Проезжая на самокате по Ордынке, неместный житель заметит лишь каменные низкие строения, отсутствие клумб и кафе. Однако в переулках с XIX века сохранились крапинки деревянных домов. В некоторых из них теплится помещичья жизнь.

Желтые огурцы

Если начать от Полянки и двигаться по Погорельскому переулку, увидите дом 1880 года (№5). Он стоит облупленный, но примечателен не зеленым фасадом, а палисадником и огородом. Когда-то здесь были коммунальные квартиры, потом контора СМУ-11 «Мосметростроя», а недавно въехало управление по контролю в области долевого строительства. Однако завхоз здесь долгие годы не менялся. В палисаднике в теплое время цветут кроваво-коричневые георгины, а у забора лежит собранный завхозом урожай: крючковатые тыквы, кособокие желтые огурцы и хилый кабачок. Рядом с управлением есть окруженный со всех сторон заборами квадрат, заросший зеленью, с двумя вентиляционными трубами. Наверное, около труб и греется московский овощ. Огородник, может быть, редко его поливает, а желтые огурцы бережет для голодных прохожих. Лет шесть назад какой-то горожанин агитировал за сквоттерские огороды в Москве на месте долгостроев. Но я уверена, что завхоз ни о чем таком модном не слышал, а просто тоскует по своему клочку земли и растит уродливых мутантов по зову сердца.

Живой самовар

Повернув в Щетининский переулок, идем к музею Тропинина (№10, стр. 1). Это была купеческая усадьба Масленниковых-Петуховых, и даже после революции, вплоть до 1965 года, здесь жил сам владелец, известный полярник и этнограф Николай Григорьевич Петухов (1879–1965), правда, после уплотнения ему оставили всего три комнатки. Усадьбу свою он завещал собирателю Феликсу Евгеньевичу Вишневскому (1902–1978) для создания Музея Тропинина. Всю коллекцию Тропинина Вишневский собрал по помойкам, комиссионкам и чердакам послевоенной Москвы. Ходил коллекционер в дырявых ботинках, рваном пальто и пиджаке без пуговиц. Как-то его спросили: «Феликс Евгеньевич, что же вы так одеваетесь?» — а он пожал плечами в ответ: «А что? Меня и так все знают». Вишневского еще в 1928-м сослали в Кострому, его коллекцию конфисковали и передали в Государственный исторический музей. Потом в 1946-м его отправили в ссылку в Нерехту, коллекцию снова изъяли. Но он возвращался и продолжал собирать заново как одержимый. С 1956 по 1972 год Феликс Евгеньевич передал в дар государственным музеям 684 экспоната. Только государственному Музею Тропинина он подарил около 400 произведений.

Музей Тропинина действительно был открыт в 1971 году, еще при его жизни, Вишневский стал директором, жил в мансарде музея и спал на простой кровати, покрытой сукном. Во дворе музея стоит двухэтажный деревянный флигель постройки 1883 года, в котором и сейчас живут потомки Вишневского. Государство отдало усадебный флигель (№10, стр. 2) семье целиком в благодарность за подаренную коллекцию и усадьбу. Это звучит невероятно, но это так. В центре Замоскворечья, окруженный посольствами и банками, стоит старомодный деревянный дом, целиком принадлежащий одной семьей. Во дворе густые каштаны и липы, небольшой фруктовый сад, порой сушатся одеяла, разбросаны детские игрушки, иногда выносят на столике растопить самовар. Сейчас частный двор тщательно скрыт от музея оградой, а от досужих глаз — виниловыми баннерами. Но музейные работники поддерживают отношения с «младшими» Вишневскими — то позовут их на новую экспозицию, которую в сентябре сделал архитектор Юрий Аввакумов, то подарят луковиц и земли для клумб. Клумба во дворике Музея Тропинина, за которой ухаживает один из экскурсоводов, достойна золотой медали.

Мокрый офсет

Местные собиратели не всегда прячутся во дворах. На всю округу знаменит дом №8 в 1-м Казачьем переулке. В доме шесть квартир, владелец одной из них — настоящий художник, мастер ассамбляжа и эксперт по распугиванию соседей. Некий риэлтор, владелец остальных пяти квартир, так и не смог выкупить дом целиком, а квартиры не удалось выгодно продать (просил 2,5 млн евро). Отчаявшись, он стал сдавать свои площади в аренду под курсы иностранных языков и прочие конторки.

Кстати, с 1992 по 1997-й в этом доме находился первый культовый книжный салон «19 октября» Марка Фрейдкина. Сейчас сложно представить, что когда-то в Москве не было ни «Фаланстера», ни «Циолковского», ни Ad Marginem, а были только две книжные лавки с независимой литературой — «19 октября» и «Гилея». В лавке (вернее, в квартире с обычной мебелью, где постоянно пили чай и устраивали концерты) были коричневые скрипучие полы, книги лежали везде на столах, по углам было пыльно, не было каталога (да и компьютеров тогда тоже не было), а хаос был плотнее, чем в «Ходасевиче».

