Со стороны Сокольников, Матросского моста, в Преображенское въезд парадный, меж двух массивных домов. Слева построен для сотрудников НКВД, справа — для работников тонкосуконной фабрики «Освобожденный труд». Как будто въезжаешь через крепостные ворота в отдельный город труда и обороны от внутренних врагов. Москву вообще можно воспринимать как конгломерат городов; Преображенское, правда, присоединилось к ней рано, еще селом, не как Перово, Тушино или Бабушкин.

Я живу в соседнем Богородском, поэтому попадаю в Преображенское сбоку. Схожу на остановке «Мосгорсуд» и иду как раз к Мосгорсуду. Архитектура всегда выражает какую-то долговременную идею: абсолютизм, национальное возрождение, грядущее пришествие коммунизма. Здание Мосгорсуда странное. Оно как будто демонстрирует вовсе не то, что правосудие всегда беспристрастно или что оно обязательно восторжествует — или что там еще люди ждут от правосудия. Безликие колонны, квадраты, парапет на крыше, окна, отражающие мир, как темные очки, говорят о том, о чем знают все юристы: судебная система — это крючки-закоулочки понятий и определений, и главное в законах — буквы, а не дух.

За судом, в сторону Яузы, два высоких и длинных дома, похожих на крепостные стены. Слева — в духе советского модернового брутализма, даром что 1997 года: выступающие и нависающие краснокирпичные массы, балконы, как бойницы. Справа попроще — семидесятнический индивидуальный проект. Кажется, они охраняют что-то необыкновенное, но нет — первому просто нравится быть стеной, а второй окружает двор с причудливыми цветными скульптурами. Не всегда понятно, что именно они изображают, черты полускрыты слоями коммунальной краски, но вход со стороны Потешной на всякий случай охраняют два мускулистых льва — для торжественности.

Название Потешной улицы звучит сейчас диссонансом: главная достопримечательность ее — психиатрическая больница имени Ганнушкина, невеселый уголок. Назвали ее в честь настоящей крепости — Пресбурга, он же Потешный городок, где учились воевать Потешные войска будущего Петра I. Сам Петр, которому тогда было 12 лет, принимал участие в ее строительстве: работал специально для него сделанными топориком и молотком. Петр относился к своим играм серьезно: Потешные войска стали регулярными — Преображенским и Семеновским полками. Первым потешным добровольцем оказался конюх Сергей Бухвостов. Две улицы Бухвостова, или Бухвостовы улицы, сейчас отходят от Потешной к 3-й Бухвостова, а у метро стоит ему памятник.

Неподалеку, в 1-м Зборовском переулке, еще пару лет назад можно было застать историческую витрину. Она осталась от продуктового «На Гучках». Это был первый магазин сети «Удобсам», хозяевам которого нравилось быть краеведами-просветителями. Сейчас ничего не сохранилось, а раньше и в Богородском было еще как минимум три их магазина, даже с диорамами. Здесь же находились карта местности, какой она была несколько веков назад, и стенды с подробными рассказами об истории Преображенского и окрестностей, включая династические переплетения купцов Гучковых. Это в честь них Гучки, тут были их владения и три Гучковских проезда.

Потешная выводит к Преображенскому метромосту, на который вырывается из тоннеля поезд. На другой стороне Яузы, чуть правее того места, где метро снова уходит под землю, стоял старый Преображенский дворец, летняя резиденция царя Алексея Михайловича. В нем был среди прочего и первый русский театр — «комедийная хоромина», так его называли. А недалеко от дворца, на берегу Яузы, стоял Пресбург. Да, Преображенское сначала было на правом берегу реки и уже позднее перекинулось на другой, когда там появилась Преображенская солдатская слобода.

Я перехожу под линией метро по подземному переходу и иду налево, вдоль стенки, за которой шумят поезда. Чуть дальше — залитая битумом площадка, которая не что иное, как крыша над метропутями; раньше на ней было много пустых бутылок, но сейчас чистота, только желтые листья. Дальше, за пятиэтажкой, пространство распахивается — вот она, Преображенская площадь. На первом плане — Преображенский храм. Он выгодно смотрится на фоне бизнес-центра «Прео-8», памятника амбициозному лужковскому проекту «Новое кольцо Москвы», который должен был покрыть город 60 высотками. Здание так себе, но все искупают закаты и рассветы, которые отражает его огромный изгибающийся стеклянный фасад.

