Шестидесятые — неповторимое десятилетие практически для всего мира. И везде оно связано с молодостью — его даже можно назвать ее реваншем. Молодежь тогда как бы выбилась из неколебимой, казалось бы, иерархической системы и присвоила, забрала это время себе.

В СССР это ощущалось особо — вместе с XX съездом и осуждением сталинизма страна размораживалась, набирала в легкие воздух. Именно с этим связан феномен шестидесятничества — особого мировоззрения и стиля жизни. Мировоззрение предполагало оптимизм, а стиль жизни — абсолютный приоритет дружеского общения и творчества.

Жить надо было весело, жить надо было по-новому, жить надо было вместе. Шестидесятническая карта знаковых мест Москвы очень точно проявляет эти знаки времени.

Площадь Маяковского

Недлинная (будем точными — трехлетняя) эра поэтических чтений у памятника Маяковскому завершилась в апреле 1961-го массовой дракой. Дружинники и подвезенные на специальном транспорте «рабочие» стали разгонять слушающую стихи толпу, но встретили сопротивление. Впоследствии некоторые организаторы чтений попали под суд и получили реальные сроки.

Но примерно в это же время на площади появилась новая точка притяжения — здесь, в здании, примыкавшем к гостинице «Пекин», получил помещение бездомный до того театр «Современник».

Этот молодой театр представлял собой созвездие великолепных артистов (Олег Ефремов, Галина Волчек, Евгений Евстигнеев, Олег Табаков, Игорь Кваша), сотрудничающих на началах товарищества и партнерства. Можно сказать, что это был образцово-показательный проект эпохи оттепели, когда вертикальные связи менялись на горизонтальные и именно обязательства дружбы, а не подчинения начальнику становились главными.

Репертуар театра был сформирован в основном из произведений современных (а не классических) авторов, от Виктора Розова до Эдварда Олби. И это можно считать программным высказыванием. Наше время — тоже эпоха, заявляли создатели театра. И если у эпохи Шекспира и эпохи Чехова был свой театр, то у нашей эпохи также должен быть свой.

Большая аудитория Политехнического музея

Чтения в Политехе известны всем по фильму Марлена Хуциева «Застава Ильича». И это правильно.

Эти съемки 1962 года передают и атмосферу времени, и представляют его героев — Беллу Ахмадулину, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Булата Окуджаву, Роберта Рождественского. Но главное здесь даже не собственно чтение стихов, а реакция публики. Слушающие поэтов люди готовы быть взволнованными, оглушенными, готовы к тому, что стихи их поразят, изменят. Такая готовность — важный симптом шестидесятых, не свойственный больше никакому другому времени.

Кадры из фильма «Застава Ильича»: Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Булат Окуджава

Четверть века спустя Булат Окуджава вспоминал: «… Вечера в Политехническом музее, которые снимал Марлен Хуциев для своего фильма, были замечательны. Съемки шли пять вечеров подряд по восемь часов. Была установлена аппаратура, которую, однако, никто не замечал. Продавали билеты, публика была разная…  Сколько же было народу! Поэты читали самые острые стихи, сегодня ничего в них острого нет, прямо скажу, но тогда…  Что-то такое бушевало, такое было общее горение. Кто-то выходил и говорил: “Будем честными!” И раздавались бурные овации. Это был какой-то переворот в душах… »

Кафе «Артистическое» в проезде Художественного театра

В знаменитой «Артистичке» завсегдатаями были люди театра, поэты и художники-нонконформисты вроде Эрнста Неизвестного, Олега Целкова и Юло Соостера. Рассказывают, что несколько раз там видели самого Юрия Гагарина.

Главным в этом месте было, как вспоминают, некое особое «состояние воздуха», а точнее, атмосфера, которую поддерживали посетители — атмосфера парижского богемного кафе. В этих кафе, разумеется, практически никто из завсегдатаев никогда не бывал, но все прекрасно их себе представляли по французским фильмам и текстам обожаемого Хемингуэя.