Марк Фрейдкин был бардом, хорошим переводчиком поэзии (переводил Бена Джонсона, Эзру Паунда, Малларме, Брассенса) и невезучим торговцем и издателем. В начале 1990-х издавать книги могли только официальные советские издательства, например «Молодая гвардия» или «Прометей». Марк рискнул одним из первых издать сам: «Покупать бумагу для книги я почему-то поехал в Питер, и там, в какой-то до крайности грязной и заплеванной конторе на задворках Петроградской стороны, меня, естественно, обманули, обсчитали, обвесили — с таким лохом просто грех было поступить иначе — и вдобавок отправили с бумагой в Москву на открытой машине…  Разумеется, не успел я доехать до Новгорода, где, кстати, и обнаружилась пропажа бумажника, как начался проливной дождь, который, не переставая ни на минуту, сопровождал меня до самого конца этого увлекательного путешествия. Во что превратилась моя бумага — между прочим, светлогорский офсет № 1 — лучше не вспоминать…» Об издательских страданиях Марка можно было бы снять неплохой ситком, но и последующая история дома забавна.

Домик одинокой Барби

Дом в 1-м Казачьем переулке не такой уж и старый — 1925 года постройки. Одна его часть унылого барачного типа, вторая выстроена а-ля модерн с диковинным мезонином. Живет здесь москвич лет шестидесяти с седым длинным хвостом. Он всегда носит с собой объемный рюкзак — для походов по помойкам, однако одет опрятно и может щегольнуть белыми мокасинами на черный носок. Как сказал о хозяине один проходящий юноша, «видно, человек необъятной духовной силы». Дверь его дома обита древесными грибами, тарелками в цветочек, поварешками под хохлому, часами, наличниками, зеркальной мозаикой и просто кусочками коры. Въезд в гараж украшают наличники, деревянные топорики и игриво выпиленные лобзиком буквы «не парковать». Но самая интересная сменная экспозиция находится над забором, на крыше сарая, под старыми тополями. Лет десять назад там была хитрая башня из деревянных казенных стульев (гораздо раньше, чем работа Ай Вея Вея для Венеции), потом хлипкий капитанский мостик, украшенный гирляндами огнетушителей (вероятно, пожарный надзор докопался). Постепенно стулья стали исчезать, их заменил холм из искусственных елок, а между тополями на цепях стали позвякивать буддийские колокола и китайская «музыка ветра». В этом году воздушную инсталляцию дополнил фанерный кукольный домик. В нем днем и ночью горит лампочка, а в дверцу видна одинокая Барби, она там, кажется, без одежды, одна, совсем одна.

Святой Антоний

Продолжаем путь по переулку к Большой Ордынке, к трехэтажному серому особняку с белыми колоннами (№45, стр. 3). Конечно, люди врут, что это допожарный дом. На самом деле все деревянное в 1812 году в Замоскворечье сгорело дотла. Владельцами усадьбы в послепожарное время были дворяне Арсеньевы — сначала действительный статский советник, московский вице-губернатор (1809–1813) Алексей Иванович Арсеньев (1765–1820), а затем его вдова Анна Петровна Арсеньева (1786–1844). Любопытно, что Арсеньев умудрился удержаться на посту вице-губернатора столицы и при Гудовиче, и при Ростопчине, пережив вторжение Наполеона и великое разорение города. В 1840-х годах дом расширили и переделали фасад. По тем временам особняк был пафосный — вплоть до 1860-х годов в Москве не существовало зданий выше двух-трех этажей. Потом, прямо как по Островскому, белотелая московская купчиха Матрена Степановна Сорокова приобрела три соседних усадьбы (в том числе этот дом) и объединила их в 1870-х годах в единое огромное владение. «Да еще как делают-то: без стыда, без совести! На лежачих лесорах ездят, в трехэтажных домах живут; другой такой бельведер с колоннами выведет, что ему с своей образиной и войти-то туда совестно; а там и капут, и взять с него нечего. Коляски эти разъедутся неизвестно куда, дома все заложены, останется ль, нет ли кредиторам-то старых сапогов пары три» (А. Н. Островский). Никаких музеев и театров купчиха не основала, на что спустила состояние — неизвестно, а содержала при усадьбе булочное заведение.

По неведомой иронии судьбы в здании теперь находится ресторан El Asador, подающий баскскую кухню и русский сидр. Владельцы заведения основали производство сидра «Яблочный Спас» еще в 2005 году в Московской области (рядом с садовыми питомниками Россельхозакадемии в километре от МКАД). Привезли саженцы яблонь из Нормандии, выучили технологии у басков и делают качественный сидр первого отжима на собственном заводике из местных яблок. Но бренд назвали St. Anton (на самом деле, в Испании святого называют San Antonio, в Англии — St. Anthony). В общем, создали легенду о некоем иностранном происхождении напитка. Интерьер в усадьбе полностью современный, ничто не напоминает о тучных дамах, коловших от скуки грецкие орехи камушком на подоконниках. Но могли бы хоть во дворе немного добавить колорита — убрать плитку и посадить пару яблонь и груш. А так посетители веранды пьют сидр с видом на выцветший черно-белый баннер, изображающий яблоневые сады. Садов жаль.