Слева — сквер перед префектурой Восточного округа. Это невыразительное здание, отделанное недорогой облицовочной плиткой — бывший Куйбышевский райисполком и райком КПСС. Куйбышевский район почти совпадал в границах с нынешним ВАО, а назвали его так в 1936-м в честь партийного деятеля и выпивохи Валериана Куйбышева. Отношения к этим краям он не имел никакого, просто умер незадолго до этого, в 1935-м. Памятник ему стоит в сквере: в этом рубленом образе Валериан Владимирович напоминает Малыша Гидеона из «Гравити Фолз». На аллее, ведущей к префектуре — выставка про улицы округа и их названия. Сквер украшен красивыми административными соснами и большущей клумбой со звездой из опилок. Рядом — окружная доска почета, и весь этот ансамбль схож с тем, как репрезентует себя исполнительная власть в российских областных и даже районных центрах.

В территориальном смысле префектура наследует не только советской власти, но и царской, петровской. Пресбург со временем стали, возможно, с иронией, называть стольным городом, но в целом так можно было назвать именно Преображенское — это был прото-Петербург. «Столица достославных преобразований», по выражению историка Забелина.

Петр основал в селе, еще на правом берегу Яузы, верфь. Туда привезли в разобранном виде из Амстердама голландскую галеру вместе с мастером, который ее собрал, и по ее образцу тут же был построен для второго Азовского похода целый флот. На левом берегу Петр построил свой, новый дворец, в котором нельзя было узнать дворца. Фридрих Берхгольц, камер-юнкер герцога Голштинского, застал здание в последние годы существования (потом Петр его сжег): «Это старинный, маленький и плохой деревянный дом. Стоит он в узком и дурном переулке, к которому с большой улицы ведет очень тесный проход, и окружен небольшим частоколом».

Тут же было расквартировано надежное регулярное войско — Преображенский полк. А прямо напротив нынешней префектуры, там, где сейчас здание Сбербанка и шумят машины и трамваи, находилась Съезжая изба, она же Преображенский приказ и Генеральный двор (потом еще и Тайная канцелярия). В ней пришел конец войску ненадежному: после стрелецкого бунта в Преображенском пытали зачинщиков и многих казнили. Царевича Алексея тоже допрашивали первоначально тут, и друзей его здесь казнили. Жуткое было место. «Казни отличались тогда какой-то артистической утонченностью в изобретении страшных и бесполезных мук, — писал москвовед Петр Синицын в книге “Преображенское и окружающие его места, их прошлое и настоящее”. — Колесовать, четвертовать и на кол сажать, а самая легкая — вешать и головы рубить, считалось за игрушку, последнюю исполнял и сам Петр». Кажется, царь воспринимал дела как потеху, и потехе всегда находились и время, и час.

Главным украшением Преображенской площади раньше был Преображенский храм. Его взорвали как будто бы ради строительства станции метро в 1964-м. Ту в итоге построили немного в другом месте, и снесли церковь, получается, просто потому, что могли: Хрущев вообще обещал, что по телевизору вскоре покажут последнего попа. В новейшее время храм возвели заново, и сейчас это главный храм сухопутных войск. Внутри рядом с иконостасом — копии исторических знамен Преображенского полка. На входе лежит просроченный детский календарь «Егорушка» на 2023 год. Листаю его за чаем в небольшом магазинчике при храме: брусника святого Харалампия, святые мученики Месукевийские, притча о богаче и пахаре. Лет пять назад я купил такой же календарь и вижу, что редакционная политика изменилась: в том «Егорушке» святые отцы и жены-мироносицы соседствовали с Маратом Казеем, юным снайпером Васей Куркой и Владимиром Маяковским. К чаю я взял пирожок с треской, и он хорош.

В Генеральный двор упиралась названная по нему Генеральная улица. Она одна из четырех улиц Преображенской слободы, утерявшая свое название: теперь она Электрозаводская. Остальные носят старинные названия. Буженинова — в честь архитектора Преображенского дворца Михаила Буженинова или его брата Степана, бомбардира-преображенца. Суворовская — то ли по здешней домовладелице премьер-майорше Анне Суворовой, то ли по генеральному писарю Преображенского полка Ивану Суворову, деду Александра Васильевича. Девятая Рота — по девятой роте того же полка; кстати, странно, что в топонимике осталась только она одна, всего рот было 18.

