В детстве я привык засыпать под рев мотоцикла. Вышло так, что в распоряжении соседей, получивших единственную квартиру на шестом этаже в сталинской надстройке над кооперативным домом 1920-х, заодно оказался и чердак.

Там жили кошки и голуби, там висела на балке небесной чистоты послевоенная милицейская форма и еще там стоял мотоцикл. Соседский сын, купивший это чудовище с рук по частям, никогда на нем не ездил. Зато заводил его прямо у меня над головой ровно через 20 минут после окончания программы «Спокойной ночи, малыши!», то есть именно в то время, когда всем советским детям полагалось отходить ко сну. Особенно «приятные» ощущения возникали в те дни, когда в качестве почти что обязательного дополнения к детским простудам у меня начинался отит — тогда казалось, что мотоцикл превратился в гигантский отбойный молоток, который вонзился в больное ухо и пытается добраться до мозга.

Прошло два года. Соседский сынок, переусердствовав в круговерти пьяной драки, ушел на первую отсидку, и мотоцикл замолчал. Потом его продали. Нельзя сказать, чтобы эта история нанесла какую-то особо жестокую детскую травму, но с тех пор у меня автоматически сводит зубы каждый раз, когда где-то за спиной стритрейсер или мотоциклист резко увеличивает обороты двигателя. Просто неприятно и все.

Болезнь XXI века

Можно сказать, что я легко отделался. YouTube и весь остальной интернет полны историями людей, живущих с гиперакузией — редким заболеванием, способным в одночасье выбросить человека из привычного ему жизненного круга и запереть в четырех стенах на весь остаток жизни. Сценарий почти всегда один и тот же: до какого-то возраста человек живет, ни о чем не подозревая, играет в группе или диджеит на вечеринках, а днем работает, допустим, в ресторане. Однажды кто-то из посетителей или официантов случайно уронит на пол тарелку, и звук разбивающегося фарфора взорвется в ушах страшной, непереносимой болью. С этого дня жизнь гиперакустика уже не будет прежней — работать в месте, полном других людей и производимых ими громких звуков, он больше не сможет, да и вообще выходить на улицу ему надо стараться как можно реже. Дом превратится в добровольную тюрьму, устланную коврами и защищенную от внешнего мира тройными стеклопакетами.

Но сама по себе гиперакузия не является угрозой номер один, считает практикующий психотерапевт Елена Данилова: «Истории гиперакустиков звучат жутко, но все же это частные проблемы конкретных людей, а не угроза для всех горожан. То, что такое случается с музыкантами или диджеями, очень странно, потому что вся эта публика со временем, наоборот, теряет часть слухового диапазона и становится менее восприимчивой к громким звукам. Но если начать разбираться с каждым отдельным случаем, то очень быстро выясняется, что дело не в звуке как таковом, что разбившаяся тарелка или не вовремя взревевший двигатель просто стали триггерами, потянувшими за собой некий набор неприятных ассоциаций.

Первопричина возникновения триггеров — это страх, а главный страх для человека — это страх смерти. Больные гиперакузией, видимо, в детстве когда-то очень сильно испугались за себя или за своих близких, услыхав при этом громкий и резкий звук, который на подсознательном уровне всегда воспринимается человеком как сигнал об опасности. То есть это нормальный эволюционный механизм и то, что он заставляет нас так остро реагировать — это хорошо, но для кого-то он может стать и источником заболевания».

Как мы слышим?

Любой человек на бытовом уровне понимает разницу между «нормально», «громко» и «невыносимо громко». Точно так же все знают о том, что громкость измеряют в децибелах, потому что именно эти единицы указаны на шкале используемой нами аудиотехники и гаджетов. Но на самом деле дБ — это вовсе не единица громкости, а «величина превышения интенсивности звука» над определенным пороговым значением. Те децибелы, которые мы используем в быту, отсчитываются от самого тихого звука, который способен различить человек, находясь в земной атмосфере. Именно поэтому не оглушают себя синие киты, у которых громкость рева составляет 189 дБ — но эти децибелы звучат под водой, где звук распространяется иначе. Для сравнения: громкость подрыва светошумовой гранаты составляет «всего» 170 дБ, которых хватает для того, чтобы полностью лишить человека слуха на несколько часов. Если бы синий кит вылез на сушу и исполнил свою «песню» — у нас бы порвались барабанные перепонки.

