В послевоенном СССР впервые всерьез, и не без оснований, задумались об экономии в строительстве, в первую очередь — в жилье. Разработки по упрощению всего и вся в итоге привели к появлению сотен тысяч унылых хрущевок. Но путь от помпезной и до предела украшенной сталинской классики к серым обшарпанным коробкам был постепенным. В какой-то момент, в середине 1950-х соотношение экономичности и красоты достигло идеальных пропорций. Увы, советское руководство решило на золотой середине не останавливаться и впоследствии пошло намного, намного дальше. В качестве памятника тому короткому «золотому» периоду архитектурной аскезы в Москве сохранился совершенно утопический тихий район — Профсоюзная.

Когда-то исторический район Черемушки (места вокруг метро «Профсоюзная» — его центральная часть) был «старой-новой» Москвой — такой же, как Новая Москва сегодня. Это была территория случайно разбросанных деревень, пустырей, свалок и барачных поселков, присоединенных в 1950-60х годах к столице. Одна из улиц, Вавилова, даже называлась тогда Свалочным шоссе. Новые земли колонизировались советской застройкой в духе своих лет. Помимо селений и пустырей тут также находилось самое крупное скопление курганов племени вятичей. Сами Черемушки получили свое название по одноименной «пустоши Черемошье», известной уже в XVIвеке. Позже она стала селом. А землю, в свою очередь, нарекли так благодаря большому оврагу с черемухой. Другими словами — все из-за оврага. С годами деревня разделилась надвое, и оба села регулярно меняли владельцев, пока земли не приобрел генерал-майор Сергей Меншиков — внук Александра Меншикова, знаменитого соратника Петра I. Так появилась усадьба Черемушки-Знаменское.

Окрестные земли были богаты глиной, что привлекало производителей кирпича. Постепенно вокруг территории усадьбы появились кирпичные заводы — большие и малые. Местные крестьяне охотно сдавали землю в аренду промышленникам. Вокруг заводов стали образовываться рабочие кварталы, как правило — барачные. В 1958 году рабочий поселок был внесен в городскую черту Москвы. К тому моменту район уже был частично застроен в духе эконом-сталинской или ранней хрущевской архитектуры. С момента присоединения к столице Черемушки стали одной из отправных точек развития нового типового жилья, позже прозванного в народе хрущевками. Об этом периоде Дмитрий Шостакович написал оперетту «Москва, Черемушки», а позже, в 1962 году вышел советский фильм «Черемушки».

Моя знакомая, Екатерина Петровна, ныне пожилая женщина, родилась в одном из рабочих бараков Черемушек и застала рождение района: «Мой отец работал на кирпичном заводе, его еще называли карьером. Мама обслуживала местную столовую. Там они и познакомились. В детстве не задумываешься о том, что в бараках плохо. Да, окна продувало, удобства у нас были на улице, через покосившуюся стенку жил пьющий мужик, но нам, детям, было весело. На Новый год мама украшала подоконник ватой и ставила грязную фигурку Деда Мороза — я всегда ждала этих дней. Вокруг была пустошь — размытые дороги, ямы, помойки, деревьев почти не было. Зато в тех глубоких канавах было отлично играть в прятки — легко скрыться из виду. По пустырям время от времени бродили бездомные собаки. Была одна большая, грозная, все от нее шарахались, а меня она очень любила и приходила на колени — угощаться. А рядом все шире разрастался новый кирпичный город — высокий, красивый. В новые дома часто заселяли особо отличившихся партийцев, и мои родители им завидовали. А я эту вечную стройку не любила: переживала, что рано или поздно они разрушат мой единственный дом — барак. Так оно и вышло: в начале 1960-х нам выдали квартиру в пятиэтажке, а родную развалину пустили под ковш. Я потом долго плакала по старому дому, каким бы он ни был. Тогда же куда-то исчезла и та большая собака. Я до сих пор иногда думаю о ней — куда она тогда ушла и что с ней стало».

Счастливое советское детство

По улице Дмитрия Ульянова проходит рубеж, отделяющий «сталинский» город от «хрущевского». Хотя некоторые дома были построены тут уже после смерти «отца народов», по инерции они были выстроены в духе прошлых лет. Отдельного внимания заслуживает «Генеральский дом», как его называют местные.