Мне нравится тут гулять — это тихие улицы, где, несмотря на некоторые современные здания, жив дух старой Москвы. Не петровской, более поздней — фабрично-заводской. Бывший шелковый комбинат, Электрозавод, бывшая кондитерская фабрика Тиде, переехавший сюда комбинат «Добрынинский», бывший завод «Готовальня», бывшая шерстоткацкая фабрика. Не слобода, а, как сказали бы сегодня, индустриальный парк, который сейчас превратился в район офисов и мастерских. Промышленная кирпичная архитектура колоритно перемежается деревянными особняками и конструктивизмом вроде построенного в 1927-м дома на Буженинова, 22, неожиданно живописного, отчасти даже слегка итальянского благодаря цветочным сграффито. На этом доме долгое время сохранялась еще одна примета старой, но уже позднесоветской Москвы: магазинная вывеска «Молоко». Она не пережила массированного нашествия «Вайлдберриз» и «Озона» и в этом году исчезла.

Южной границей Преображенского была речка Хапиловка, получившая, по преданию, название от мельника Хапилы, который перегородил ее плотиной. Был тут и большой Хапиловский пруд: его засыпали, а речка течет себе до сих пор, только в коллекторе. Ее русло примерно повторяет железнодорожная ветка, соединяющая Электрозавод со станцией Черкизово. Мельник с мельницей увековечен в соседнем Северном Хапиловском сквере, разбитом на месте пруда: весь такой разноцветный, с зелеными волосами и могучими руками. Тут очередное скопление раскрашенных коммунальных скульптур. Старик со старухой, мужик с ручным козлом, мельничные подручные, петух, пес-скрипач на жернове. Я, когда тут бываю, вспоминаю о том, что античные скульптуры, которые мы воспринимаем в первозданной наготе материала, тоже вообще-то расписывались.

Еще сто лет назад Преображенское было довольно плотно застроено, но в основном одноэтажными деревянными домами. Рабочим окрестных заводов жилья не хватало отчаянно. Так на рубеже 1920–1930-х появился конструктивистский квартал по проекту Ивана Николаева и Марии Русановой — жилой поселок Преображенское из шести пяти-шестиэтажных домов. Передовая архитектура для передового класса, рабочих Электрозавода и трикотажной фабрики «Красная заря». Безумные параболы, как определяет два главных дома профессор МАРХИ Елена Овсянникова. Как часто в то время бывало, суперсовременные в задумке здания строились из совсем не передовых материалов и качество строительства оставляло желать лучшего. Внутри они тоже были не самыми удобными, с большим количеством коммунальных квартир. Выглядят эти дома сейчас печально, окна в основном заколочены, периодически возникают слухи, что квартал снесут, но пока остановились на варианте реконструкции.

Северная граница квартала — Ковылинский, прежде Кладбищенский, переулок. Кладбищенский потому, что выходит от Девятой Роты к Преображенскому кладбищу; раньше оно находилось за границей города, Камер-Коллежским валом. А Ковылинский — в честь купца Ильи Ковылина, сделавшего кладбище богатым и знаменитым. Когда в 1771 году в Москву нагрянула чума, Ковылин предприимчиво этим воспользовался. Он вызвался сделать карантинный дом и лазарет, а также кладбище. Имущество умерших переписывали на старообрядческую общину. В Преображенское свозили порой даже целые доставшиеся по наследству дома вместе со всем движимым имуществом.

В Ковылинском переулке в первой половине дня обычно многолюдно, потому что ведет он и к Преображенскому рынку. В начале стоит знаменитый говорящий мотороллер, он расхваливает пирожки и выпечку из соседнего киоска «Монастырская трапеза», у которого обычно очередь, потому что вкусно. За калиткой справа прячется скрытая драгоценность Преображенского: проходите мимо витража с голубкой и беседки со львами, спускаетесь в подвал, а там светлая трапезная. На окнах наличники, всюду растения и иконы; часто здесь играет «Радио Джаз». Тут очень хороший постный борщ с чесночной пампушкой и уютные пельмени, но сегодня я беру щи из кислой капусты — для холодной погоды лучше не придумать. Щи у них добрые и тоже с пампушкой.