Например, особым шиком считалось, желая привлечь внимание девушки, сидящей за столом с «не своими» молодыми людьми, укоризненно сказать, цитируя Джейка из «Фиесты»: «И с ними, с ними была Бретт!»

Дом Юрия Мамлеева, где собирался «Южинский кружок»

На месте дома №3 по Большому Палашевскому (тогда Южинскому) переулку стоял двухэтажный барак. В двух небольших комнатах, принадлежавших писателю и эзотерику Юрию Мамлееву собирались те, кого притягивал мистический и оккультный опыт. Здесь бывали Венедикт Ерофеев, поэты Генрих Сапгир и Леонид Губанов (создатель литобъединения СМОГ — Самого Молодого Общества Гениев и автор сакраментальной фразы «Русь понимают лишь евреи») и художник Лев Кропивницкий. А также философы, работы которых впоследствии легли в основу отечественного традиционализма — Гейдар Джемаль, а позднее Александр Дугин. Все постоянно спорили и постоянно выпивали. Места было немного, так что пришедшим после того, как все стулья были разобраны, приходилось сидеть в шкафу.

В 1966 году Мамлеев опубликовал в самиздате гротескно-метафизический роман «Шатуны», а в 1974-м эмигрировал в США. Кружок еще некоторое время существовал, а потом распался. Возможно, потому что уехал притягивавший всех лидер, а может быть, идейные противоречия между участниками стали такими, что разговаривать им стало не о чем.

Выставочный зал «Манеж» 

1 декабря 1962 года Никита Хрущев посетил выставку МОСХа  в Московском Манеже, и она ему не понравилась. Указывая на абстрактную картину, лидер СССР сказал: «Осел хвостом машет лучше».

В книге о советских шестидесятых Петр Вайль и Александр Генис пишут, что гнев Хрущева нельзя назвать необоснованным: «Он справедливо увидел в модернистах людей, которые хотят и, наверное, могут внести идею альтернативы в общество, сплоченное единой идеологией. Кучка абстракционистов противопоставила коллективу личность. И у этой личности не было цели, кроме самовыражения…  Манежная выставка обнаружила существование в СССР явления, которое можно назвать “богема”».

Но вот так обнаружив себя и столкнувшись с таким очевидным сопротивлением, как возмущение первого лица государства, богема вновь с облегчением ушла в подполье. Большинство альтернативных государственной линии выставок, концертов и чтений еще долгое время проводилось в квартирах и мастерских.

Мастерская Эрнста Неизвестного

Работы Эрнста Неизвестного были практически главной мишенью правительственной критики на выставке в Манеже. Оглядев их, министр госбезопасности Шелепин спросил скульптора: «А где вы бронзу берете?» — «На помойках нахожу водопроводные краны», — ответил Неизвестный. Шелепин: «Ну это мы проверим». Неизвестный: «А что вы меня пугаете, я могу прийти домой и застрелиться». Шелепин: «А вы нас не пугайте». Неизвестный: «А вы меня не пугайте».

Фронтовик, вольнослушатель философского факультета МГУ и «хрестоматийный» нонконформист Неизвестный во многом был выразителем этого времени, соединившего гордость за страну, выигравшую войну и так или иначе отринувшую Сталина, с желанием пересмотра жизненных устоев и, главное, стремлением к свободе в искусстве.

Его мастерская была местом встречи не только художественной богемы, но и литераторов, и философов, и ученых. Там бывали Василий Аксенов, Владимир Высоцкий, Мераб Мамардашвили, Андрей Сахаров.

«Мастерская тогда была в Большом Сергиевском переулке (Большой Сергиевский, 18. — “Москвич Mag”), метров двадцать пять всего, — вспоминает ученица Неизвестного, — раньше в ней зеленная лавка была, что ли…  Но очень высокая, была антресоль, где все собирались, беседовали. А внизу все было заставлено скульптурами, все абсолютно». Иногда подвыпившие и уставшие от споров гости спускались вниз и мирно засыпали между статуй. Но ненадолго, чтоб, проснувшись, с новыми силами включиться в разговор.

