Режиссер балета Большого театра Всеволод Немоляев рассказывает о театральной Москве 1940–1950-х годов, великих советских футболистах и знаменитых летних сезонах театра «Эрмитаж».

 Родители

Я родился в Москве 22 февраля 1937 года в артистической семье. Матушка, Софья Александровна, окончила хореографическое училище при Большом театре вместе с Суламифь Мессерер, с которой всю жизнь дружила. Но карьера балерины Большого театра не сложилась: катаясь на коньках, мама серьезно повредила ногу. В дальнейшем она все же танцевала, но в ансамблях, в частности у знаменитого Касьяна Голейзовского.

Отец, кинорежиссер Владимир Немоляев, снял до войны «Доктора Айболита» по Чуковскому, а после — фильмы «Счастливый рейс» и «Карандаш на льду». Но воспитывал меня не он, а отчим, Ион Михайлович Оськин, высокопоставленный начальник в Комитете по делам искусств при Совете министров СССР. Потом в комитете работала и мама, курировала Большой театр. Отчим начинал в Петербурге как актер, дружил с Черкасовым и любил рассказывать смешные истории, как они изображали толпу.

Я его очень любил. Родители были светскими людьми, которых знала вся театральная Москва, и они знали всех.

Рождественка

Мы жили в большой квартире в доходном доме на Рождественке, тогда улице Жданова. Очень качественный фундаментальный дом с большими окнами и мраморными лестницами, до революции он принадлежал знаменитому врачу Захарьину, который лечил Федора Шаляпина.

Квартира была огромной: шесть комнат, двадцатиметровая кухня и коридор, по которому я катался на велосипеде. После войны она постепенно стала коммунальной. Сначала к нам приехала мамина дальняя родственница, я звал ее «тетушка», потом профессор ЦАГИ (Центральный аэрогидродинамический институт) Семен Тумаркин, он помогал мне с уроками математики, по ночам ходил по кухне и курил, думаю, боялся ареста.

Вокруг были мои самые любимые в городе места. В паре шагов от дома — Дом работников искусств (ЦДРИ). Отчим был членом правления, и я туда ходил смотреть трофейные фильмы, в 1945 году впервые увидел «Серенаду солнечной долины» на закрытом просмотре. Рядом был «Лубянский пассаж» (потом на его месте построили «Детский мир»), знаменитый «Савой» — ресторан и гостиница, куда я в молодости ходил с мхатовскими артистами, дальше «Метрополь», где был трехзальный кинотеатр, там шли лучшие советские и трофейные фильмы. Там я впервые увидел и полюбил на всю жизнь «Двух бойцов» с Марком Бернесом и Борисом Андреевым, «Подвиг разведчика» с Павлом Кадочниковым, «Небесный тихоход» с любимым Василием Меркурьевым и «Первую перчатку» с Владимиром Володиным, которую смотрел раз пятнадцать. Почти со всеми артистами я был знаком лично и даже дружил.

У ресторана «Савой», 1939

Выйдя из подъезда, достаточно было спуститься по Кузнецкому Мосту и перейти Петровку, чтобы оказаться у Большого театра, или завернуть на Неглинную к Комитету по делам искусств, где у матушки был свой кабинет. Я часто к ней прибегал в обеденный перерыв из балетного училища Большого театра. Маму очень любили, у нее в кабинете часто бывали известные люди. Помню, раз зашел взбешенный и лохматый с папиросой в зубах кинорежиссер Иван Пырьев и, увидев меня, сказал: «Севка, закрой уши». И начал что-то возмущенно рассказывать семиэтажным матом. Мама его успокаивала. Помню поэта Сергея Михалкова, страшно заикавшегося, в ярком клетчатом пиджаке. И таких визитеров было очень много.

Почти каждый вечер у нас дома собирались артисты Большого театра (они иногда и днем забегали, мы же рядом были), мхатовцы и артисты Малого театра, известные врачи, например профессор Виноградов и профессор Вовси (потом они были обвиняемыми в «деле врачей»), ученые, главный штурман северной авиации из «сталинских соколов» Валентин Аккуратов и его жена балерина Наталья Конюс, дочка композитора Конюса. Говорили в основном о творчестве, любили играть в кости и маджонг.

Конец войны

В 1943 году Комитет по делам искусств вернулся из Томска, где находился в эвакуации во время войны. Хорошо помню военную Москву — серая, много деревянных построек, воздушные тревоги и бомбоубежище прямо у нас во дворе.

Первое всеобщее ликование — салют в честь освобождения Белгорода в 1943-м. В 1944 году по улице Горького провели огромную колонну пленных немцев, они занимали всю ширину улицы, а потрясенные москвичи смотрели из окон, с крыш.

И я смотрел. И, естественно, вспоминаю салют в честь Победы, мы всем двором ходили на Красную площадь.

Сад «Эрмитаж»

Сезоны летнего театра «Эрмитаж» открывались в июне и были главным светским событием лета, зрелищем, на которое съезжалась вся Москва. Программы были яркими, на сборных концертах выступали все. Здесь я впервые услышал Рашида Бейбутова, выступали Леонид Утесов, Клавдия Шульженко, Роза Багланова, которая пела «Ах, Самара-городок», конферансье Михаил Гаркави, артист эстрады Илья Набатов, знаменитый эстрадный дуэт Мирова и Дарского, куплетисты Шуров и Рыкунин, автор и исполнитель фельетонов Николай Смирнов-Сокольский и, конечно, лучшие балетные артисты.