Ковылин оставил все после смерти общине, в которой к тому моменту было почти 10 тыс. человек, а похоронен здесь же, на кладбище. Рядом с его надгробным камнем — чугунная часовня Креста Господня, а подле — красно-белая псевдоготическая кладбищенская Никольская часовня, она же «О девяти крестах». Вокруг нее похоронено много обычных и необычных москвичей. Основатель Морозовской больницы, промышленник и коллекционер Алексей Морозов, его отец Викула Елисеевич и брат Иван Викулович, актриса Нина Ольшевская, ее муж, писатель Виктор Ардов, и сын Нины, актер Алексей Баталов, бегун Владимир Куц и юрист Сергей Магнитский, поэт Александр Сопровский и языковед Александр Горшков, учивший меня в Литинституте старославянскому и древнерусскому. Купцы и ученые, конструкторы и летчики, генералы и майоры, врачи и спортсмены, актеры и священники, рабочие и служащие. Здесь же одно из самых страшных мест Москвы — целое поле одинаковых гранитных обелисков над одиночными и братскими могилами с именами и без. Тут лежат 10 678 человек, погибших при обороне Москвы и умерших от ран в московских госпиталях. Вот она, война: жизни, скошенные разом размашистой косой.

И тут же, за кладбищенской стеной, шумит, цветет, торгуется Преображенский рынок, где можно купить почти все, от ковров, школьных тетрадок, унитазов и колготок до живых карпов, разноцветных помидоров, липецких крепких яблок и копченого курдюка. Один из последних настоящих, живых рынков Москвы, который все грозят снести или как минимум реконструировать, то есть тоже снести. Но он, по счастью, еще держится со своими продавцами, горами гранатов с табличками «Возьми меня с собой» и салом «мягким, нежным, для старичков». Про рынок этот можно говорить бесконечно, но о нем я уже писал, так что пройдем насквозь и дойдем до метро — по пустынным дорожкам, где еще не так давно выставлял свое бедное исподнее другой рынок, блошиный, гонимый полицией и в итоге изгнанный.

Большая Черкизовская — часть старинной Стромынской дороги, которая вела из Москвы через основанный Сергием Радонежским Стромынский монастырь, Киржач и Юрьев-Польский в Суздаль с ответвлением от Киржача в сторону Александровской слободы. Эта улица и сейчас больше походит на дорогу, а не на часть города, и это впечатление усиливает не только ширина полотна, но и длинные многоэтажки, стоящие вдоль него.

По правую руку — спальные кирпично-панельные перелески, омываемые, по Корбюзье, светом и воздухом, но тут есть и неожиданности. Например, в окнах первого этажа дома 18/1 можно увидеть кабину самолета Як-40 — это клуб «Авиатор», где к небу приучают детей. Следующий дом (20, корп. 1), построенный в 1981 году для сотрудников «Известий», один из примеров того, как позднесоветский модернизм пытался делать что-то необычное из типовых деталей. Это 27-этажное здание называют кубиком Рубика — за чередующиеся блоки балконов. Основа дома — скрытый внутри монолитный стержень, а на него, если присмотреться, нанизаны просто целые пятиэтажные дома (верхний — шестиэтажный). В глубине дворов скрыт НИИ хлебопекарной промышленности, родина «Дарницкого» и многих других сортов советского и постсоветского хлеба. При НИИХП теперь работает опытный хлебозавод, тут же его магазинчик: «Дарницкий» похож на настоящий, а если взять кофе, то к нему бесплатно прилагается булочка с изюмом. Нет, это не московская пахучая булочная былых времен, но булочка о ней напоминает.

Вернувшись на Большую Черкизовскую, не могу не навестить еще одну преображенскую скульптурную полянку, на этот раз про сказки Пушкина. С цветами тут скромнее, но формам разгуляться дали. Тут и русалка, которая не столько сидит на ветвях, сколько сама дуб с желудями и золотой цепью. Кот-культурист. Рыбака вот-вот сейчас захлестнет волна, поднятая позолоченной рыбиной в половину его роста. Темница, в которой тужит оранжевая с ног до головы царевна, решена в виде арки с гномьими башенками.