Красный бархат

Далее Иверским переулком сворачиваем направо на Малую Ордынку и идем к дому-музею Островского (№9/12, стр. 6). Уж как Островского нам вдалбливали в школе, какой ненавистью к автору пылают несчастные, писавшие сочинение по «Грозе», все же от него в наследство нам достались и уморительная «Женитьба Бальзаминова», и «Бесприданница». «Вот мы тут посидим, потом пойдем в беседку, там закусим, посидим. Там закуска приготовлена. Да потом опять сюда придем посидим». Чем, собственно, до сих пор и занимаются гуляющие на соседней Пятницкой. Однако в доме — заповедная тишина. В маленьких комнатках темно и неказисто, да и, правду сказать, Островский провел здесь всего два года после рождения, а семья снимала меблированные комнаты у дьячка, и обстановка не сохранилась. Чтобы добавить театрального запашка, одну залу декораторы обшили темно-красным бархатом, от времени он выцвел и запылился и так и пахнет тем самым Малым театром, полным интриг и пыльных париков. Сам макет театра 1840 года чудом сохранился и очень любопытен — в партере нет стульев, так как с люстры от свечей капал воск, и места под ней предназначались для простонародья, а люди с именем сидели в ложах. В углу висит сатирическая литография «Павел Мочалов в роли Мейнау в пьесе “Ненависть к людям и раскаяние”». Будь она напечатана в наши дни, наверняка бы стала мемом. Второй этаж музея привлекателен необитыми деревянными стенами, столиком с самоваром да старым столярным верстаком, на котором Островский вытачивал деревянные поделки, например узорчатый нож, подаренный писателю Чаеву. Столярничать писатель любил, говорят, в своей усадьбе в Щелыково, даже делал мебель.

Деревянная колокольня

Выйдем через Голиковский переулок на Пятницкую. Кстати, в переулке стоит еще один деревянный дом (№9), характерный для 1820-х годов. Это усадьба дворянина Константина Критцкого. Говорят, многие дома послепожарной Москвы быстро отстраивались по типовому проекту архитектора Осипа Ивановича Бове и были прозваны бовешками. Как увидите мезонин на три окошка с фронтоном — это бовешка и есть. Далее идем вниз по Пятницкой до 1-го Новокузнецкого переулка, свернем в него и дойдем до деревянной колокольни. Это место раньше называлось Болвановка, и Островский о нем писал: «Еще рассказывают, что там есть такие места, что и жить страшно. — Отчего же страшно? спросите вы. — А вот отчего, скажут вам: Там есть место, называемое Болвановка. — А почему она Болвановка? — Потому, что там стоял татарский бог; по-нашему сказать, идол, а по-татарски, болван. Вот и извольте жить на этом месте! На таких местах хозяева от своих домов отказываются, никто ни нанимает, ни покупает, да и самим жить жутко».

По словам протоиерея храма Спаса Преображения на Болвановке Николая Кречетова, «здесь было урочище, где стоял деревянный идол, куда приезжали послы и выдавали ярлыки. Великий князь Иоанн III растоптал ханскую басму — изображение хана Ахмата — и отказался платить дань татарским послам. Было это в 1465 году. По преданию великий князь сказал татарам ставшие крылатыми слова, что сдохла курица, носившая им золотые яйца. Как свидетельство великого события Иоанн III и повелел на месте “свержения болвана” поставить деревянный храм в честь Преображения Господня, с этого момента и началось преображение Руси».

Церковь многократно горела и вновь возникала, а существующая каменная церковь была построена в 1749–1755 годах на средства купцов Дмитрия Оленева и Козмы Матвеева, возможно, по проекту архитектора В. С. Обухова. В 1929 году храм был закрыт, в нем разместился клуб конфетной фабрики «Рот-Фронт», а в алтаре сделали туалет и душевую. В 1956-м администрация фабрики «Рот-Фронт» с ведома городских властей разрушила большую часть храма (колокольню, трапезную и приделы), оставила лишь четверик с алтарем. В 1992-м храм вернули церкви и освятили вновь. Некоторые иконы для храма написала 75-летняя балерина, жительница Замоскворечья, фрески создал Виктор Алексеевич Соловьев, временную колокольню построили в 1995 году, позже пристроили деревянный тамбур. Поставить каменную колокольню и восстановить трапезную и приделы мешают соседние постройки. Протоиерей Николай 27 лет уже как борется с фабрикой «Рот-Фронт», не желающей вернуть храму часть земли, на которой расположен детский сад, хотя постановление правительства Москвы о передаче здания детсада церкви было принято еще в 1997 году. В конце концов протоиерей махнул рукой и стал строить деревянную трапезную по старым чертежам на своей территории. Трапезная будет выходить на 2-й Новокузнецкий переулок, практически напротив фирменного магазина «Рот-Фронт». Каменный ленточный фундамент уже возведен, положен первый метр стен из бруса. Возможно, до зимы стройку успеют завершить, и тогда в Замоскворечье появится новая деревянная церковь. На великом историческом месте.

Фото: Москвич Mag