Он был возведен в 1957 году по индивидуальному проекту и с присущей сталинскому ампиру роскошью — детали арок и лепнины здесь уникального дизайна и качества. Почти 5 лет спустя после смены вождя подобное случалось редко, в основном в привилегированных зданиях. А «Генеральский дом» как раз к таким и относился, почему и получил свое прозвище. Местные шутили, что в Москве это был один из немногих домов, где почти все жильцы болели за ЦСКА (армейский клуб). В СССР у дома был даже специальный «генеральский» продуктовый магазин с улучшенным снабжением. В свое время жильцам обеспечивали головную боль студенты соседнего техникума, облюбовавшие этот двор для попоек.

Рядом, по другую сторону Профсоюзной улицы, располагается уютный малоэтажный квартал начала 1950-х. На фоне современных ЖК, отвоевывающих все больше соседних территорий, этот тихий квартал кажется диковиной из совсем другого мира.

Огромную долю района Профсоюзной занимают так называемые «обдирные дома». Так их нарекли в архитектурном сообществе. Изначально они были запроектированы в сталинском ампире, но вмешался приказ Хрущева «Об устранении излишеств в строительстве». Архитекторы срочно стали максимально очищать проекты от любых украшений — «обдирать их». Доходило даже до абсурда: уже выполненный и оплаченный декор немедленно сбивали с построенных домов, чтобы угодить властям. В итоге остались в основном голые стены, облицованные дешевым серым кирпичом. Такие же дома составляют львиную долю самой Профсоюзной улицы.

Но так как по своей сути эти здания выстроены по античным классическим традициям, они все равно приятны глазу и создают атмосферу надежности и уюта. На узких улицах Ивана Бабушкина, Кедрова и других тихо и безлюдно, а вот во дворах кипит жизнь: мамы, дети, старушки, собачки…  Идиллическая обстановка 1950-х напоминает иллюстрации из старых детских книжек о безмятежном советском детстве. Когда гуляешь по этим тихим тенистым дворам, кажется, что советский район стоит тут уже лет 300. Невозможно представить себе, что на месте этих заросших дворов полвека назад были пыльные пустыри без единого кустика. А судя по историческим фото, местность выглядела именно так.

В какой-то момент я осознал, что «эффект укорененных кварталов» достигается высотой деревьев. Ровно 60-70 лет нужно небольшому саженцу, чтобы перерасти многоэтажный дом. Как только это происходит, окружающие дома буквально пускают корни на местности и кажутся древнее, чем есть. Такой же эффект производят некоторые кварталы Тель-Авива. Едва ли не тонущие в зелени, они позволяют забыть о том, что 70 лет назад на их месте была пустыня. В противовес утопической картинке в открытых окнах района все время появляются курящие полуголые мужики с потными животами — наверное, лето…

Кое-где сохранились традиционные памятники времени, такие, как бывший Дом культуры «Новатор» на улице Кедрова, напоминающий дворянскую усадьбу времен царя Николая I. Долгие годы здание было домом для десятков секций, кружков и студий, включая знаменитую фотостудию «Новатор» и цирковую студию. С 1994 года тут располагается банк.

Отдельного внимания заслуживает бывшее здание школы. Это один из первых прототипов типовых школ в СССР. Несколько лет спустя на основе подобных прототипов появилась массовая блочная модель Т2. В одинаковых пятиэтажных зданиях модели Т2 провела 10 лет жизни половина жителей страны, включая москвичей.

Аркадий, 60-летний продавец хозтоваров, рассказывает: «В начале 1970-х в этом здании школа была, все ее так и называли — «красная школа». Потом ПТУ было. Когда школа стала профтехучилищем, на территории спортплощадки построили столовку. К этой столовке мы, детишки по 7-8 лет, подобрали ключи и проникали по выходным. Один раз украли коробку шоколада, учинили погром. Я в качестве трофея принес домой пачку грузинского чая, за что мать мне устроила допрос: откуда да зачем, да мы такой не пьем, отнеси где взял! После наших налетов в столовке завели сторожей. И по стечению обстоятельств мой дед-пенсионер, искавший подработку рядом с домом, стал там дежурить. Действительно, мы дома пили индийский «со слоном», но я тогда этого не понимал. А ключи в нашей малолетней «банде» были почти от всех окрестных подвалов, чердаков, бомбоубежищ и так далее».

