. Школа и так не занимает большого места в иерархии традиционных ценностей, но когда дети сталкиваются с всеобщей подозрительностью, травлей и насилием, они просто перестают ходить на уроки. В среднем цыганские дети оканчивают лишь четыре класса. Во многих российских школах создаются специальные «цыганские классы», в которых образование часто не соответствует никаким критериям качества. Эта практика, напоминающая о сегрегации в Северной Америке или Южной Африке, лишь усиливает культурные границы вместо того, чтобы сглаживать их.

— Ну и какая может быть работа в таких условиях? — задает риторический вопрос Стефания. — Плохое образование, часто отсутствие документов, расизм. Правовая беспомощность. Поэтому цыгане обычно находят только самую плохую работу. Часто им не платят, обманывают. Например, я сталкивалась с ситуацией: женщины рома хотели устроиться обрезальщицами шипов роз. Им по телефону обещали это место, они приехали. Но как только их увидели, отказали. Взяли на это место мигрантов.

Кулаева описывает, как цыганки устраиваются поденщицами на подмосковную птицефабрику:

— Стоят полукругом у ворот с раннего утра и ждут, пока утром им скажут, что нужно несколько рабочих рук. Как в «Похитителях велосипедов». Ситуация полной социальной исключенности.

Даже чтобы встать на биржу труда по российским законам, у человека должно быть либо предыдущее место работы, либо аттестат о среднем образовании. У цыган часто нет ни того ни другого. В итоге они оказываются вне социального государства, без шансов даже на пособие по безработице.

У цыган точно нет оснований для доверия правоохранительным органам. Полицейские часто подвергают цыган не только постоянным проверкам и поборам, но и нередко применяют насилие.

— Есть болезненная тема в контексте разговора о цыганах, — вздыхает Кулаева. — Наркотики. Проблема действительно существует. В рамках традиционной ниши полулегальной торговли некоторые цыганские группы занимаются продажей наркотиков. Но в большом количестве таборов существует полное табу на них. А с другой стороны, мы сами фиксировали случаи, когда полицейские принуждали граждан цыганской национальности к торговле наркотиками. А ведь цыганам гораздо сложнее найти защиту против полицейского, чем большинству других граждан.

Уровень изоляции цыган так высок, что иногда проблема кажется нерешаемой. Они вынуждены оставаться кастой неприкасаемых, словно никуда не уходили со своей древней родины. Но все же есть и надежда на лучшее будущее.

— Давайте сравним цыган с другим народом-изгнанником, с евреями, — предлагает Стефания. — Сто лет назад это были в основном плохо образованные люди, ремесленники и торговцы, часто живущие в гетто, в котором нет никакой работы. Все очень похоже: те же стереотипы, та же ксенофобия. Снаружи черносотенцы, внутри сплошной криминал, достаточно почитать Бабеля. А сейчас этого нет. Евреи есть, а мелкого криминала и нищеты нет. Просто изменилась социальная ситуация.

При всем сходстве в культуре евреев была одна важная черта, радикально отличавшая их от цыган: культ книжного знания. Именно он помог им выйти из гетто. Принести книгу в цыганские общины непросто. Но это стало бы громадным шагом в истории этого народа. Именно это пытается сделать 25-летняя москвичка Дина Кабулова.

— Я была волонтеркой христианской благотворительной организации, — рассказывает она свою историю. — Мы кормили бездомных на вокзалах. И однажды я увидела там цыганскую семью. Подошла к ним, чтобы предложить чай. А ко мне подбежал мальчишка и попросил принести ему книгу. Сказал, что сам научился читать по рекламным щитам, а теперь хочет научить младшего брата. Я принесла ему книгу.

С тех пор прошло несколько лет. Дина стала ездить в родной табор своего знакомого в Калужской области. Цыганские подростки удивляли даже ее. Они не знали элементарных вещей. Не могли поверить в то, что в самолете в небе могут поместиться люди. И Дина решила, что может помочь им не только горячим чаем и добрым словом. Она стала учить их читать и считать. С прошлого года ей удалось запустить небольшой педагогический проект, направленный на цыганских детей.

— Мы доплачиваем педагогам, у которых в школе есть цыганские дети, небольшие премии за дополнительные занятия с этими ребятами, — рассказывает Дина. — Создаем площадки, на которых эти учителя могут делиться друг с другом опытом и повышать свою квалификацию. Обратная связь от учителей позволяет улучшать и адаптировать программу. Еще проводим мероприятия, посвященные цыганской культуре, фестивали культур. Это важный социализирующий момент: так мы немного сокращаем дистанцию, преодолеваем изоляцию.

В прошлом году программа охватывала 130 детей в Калужской области. В новом учебном году их станет чуть больше — 180. Когда я спрашиваю о первых итогах этой программы, Дина пожимает плечами:

— Здесь не может быть быстрого эффекта. Это рассчитано на годы. На отметках наши усилия пока почти не сказываются. Потому что у нас четверку ставят за одну-две ошибки в диктанте, тройку — за три-четыре ошибки. А 6, 26 или 106 ошибок — разницы нет. Иногда у нас суперпобеда: 16 ошибок вместо 36. Но в дневник все равно идет двойка. И я своим детям говорю: «У нас нет троек и четверок, но я вас все равно похвалю. Каждого за свое. Вот ты: три года писал с маленькой буквы после точки. А теперь написал с большой. Ты настоящий молодец!»

Дина говорит, что детям стало легче учиться, и некоторые ученики, которые бы ушли из школы, теперь в ней задержатся. Жаль только, что такой помощи не получат тысячи их сверстников: «В России проектов вроде нашего больше нет. Сейчас системной поддержки образования для цыганских детей в России не существует».

Фото: Нозим Каландаров/ТАСС