Кафе «Молодежное» 

В 1961 году на улице Горького, 39 (сейчас это 1-я Тверская-Ямская, 7), открылся первый джаз-клуб. Сделано это было с ведома и даже отчасти по поручению горкома комсомола, то есть схема была примерно такая же, как в знаменитом питерском рок-клубе в конце восьмидесятых: так как от любителей «не нашей музыки» можно ожидать чего угодно, лучше держать их под боком, что сподручнее было за ними наблюдать.

В кафе проводились фестивали и концерты, а квинтет саксофониста Алексея Козлова выступал там на более или менее постоянной основе. Одним из регулярных посетителей был начинающий тогда писатель Юлиан Семенов — его мнением особо дорожили. В качестве корреспондента «Правды» и «Литературки» он бывал в капстранах — во Франции, ФРГ и даже в США — и понимал, что такое «настоящий джаз».

Через несколько лет после открытия «Молодежное» уступило пальму джазового первенства другому кафе — «Синей птице», расположенной в подвале на улице Чехова и быстро завоевавшей славу главного (хоть и неофициального) джаз-клуба страны и даже попавшего в таком статусе в роман «Ожог» Василия Аксенова. Там описаны подвал, наполненный сигаретным дымом, еле виднеющиеся сквозь него музыканты, лабающие «Take the A Train» Дюка Эллингтона, поджидающие джазистов у бара девушки и непременная драка у входа.

Квартира режиссера Левона Кочаряна в Большом Каретном, 15 

В этом переулке, как мы знаем по знаменитой песне, Владимир Высоцкий жил до своих 17 лет (с 1949-го по 1955-й). Но и впоследствии, после  переезда, он очень часто сюда возвращался.

Сам он вспоминал об этом так: «Когда я начинал писать свои песни, я предполагал их писать для очень маленькой группы своих близких друзей. Мы жили в Москве много лет тому назад, в квартире в Большом Каретном переулке, у моего друга, у Левы Кочаряна, в течение полутора лет. Там хорошая компания собиралась, там бывал часто и с нами вместе провел эти годы Вася Шукшин, Тарковский Андрей; и многие другие. Тогда выработалась такая манера дружественная, раскованная, непринужденная, я чувствовал себя свободно, потому что это были мои близкие друзья — я знал, что все, что я им буду петь и рассказывать, им интересно. В общем, эти песни, я думаю, стали известны именно из-за того, что у них такой вот дружеский настрой, желание что-то рассказать, вот так, друзьям».

Большая Ордынка, 17  

Здесь в квартире писателя Виктора Ардова и его жены актрисы Нины Ольшевской останавливалась, приезжая в Москву, Анна Ахматова.

Во время ее приездов квартира становилась настоящим клубом, где за столом вместе с семьей Ардовых (старший сын Нины Ольшевской — актер Алексей Баталов) могли встречаться приехавшие из Ленинграда Иосиф Бродский, Анатолий Найман и Евгений Рейн. Туда к Ахматовой запросто заходила Фаина Раневская и приезжал с церемонным визитом Дмитрий Шостакович.

Общесоюзный дом моделей на Кузнецком Мосту, 14

В гайдаевской «Бриллиантовой руке» (1968) модное дефиле показано сатирически. При этом мода именно тогда была в СССР делом серьезным.

К концу пятидесятых советские модельеры стали участвовать в международных выставках и тогда же особенный фурор произвели представленные в коллекции высокие сапоги на молнии (такая застежка позволяла сапогам сидеть по ноге). Их так и называли в модных обзорах — русские сапоги. В это время в Московском доме моделей работают знаменитая Вера Аралова и молодой модельер Вячеслав Зайцев. Их достижения в области моды были признаны глобально (в частности, Зайцевым восхищался Пьер Карден), но отвергнуты локально. Скажем, коллекция Зайцева для работниц была отвергнута методическим советом и не запущена в массовое производство.