Наш слух — это один из древнейших механизмов безопасности, заложенных эволюцией. Именно поэтому любой звук, превышающий привычный для нас фон, воспринимается так остро. Если интенсивность звука нарастает с 50 дБ (спокойный разговор двух или трех людей) до 100 дБ (поезд, проезжающий на расстоянии 1–2 метров), то для нас он становится не в два, а в сто тысяч раз громче. С другой стороны, наше ухо способно к адаптации, и недаром говорят, что горожанин — это особый подвид человека разумного, а писатели и поэты, описывая свои первые впечатления от сельской местности, употребляют метафоры вроде «оглушительная тишина». Так что ситуация с адекватной оценкой шумов и шумового загрязнения в больших городах осложняется еще и тем, что само восприятие звука вещь крайне субъективная.

«Наше восприятие шума — это не внешнее воздействие, а внутренний ответ на то, что нам кажется воздействием, — говорит Елена Данилова. — Я довольно долго жила возле железной дороги, и звуки проходящих поездов меня успокаивают. Но я знаю многих людей, которых эти звуки нервируют, потому что для них железная дорога — это стресс, а для меня — удовольствие. Сейчас я живу на Липецкой возле МКАД, и мне нравится ее шум, потому что для меня это признак жизни: вокруг меня город и люди, которые куда-то едут, кого-то зовут, чем-то заняты, и мне это приятно. А другому человеку может не нравиться, для него этот набор звуков — сигнал опасности, он может воспринимать их как направленную лично на него агрессию. Но любая реакция человека формируется прежде всего в его голове».

«А меня просто бесит… »

Многих раздражают не столько громкие звуки, сколько неприятная лично им звуковая информация, выбивающаяся из привычного шумового фона. Дмитрий Гарин, владелец и продюсер лейбла Hyperboloid Studio, в мае 2016 года опубликовал на своей странице в Facebook гневный пост в адрес мэрии, якобы установившей во дворах по Большой Бронной «электронных соловьев» ради увеселения гуляющих там горожан и туристов. Его запись опубликовал сайт «Афиша», но позднее выяснилось, что никаких поющих устройств на московских деревьях нет, а беспокоили Дмитрия самые обычные «аналоговые» птицы, которым стало трудно облетать Москву из-за ее расширения, и они решили переселиться в город. Поскольку площадь озелененных зон в центре относительно невелика, соловьям приходится «уплотняться»: если в природе один самец исполняет свои трели на территории размером примерно в гектар, то в столичных скверах они вынуждены петь на расстоянии нескольких метров друг от друга.

У обитателей кварталов, прилегающих к Москве-реке, возникают аналогичные проблемы с чайками, которые в последние годы расплодились и двинулись в глубь города в поисках вкусных пищевых отбросов. Когда эти птицы начинают выяснять свои непростые отношения в 5–6 утра прямо на крышах жилых домов — нарушения сна гарантированы всем, кроме глухих и тех, кто спит со вставленными берушами.

Жительницу 2-й Фрунзенской улицы Ирину беспокоят уже не птицы, а музыка с проплывающих по реке прогулочных теплоходов: «Летом из-за жары приходится открывать окна во двор, и оттуда в комнату немедленно начинает лезть вечное “Тополиный пух, жара, июль”. Я привыкла к звукам машин и спокойно засыпаю, несмотря на то что рядом Комсомольский проспект, но для меня, человека с хорошим музыкальным вкусом, ежевечернее принудительное прослушивание русской попсы девяностых просто невыносимо. Вот так же, наверное, американцы пытали на своих базах иракских террористов, заставляя их слушать рэп и панк-рок. Ну а мне приходится каждый вечер включать свою музыку на повышенной громкости, чтобы хоть как-то отгородиться от этого».

Рост числа действующих храмов в Москве вызывает протест не только у защитников парков и скверов, но и у любителей тишины. Если участок под будущую церковь выделяется прямо посреди жилой застройки, юридические форумы и районные группы «ВКонтакте» переполняются вопросами: «Можно ли как-то запретить им звонить?»