Красная улица

Улица Кржижановского — местная жемчужина. Восточная ее половина выглядит экзотически как по цвету, так и стилистически. Почти все дома тут имеют красный оттенок. Иногда это — голый кирпич, в других случаях — облицовочная плитка. Улица почти полностью выстроена так называемыми «маленковками», по фамилии переходного генсека от Сталина к Хрущеву. Архитектурно здания относятся к периоду ранней оттепели, когда по сути еще господствовал сталинский ампир, но в более усеченном и аскетичном виде. Возгласы об экономии в те годы звучали в компартии все громче. Детали немногочисленных украшений на окнах и дверях произведены индустриальным способом, практически на конвейере.

Помимо необычного цвета квартал также известен в округе несколькими уникальными дворами — с чуть ли не готическими арками, высотой в несколько этажей. Поскольку в Москве почти нет аналогичных по характеру улиц, создается впечатление, что прогуливаешься по совсем другому городу, почти иностранному. Улица местами чем-то напоминает старые кварталы Нью Йорка. Это, впрочем, не удивительно. Советские архитекторы времен сталинской классики часто ориентировались на американские постройки. Современность проникает в эти места медленно. Здания, построенные после начала 1960-х, видны лишь на горизонте, а у мэра Собянина явно пока не дошли руки расширить или заменить тротуары. Тишина, немытые витрины магазинов, устаревшие вывески и потертые лавочки — все здесь откуда-то из прошлого. Оглядываясь по сторонам, можно подумать, для жителей улицы Кржижановского Берлинская стена так никогда и не пала.

Перерыв на обед: Черемушкинский рынок

Работающий с 1961 года Черемушкинский рынок — самая аппетитная точка в радиусе нескольких километров. Известно, что члены семьи Брежнева покупали здесь сало для утренней яичницы. На Черемушкинском вообще любили отовариваться привилегированные партийцы. В 1970-е часть торговых точек по выходным сдавалась в аренду «единоличникам». Так называли граждан, выращивающих собственные овощи и фрукты за городом и продающих излишки на рынках. В 1980-е здесь приобрела влияние грузинская диаспора. С развалом СССР и переходом торговли в частные руки рынок периодически соприкасался с миром организованной преступности.

В конце 1990-х и начале 2000-х рынок несколько раз закрывался и открывался вновь, пока не претерпел тотальную реконструкцию в прошлом году. Из аппетитного, но неотесанного места с хмурыми торговцами в засаленной одежде он преобразился в полированный гастрономический комплекс. Здание облицевали гламурными темными панелями, а снаружи установили модную уличную мебель из специальной картеновской стали «под ржавчину» (хотя, по-моему, просто из ржавого железа, сэкономили). «Омоложение» Черемушкинского вписалось в тренд последних лет по трансформации бывших базаров в рафинированные фудкорты. Такое же превращение претерпели в последние годы Даниловский, Усачевский и другие советские рынки.

Помимо непривычной чистоты изменился формат торговли. Если раньше здесь могли конкурировать между собой десять продавщиц мяса, то теперь количество лавок резко поубавилось. Но весь традиционный ассортимент сохранился: овощи, фрукты, мясо, икра, бесконечные специи и орехи, колбасы, сыры и соленья — все осталось. По-прежнему плещутся в огромных аквариумах карпы и раки. После реконструкции к живым морепродуктам подселили устриц.