Но пора на ту сторону. На берегу Черкизовского (в прошлом Архиерейского, а для местных еще и Севастопольского, по снесенному кинотеатру) пруда стоит храм Ильи Пророка в Черкизово. Сам он лаконичный, плечистый и одноглавый, а колокольня — вся в каменном узорочье. Я однажды попал на службу: хор пел так, что сумрачное пространство с огнями свечей и росписями на стенах преображалось и звенело словно само по себе.

Церковь стоит посреди небольшого кладбища. Сразу у входа находится могила Ивана Корейши, знаменитого смоленско-московского юродивого. В Смоленске он чудил и пророчествовал на воле, а в Москве был заточен в Преображенскую больницу для душевнобольных, нынешнюю имени Гиляровского на Матросской Тишине. Сначала в подвале на цепи, после просто в отдельной палате, на полу, в халате, который никогда не снимал. Ходил он под себя, ел, смешивая в одной миске все, что ему приносили, в месиво, и пользовался сумасшедшим, иначе не скажешь, успехом. За доступ к Корейше посетители платили по 20 копеек серебром каждый, и на эти деньги больница в основном и жила: бывают поп-звезды и такими. Сейчас прах Ивана Яковлевича, неофициального святого, тоже пользуется большим спросом, и храм в свою очередь не бедствует. Еще одну заслуженную славу составили церкви местные пирожки, за которыми приходят со всего района: один киоск стоит рядом с усыпальницей юродивого, еще два — в Черкизовском детском парке.

С пешеходной дорожки, идущей вдоль Большой Черкизовской, открывается вид на пруд, в котором, как борисово-мусатовские девы, отражаются панельные четырнадцатиэтажки Халтуринской улицы. Дорожка эта идет по крыше короба с путями метро, земля под ногами то и дело вибрирует от поездов. Короб по сути мост, перекинутый над убранной в коллектор речкой Сосенкой, а пруд — ее земное воплощение. Хапиловка раньше как раз называлась Сосенкой, это, в общем-то, она и есть.

По пути к Преображенской площади навещаю две достопримечательности на второй линии. Первая — единственный сохранившийся частный дом села Черкизово. Дом (Зельев переулок, 6) одноэтажный и краснокирпичный, построен в 1900 году, и по нему можно, приноровившись, реконструировать в уме сетку улиц Черкизово и то, как оно примерно выглядело: с похожими каменными и деревянными домами, при каждом приусадебный участок, как у этого. На картах он называется домом Сагалаева: химик, специалист по пластмассам Григорий Сагалаев жил здесь с 1945 до 1994 года, до самой смерти. Дальше за домом в глубине дворов — детский городок. Тут целая крепость — еще одна преображенская крепость! — посвященная динозаврам, а в центре горка из двуглавого дракона с мозаичными глазами и клыками.

В небоскребе на Преображенской площади с блеском отражается вечернее небо. Напротив — пустота на месте снесенного НИИДАРа, института дальней радиосвязи, в названии которого мне чудилось что-то стамбульское (брат Ускюдара), порой же воображалось НИИ какого-то особенного дара. Институт давно выселили, строения отдали под офисы, художественные мастерские и музыкальные студии, а потом снесли, освобождая участок под ЖК «Преображенская площадь». Главное здание, похожее на всплывшую посреди города гигантскую подводную лодку, построенное крепко и надолго, сносили последним. Я месяц за месяцем фотографировал с трамвайных остановок, как оно сопротивлялось, но уменьшалось и превращалось в груды камней, а потом совсем исчезло. Еще раньше снесли соседний завод «Изолит»; от него остался только памятник его работникам, погибшим на фронте. Он стоит на краю жилого комплекса «Наследие», который занял заводское место.

В современном Преображенском то тут, то там мерцает далекое прошлое: названиями улиц, их сеткой, старинными домами, восстановленным храмом. Но местность изменилась до неузнаваемости, а если она изменилась, значит, изменится еще, и не раз. И в этом смысле «Наследие» действительно наследует традициям города, который постоянно, непрерывно себя меняет. Не завода же наследие.

Фото: Дима Жаров