Данила Бурмистров, бас-гитарист группы Sierpen, рассказывает: «Я жил на Открытом шоссе рядом с Лосиным Островом. Там прямо на конечной остановке трамвая построили церковь. Уж не знаю, существуют ли какие-то нормативы насчет близости к жилым домам, но когда там начинали звонить в колокола, слышно было даже в той комнате, которая выходила на противоположную сторону. В основном звон мешал мне спать по выходным, а иногда колокола звучали по ночам — на Пасху и прочие престольные праздники. Мы более или менее привыкли, а вот соседняя квартира съехала».

На форумах встречаются и жалобы на церкви, которые звонят каждый час, или не звонят, поскольку у многих храмов современной постройки нет настоящих колоколен, а проигрывают запись через колонки. Если в 1920-х и 1930-х годах с колокольным звоном в больших городах боролись, считая, что жители индустриальных центров страны победившего социализма должны отмерять свою жизнь не по «церковной магии», а по заводским гудкам, то сегодня никаких правил нет и все позволено. Охраняющие право граждан на тишину санитарные нормы в принципе «не предполагают измерения уровня шума около действующих религиозных объектов». Это дословная цитата из ответа Роспотребнадзора на обращение жительницы Санкт-Петербурга, поступившее в марте 2019 года, в котором она жаловалась на ухудшение условий проживания из-за звонов расширившейся до полноценного храма часовни Иоанна Нового Сочавского на Сенной. В Москве примеры успешной борьбы граждан с церковными колоколами тем более отсутствуют.

«Проблема в том, что в одних ситуациях наша чувствительность к одному и тому же раздражителю снижается почти до нуля, а в других — резко возрастает, — комментирует Елена Данилова. — Таковы особенности нашего чувственного восприятия. Шумы, выбивающиеся из привычного фона — это тоже триггеры, и если они будут звучать сильнее и чаще, чем нам хотелось, мы будем постоянно напрягаться, раздражаться и уставать, находясь в состоянии стресса. Обилие таких звуков-триггеров, по сути, и есть шумовое загрязнение».

Как выжить рядом с ТЭЦ?

Но главный фактор шумового загрязнения, конечно же, не чайки и не церковные колокола, а постоянный звуковой фон, который воспроизводит само течение городской жизни. Отечественный  госдоклад «О состоянии окружающей среды в Москве в 2010 году» и брошюра ВОЗ «Европейское руководство по контролю ночного шума» более или менее едины в оценке его наиболее опасных составляющих. Это:

— автотранспортные потоки, в особенности шоссе, развязки и эстакады;
— железнодорожный транспорт и открытые ветки метро;
— авиатранспортные узлы, причем шумят не только пролетающие вблизи от жилых кварталов самолеты, но и направляющийся в аэропорт или оттуда наземный транспорт;
— строительные работы, среди которых наиболее шумным считается забивание свай;
— электро- и теплостанции;
— промышленные предприятия, которых, впрочем, в Москве почти не осталось;
— размещенные на улицах громкоговорители;
— шумы бытового происхождения — наш вечный супергерой Человек-сосед, трудолюбивый и многорукий, как Шива, вооружен дрелью, молотком, пилой и перфоратором, никогда не устает. И его бесконечно милые дети, которые играют в футбол и на пианино прямо у вас над головой. Это вечно выясняющие свои непростые отношения «алкаши из соседней квартиры», мотоцикл на чердаке и все остальное.

Сюда же можно добавить и специфические проблемы жителей тусовочных улиц, где концентрируются кафе, рестораны, кофейни и бары. В 1990-х и начале 2000-х писали бесконечные жалобы в милицию жители Арбата, в наши дни на митинги за ночную тишину выходят обитатели рафинированных Патриарших, а из Петербурга приходят новости о создании движения, объединившего коренное население улицы Рубинштейна в борьбе против местных заведений, буквально сидящих друг у друга на голове. Во многом такие конфликты стали следствием тотального запрета на курение внутри помещений общепита, из-за которого посетители вынуждены постоянно бегать наружу, а владельцы стремятся разместить открытые веранды и столики везде, где только можно. Решения, которое устраивало бы обе стороны, у этой проблемы, видимо, не существует.

Жителям тусовочных улиц остается утешать себя лишь мыслями о том, что людям, которым приходится существовать рядом с техногенными источниками шумового загрязнения, бывает еще хуже.