Это была Москва, которая говорила о любви и радости жизни, несмотря на суровое время. Сам сад был очень московским по своему стилю, с маленькими беседками, утопающий в сирени, ухоженный и уютный. В отличие от ЦПКиО им. Горького он был чем-то из дореволюционного прошлого, Серебряного века, здесь играл духовой оркестр, гуляли дамы под зонтиками от солнца.

На одной из аллей сада «Эрмитаж», 1953

Кстати, во время одного из открытий летнего театра «Эрмитаж» мой отчим придумал название ансамблю «Березка». Родители дружили с основательницей танцевального коллектива Надеждой Надеждиной (дочкой писательницы Александры Бруштейн. — Прим. авт.), она сидела с нами в ложе и пожаловалась, что ансамбль уже есть, а названия нет. Вот тогда отчим и предложил назвать «Березкой».

Сборные концерты

Сейчас их нет почти, а раньше они были популярны — в одной программе выступали и артисты эстрадного жанра, и танцоры балета, и певцы. Я сам постоянно концертировал с балетными номерами и так познакомился со многими артистами. Такие концерты проходили в Колонном зале Дома союзов, Центральном доме железнодорожников на площади трех вокзалов и в Концертном зале имени Чайковского, где по понедельникам еще были вечера балета. Зал Чайковского строился как театр Мейерхольда, но в силу ряда трагических событий театром так и не стал, а стал концертным залом.

Лиля Устинова и Всеволод Немоляев, 1956

Там впоследствии базировался ансамбль Игоря Моисеева, которого я тоже очень хорошо знал, располагался хор Пятницкого. Танцевальной труппой в хоре руководила Татьяна Устинова, она у нас же в училище преподавала народный танец. А ее дочка Лиля Устинова была моей партнершей, и мы студентами ездили в составе делегации РСФСР на празднование 300-летия воссоединения Украины с Россией.

Большой

В Большой я пришел в 1956 году из училища. У нас был очень талантливый курс, в театр взяли 16 человек — небывалый случай в истории. Атмосфера была домашняя, много общения.

Я входил в 19-й подъезд с Петровки, и сразу налево была канцелярия оперы, чуть дальше — канцелярия балета. Вхожу, а навстречу Козловский идет. В силу архитектоники внутреннего пространства все знали всех. Много было красивых, роскошных женщин, а сейчас идешь по театру, видишь какого-то ребенка, а она, оказывается, артистка балета. Жизнь в театре была многообразной, выходила радиогазета, устраивали блестящие капустники, одним из заводил был артист и педагог Александр Радунский.

Театр в то время был целой империей, у него были свои дома отдыха — Серебряный бор, Поленово, Макопсе.

Всеволод Немоляев, 1965

Конечно, были и интриги. Против меня тоже интриговали, не могли простить и то, что родители были начальниками, и то, что я очень рано начал ездить за границу, еще не окончив училища. Иногда я думал, может, в чем-то они правы, старался не конфликтовать, а из сложных ситуаций выходить в позитив и просто заниматься тем, чем могу.

Футбол

Футбол был моей страстью. Первый раз на матч я попал в 1945 году с соседями, братьями Каныгиными, футбольными болельщиками — мама отпустила меня вместе с ними на стадион «Сталинец» в Измайлово на матч ЦДКА, где Всеволод Бобров впервые вышел на поле и забил два мяча. Начиная с 1945 года я стал преданным болельщиком команды ЦДКА. В 1945–1946 годах стал сам занимался профессиональным футболом в парке ЦДКА рядом с театром Красной Армии (сейчас Екатерининский парк. — Прим. авт.), где тренировались игроки команды, они же и жили в гостинице неподалеку. Там я впервые увидел кожаный мяч. Мечтал стать футболистом, но мама и ее подруга Мита Мессерер в 1947 году отдали меня в училище Большого театра.

В парк я продолжал ходить и там познакомился с моими кумирами — Всеволодом Бобровым и Валентином Николаевым, с которыми дружил всю жизнь.

Помню решающий матч «Динамо»—ЦДКА на стадионе «Динамо» 24 сентября 1948 года. Тогда Всеволод Бобров забил решающий гол за пять минут до конца матча, болельщики бросились на поле и стали качать футболистов ЦДКА. Я до сих пор эту комбинацию могу рассказать. Но через несколько лет после этого случилась трагическая история — мою любимую команду разогнали после Олимпиады 1952 года, когда сборная СССР во главе с Бобровым проиграла сборной Югославии. Им этого не простили, Иосип Броз Тито тогда был враг, и в отместку расформировали весь армейский футбол.

Спортивный и артистический мир в тогдашней Москве были тесно связаны. Например, мхатовские старики все болели за «Спартак», к тому же во МХАТе играл Николай Озеров, неоднократный чемпион СССР по теннису, который выступал за «Спартак». Футболисты в Большой театр не ходили, предпочитали драматические театры. Исключением был Константин Бесков из московского «Динамо», который любил балет, его жена-красавица Лера Бескова была актрисой.

Не жалею, что не стал спортсменом, напротив, благодарен судьбе и Господу за то, что был принят в балетную труппу Большого театра. Большой театр — мой дом, моя судьба, и я счастлив, что работаю в театре, когда на дворе 2021-й.