Лицо советской моды в это время — модель (тогда это называлось «манекенщица») Регина Збарская. Французский журнал Paris Match назвал ее «самым красивым оружием Кремля».

Перекресток Ленинского с улицей Фотиевой, где снимали сцену с дождем из «Я шагаю по Москве» 

Культовый фильм Георгия Данелии возник из одного образа. Сценарист Геннадий Шпаликов описал режиссеру такую сцену: во время дождя по городской улице, размахивая туфлями, идет девушка, а следом за ней медленно едет промокший велосипедист.

Фильм Данелия и Шпаликов сочинили потом в Доме творчества в Болшево. Эта сцена там не только сохранена — она, можно сказать, задала интонацию всему кино.

Тут важно, что соавторы (к Данелии и Шпаликову можно добавить оператора Вадима Юсова, композитора Андрея Петрова и все созвездие молодых актеров) предлагают зрителю некую новую жизнь и, соответственно, новую Москву — молодую, импрессионистическую, легкую, даже немного легкомысленную. И хотя многие сцены фильма сняты в старых районах, важно, что эта — самая идеологически важная — снята в районе на тот момент строящемся. Не обремененном горестными воспоминаниями, а, наоборот, раскрытом навстречу будущему.

Редакция журнала «Новый мир» 

По распространенному мнению, настоящая оттепель началась не с речи Хрущева на XX съезде, а с выхода рассказа Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в журнале «Новый мир».

Это произошло 18 ноября 1962 года, а предшествовала этому невероятная работа главного редактора Александра Твардовского, который, стремясь опубликовать этот текст, провел сложнейшую кампанию, дойдя до самого Хрущева и добившись его одобрения.

В шестидесятые «Новый мир» публиковал произведения авторов самой высокой пробы, полузапрещенных (Василия Гроссмана, Юрия Домбровского) или недавно открытых (Фазиля Искандера, Юрия Трифонова). Вокруг редактора отдела прозы Аси Берзер сложился настоящий литературный салон, соединявший авторов, казалось, несоединимых. В шестидесятые здесь встречались Паустовский и Вознесенский, а чуть позже — Солженицын и начинающий драматург Людмила Петрушевская.

Переделкино

Основанный в тридцатые писательский поселок к шестидесятым окончательно приобрел репутацию территории тайной свободы. С одной стороны, дачи и даже временные «пеналы» Дома творчества (так прозвал эти малюсенькие комнаты поэт Арсений Тарковский) предоставляли за вполне советские «заслуги», а с другой — именно это привилегированное положение давало обитателям поселка некоторый ресурс свободы.

Осенью 1965-го Корней Чуковский пригласил пожить у себя на даче преследуемого властями Александра Солженицына. Немногим позже туда к дочери Корнея Ивановича, Лидии Корнеевне, приезжал только что освободившийся из ссылки Иосиф Бродский.

Дача Пастернака, где после его смерти в 1960-м еще долго жила его семья, и его могила на местном кладбище стали местом паломничества любителей поэзии и символом того, что неприятие официозным большинством (память о нобелевской травле поэта была еще свежа) никак не отменяет поэтического величия и преданности читателей.

По вечерам узкий коридор жилого крыла Дома творчества оглашался шуршанием «радиоголосов». Согласно воспоминаниям Василия Аксенова, каждый писатель слушал свой любимый «вражеский голос», а потом в местном баре все обсуждали услышанное.

Сама карта Переделкино во все годы его существования совпадает с важной частью карты отечественной литературы, но именно в шестидесятые это место окончательно становится островом — выделенным из советского контекста пространством, где можно многое, что в других местах нельзя.

«Союзмультфильм» 

Все детское в СССР по умолчанию подвергалось куда меньшей цензуре, чем взрослое, и именно поэтому туда оказались вытеснены множество талантливых людей, которым во всех прочих случаях был отрезан путь к публикации. Ярким примером тому может служить судьба талантливейшего драматурга Николая Эрдмана, который после запрета пьесы «Самоубийца», ареста прямо на съемках фильма «Веселые ребята», сценаристом которого он был, и ссылки мог работать только в детском кино и в мультипликации.