Самуэль Пума Сифуэнтес (Открытое шоссе):

— Засыпать приходится с мелатонином, иначе провалиться в сон просто не выходит — работает ТЭЦ. Вроде расстояние до нее приличное — полтора километра, но гул как от старой советской стиральной машины, слышно везде. Работает она периодами по два месяца, потом на две недели замолкает, потом начинает снова — и днем, и ночью. Привыкнуть к этому невозможно.

Сергей Евсегнеев (Киевское шоссе, Саларьево):

— У нас непонятно что громче шумит — трасса, на которой машины, проходя МКАД, резко ускоряются, или самолеты, заходящие на посадку во Внуково. К самолетам еще можно привыкнуть, многих вообще не слышно, разве что от старых Илов такой звук, будто пылесос по квартире проехал. Зато шоссе не умолкает ни днем, ни ночью. Если откроешь окно в спальне, то уже не уснешь, если на кухне — еще терпимо, но тишина наступает, только если закрыть все наглухо. Тогда будут слышны только отдельные самолеты.

Арина Тодуа (Веерная улица):

— Хоть наша эстакада (Проектируемый проезд 4931, 6095) и располагается за железнодорожными путями, шум от нее все равно перекрывает поезда, а мы из-за нее просыпаемся в шесть утра. Сейчас ведется строительство съезда с Проектируемого, 6095, на нашу Веерную, которая еще недавно была тихой улицей в спальном районе и больше такой не будет. По ночам, когда основной поток машин немного спадает, их место занимают доморощенные стритрейсеры — их слышно так, будто они гоняют у меня по дивану.

Надежда Жуковская (Беговая улица):

— Живу в знаменитом миговском доме-сороконожке, где стены такие толстые, что их не просверлит никакая дрель. Но в какой-то момент стала замечать, что мы всей семьей громче разговариваем, а на балконе вообще приходится либо говорить на ухо, либо орать. Ну и в качестве «бонуса» — летняя духота и испарина, потому что ты либо терпишь шум, либо закрываешь все окна наглухо. Ну а потом, когда на месте бывшего стадиона Юных Пионеров началось строительство ЖК «Царская площадь», наши толстые стены стали проклятием, и сваебойные работы в 300 метрах от кровати ощущались как маленькое землетрясение. И, конечно же, стройка продолжалась после 23.00. Мы пытались жаловаться, но нас не поддержали ни активисты, ни СМИ. Приехал лично Хуснуллин и обещал, что застройка будет невысотной — 9 этажей — и компактной — всего два корпуса. В результате построили четыре корпуса по 23 этажа, и теперь у нас стало темнее в несколько раз. Повысился и уровень шума из-за того, что стало больше автомобилей, а застройка по обеим сторонам Беговой создала эффект колодца.

Мне не больно

Наиболее подробные исследования воздействий шумового загрязнения городской среды на человеческий организм были проведены датскими и голландскими учеными в начале 2000-х годов. Их результаты легли в основу действующих европейских нормативов и даже частично используются Роспотребнадзором. Если суммировать все это вкратце языком бульварной прессы, то уличный шум может украсть у человека до трех лет жизни. О том, что он вызывает нарушения сна, всем более или менее известно, но горькая правда состоит в том, что человеческое ухо, а вместе с ним и весь организм способны воспринимать звук и не просыпаясь, а сердце при этом все равно увеличит свою активность. Результат — аритмия, гипертония, ишемическая болезнь и прочие нарушения сердечной деятельности. Будут и другие последствия: повышенная утомляемость и восприимчивость к стрессу, расстройства социального поведения и нарушение коммуникаций, повышенная сонливость в дневное время, снижение когнитивных функций и депрессия в придачу.

Правда, исследователи все время оговариваются, что во многих случаях им так и не удалось с достаточной точностью выявить прямую связь между уровнем шума и конкретным заболеванием по принципу «доза-отклик». Но даже простая статистика все равно выглядит тревожно. К примеру, жители отдельно взятой британской деревни, над которой регулярно пролетали самолеты, гораздо чаще обращались к врачам общей практики и психотерапевтам и покупали больше лекарств, чем жители «контрольной» деревни, расположенной в стороне от авиационных маршрутов. Но даже в таких случаях, как пишут сами исследователи, речь идет о предрасположенности, а не о прямом влиянии. Далее они сами признают, что «люди действительно обладают способностью адаптироваться к шуму и в дальнейшем уже не замечать его воздействия», а низкая вероятность такой адаптации является скорее исключением. Но специальных исследований по этому вопросу не проводилось.

Скажем еще проще: объективных данных о воздействии «регулярного» шумового загрязнения на организм и сознание человека на сегодня попросту нет. Та же проблема расстройств сна в современном мире может иметь куда более глубокие причины, чем рев моторов или грохот ближайшей стройки. Мы привыкли считать непрерывный восьмичасовой сон общепринятым стандартом, а он стал таким не так уж и давно — в последней четверти XIX века, когда города стали превращаться в гигантские индустриальные кластеры, где большинству жителей надо было в одно и то же время вставать и идти на работу, и появилось уличное освещение. До этого у каждого горожанина было свое расписание, и самым распространенным считался дробный сон отрезками по 3–4 часа, в промежутках между которыми люди молились, ели, ходили в гости к соседям и занимались любовью. Возможно, что сегодня из-за обилия работающих на дому фрилансеров и роста рабочих мест со свободным и нестандартным графиком эти времена возвращаются.

«Шумит в толпе Москва, и шум далеко слышен»

Заниматься борьбой с шумовым загрязнением более или менее систематически московские власти начали с 2007 года. Тогда же в составе Мосэкомониторинга появилась соответствующая служба, были выработаны новые нормативы и рекомендации по снижению шумового воздействия, в том числе запрет на громкие строительные работы после 23.00, запрет на пролет самолетов внутри МКАД, установка противошумовых экранов вдоль крупных автодорог и монтаж защитных стеклопакетов в тех квартирах, где шумы от дорожного трафика или строительства превышают определенный уровень.

Работает ли все это? Когда как. Те же шумозащитные экраны в городе есть, но далеко не везде, где они нужны, а в центре против их установки будут возражать местные жители — уж слишком они уродуют пейзаж.  Советские СНиПы предусматривали по бокам от крупных автотрасс дополнительные полосы с зелеными насаждениями, но количество машин из года в год растет, а значит, дороги приходится все время достраивать и расширять. Когда в 2012 году городские власти решили увеличить боковые проезды Комсомольского проспекта всего на один метр, чтобы было куда впихнуть карманные парковки, местные вышли на протест и добились полной отмены проекта. Одной из главных причин всеобщего возмущения стала указанная в плане вырубка 81 дерева, а именно они и заслоняли окна выходящих на проспект квартир от уличного шума. Если бы вместо деревьев предложили установить экраны, это было бы воспринято как форменное издевательство.

Предусмотренная правилами точечная защита квартир помогает лишь отчасти — может быть, город и застройщик и обязаны установить вам стеклопакеты, но про кондиционер там ничего не сказано, а значит, в жаркую погоду все равно придется выбирать между шумом и духотой.

Формально Росэкомониторинг обязан информировать граждан о шумовом загрязнении и местах его наибольшей концентрации. На деле соответствующий раздел на их сайте вместе с интерактивной картой находится в разработке.

И, наконец, ни один закон и ни одно правило не будут работать, если существуют «неприкасаемые», будь то РПЦ или близкий к мэрии застройщик. На какие-то объекты люди с акустическими сенсорами просто не приедут, а в другом месте чиновники с удовольствием встанут на сторону местных жителей, соблюдая при этом вовсе не их, а собственный интерес. Очень характерная история случилась в 2003 году с театром песни «Перекресток» барда Виктора Луферова, на шум от посетителей которого много жаловались местные жители. Когда камерный клубик закрыли и на его место въехал ресторан грузинской кухни, а вместе с ним автостоянка под окнами и вечная вонь от выведенной во двор вытяжки, управа перестала обращать внимание на любые письма и звонки по этому поводу.

Борьба с шумовым загрязнением, безусловно, является трендом нового века. Но большие города будут неизбежно шуметь, хоть замени там весь асфальт на прорезиненное покрытие, хоть заставь всех перейти на электротранспорт. И восприятие шума у нас разное: один не может заснуть под звук мчащихся по шоссе машин, другому мешают звуки-триггеры, а кому-то будет наплевать даже на футбольный стадион прямо под окнами. Удовлетворить запросы всех все равно не получится, да и сами принципы экологии шума пока напоминают плохо разработанный хаос, где на каждом шагу встречается оговорка «может быть». Но ориентироваться в этом хаосе все же придется начинать — таковы уж требования времени.