Такое «техническое» в некотором роде скопление большого количества талантов на небольшой «детской площадке» — причина невероятного расцвета искусства для детей вообще и мультипликации в частности. Особенно в шестидесятые, когда ослабился цензурный гнет.

На «Союзмультфильме» в это время работают Федор Хитрук, Роман Качанов, Вячеслав Котеночкин, Леонид Шварцман и создается множество выдающихся фильмов. Среди них такие шедевры, как «Варежка», «Ну, погоди!» и «Жил-был Козявин» вчерашнего студента Андрея Хржановского, «Маугли» с великим саундтреком Софьи Губайдулиной.

Расцвет «Союзмультфильма» продолжался и в семидесятые, и даже в восьмидесятые. Там работали Юрий Норштейн и Гарри Бардин, создавался абсолютно уникальный мир отечественной мультипликации — иногда смешной, часто метафоричный и всегда поэтический мир, по-разному считываемый взрослыми и детьми, но дорогой и тем и другим.

Сегодня по заветному адресу возобновил работу храм, в помещение которого студия въехала в 1946-м. Как будто жизнь повторяет сюжет старого советского анекдота, в котором бабушка принимает требование картавящего внучка поставить мультик «Малыш и Карлсон» («Мались и Кайсон») за грозный приказ «молись и кайся».

Редакция журнала «Юность»

Журнал «Юность» был основан в 1955 году по инициативе Валентина Катаева, который и стал первым главным редактором. В 1961 году здесь была опубликована повесть Василия Аксенова «Звездный билет», и почти сразу Катаев покинул свой пост. Ходили слухи, что два эти события взаимосвязаны, но нельзя сказать, что под руководством нового главреда Бориса Полевого издание стало более сервильным. Даже эмблема журнала — девичье лицо, обрамленное волосами-ветками, — символизировала оттепель — свежесть и новые начинания.

В шестидесятые годы в «Юности» были опубликованы «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко, «А зори здесь тихие» Бориса Васильева, «Отель “У Погибшего Альпиниста”» братьев Стругацких и другие знаковые для эпохи тексты.

Довольно быстро в «Юности» появился юмористический отдел, и журнал включился в то, что Петр Вайль и Александр Генис называют «смеховым переворотом» шестидесятых — впервые после долгого перерыва стал приветствоваться смех без причины, смех ради смеха. Ну просто потому, что настроение хорошее.

«Юность» сотрудничала и с художниками: в ней, например, публиковались рисунки Михаила Шемякина и Вагрича Бахчаняна (разумеется, до их эмиграции). Выходили острые журналистские очерки, велась переписка с читателями. В ней часто задевали неожиданные, еще недавно невозможные темы — подборка писем в одном из номеров состояла из «исповедей» девушек, рассказывающих о добрачном сексуальном опыте (и, разумеется, жалеющих о нем).

В принципе, это был «литературно-художественно-журналистский комбинат» по формированию поколения. Знаменательно, что статью «Шестидесятники», давшую название феномену, критик Станислав Рассадин опубликовал именно здесь.

Сегодня, листая подшивки тех лет, вполне можно воспроизвести портрет поколения. «Человек — кузнец своего счастья, своего характера, своей судьбы», «Молодые рабочие сами принимают решения и не боятся брать на себя ответственность», «Сотвори самого себя», «Подумай о том, что ты внесешь в шестидесятые, какими ты их сделаешь».

Такая искренность и такая исполненность надеждами не повторились никогда. В принципе, все стало свертываться уже в середине десятилетия — со снятием Хрущева. Прекрасная эпоха заканчивалась, едва успев начаться. И эта краткость сделала ее еще более яркой и запоминающейся. Она прошла мимо, почти не задержавшись, и навсегда осталась в памяти. Как промокшая девушка из фильма Данелии.

Фото: Вадим Лурье, архив театра «Современник», Виктор Мясников, Игорь Пальмин, Артем Чернов