Трансформировалась и роль закусочных. Прежде здесь была в лучшем случае пара пыльных чебуречных, куда ходили в основном местные работники и смельчаки. Теперь же ресторанная функция рынка едва ли не вытеснила основную. Площадь под столы отхватила немалую долю помещения. Часть закусочных устроена по формату забегаловок, другая — полноценные рестораны со своим интерьером и немаленьким счетом. К последним относятся «Сыроварня» и рыбный «Улов» ресторатора Новикова. Как и все новейшие фудкорты, ассортимент на Черемушкинском интернационален: на сегодняшний день тут есть закусочные русской, кавказской, итальянской, китайской, японской и вьетнамской кухни. Вьетнамская — моя любимая. Тут подают суп Фо, манговые милкшейки и жареную лапшу с креветками. Только обязательно нужно побрызгать лимоном. Среди прочего на Черемушкинском есть замечательная пекарня «Хлеб да Калач», где можно найти свежайший, теплый хлеб всех сортов. Из сюрпризов — огромный по площади и выбору магазин кошерной продукции.

Увы, перемены обрадовали не всех. Например, покупательница за 50 Наталья жалуется: «Раньше был нормальный рынок как рынок: поторговаться можно было, попробовать, походить кругами, сравнить цены, опять попробовать и передумать. Была специфическая атмосфера — дикая, грязная, но аппетитная и какая-то своя, знакомая. А теперь это обычный бездушный супермаркет, как какая-нибудь «Азбука вкуса» — от Черемушкинского рынка ничего не осталось, только скорлупа и название. А еще понаставили все эти непонятные кафе с изысками и извращениями… »

Подмосковье внутри Москвы

Усадьба Черемушки-Знаменское выглядит инородным телом в городской ткани района, фрагментом загородной жизни, окруженным столицей со всех сторон. Только это не усадьба внезапно «приземлилась» посреди города, а город подступил к ней и поглотил, так и не переварив.

Существует версия, что когда-то эта земля принадлежала Борису Годунову, прежде чем владельцы местных сел начали сменять друг друга. Но сегодняшний вид усадьбы берет начало в конце XVIII века, когда новый владелец Сергей Меншиков заказал проект датскому архитектору Франциску Вильстеру. Зодчий спроектировал усадебный дворец в стиле классицизма, с колоннами и портиком, а также многочисленные хозяйственные постройки и павильоны. Среди вспомогательных построек самая яркая — входная часть конного двора с крышей, напоминающей о Китае. Говорят, владелец увлекался китайской культурой. Сам Меншиков бывал в своем имении нечасто, предпочитая жить за границей. В 1863 году владения приобрел известный купец и фабрикант Василий Якунчиков. Семья Якунчиковых жертвовала деньги на постройку Московской консерватории, у них гостили композиторы Александр Скрябин и Антон Рубинштейн. В начале ХХ века в реконструкции усадьбы принял участие Иван Жолтовский — будущий знаменитый архитектор эры сталинского ампира. С приходом большевиков здесь некоторое время располагался пансион, а после войны в усадьбу въехала Лаборатория №3, позже ставшая частью Института теоретической и экспериментальной физики.

Уже больше 70 лет территория усадьбы Черемушки-Знаменское расположен Институт теоретической и экспериментальной физики — закрытый режимный объект. Заглянуть туда можно лишь украдкой, снаружи. Среди местных даже ходит легенда, что на территории института есть настоящий атомный реактор, правда, уже не работающий. Если это так, то, может, и к лучшему, что объект закрыт, а то мало ли…  Зато благодаря более чем полувековой изоляции огромная территория осталась девственно нетронутой. Помимо ИТЭФ тут находится еще одно учреждение, куда более любопытное — Институт гельминтологии (то есть, изучающий глистов). К своему большому удивлению я обнаружил, что в нем имеется собственный музей. Решив, что я не могу пропустить такое диковинное место, как музей глистов, я набрал их номер. Девушка с приветливым голосом на другом конце провода подробно прояснила все детали. Музей существует прежде всего для специалистов, а экспозиция представляет из себя, со слов девушки, «уникальную коллекцию гельминтов со всей страны». Причем говорила она об этом так, будто речь шла об оригиналах Пикассо. Только есть загвоздка: на экскурсию надо записываться заранее и стоит она 5000 рублей. Я для себя решил, что уж лучше в Третьяковку. Хотя, как вариант, в музей паразитов можно всегда пригласить девушку — чтобы сообщить там о расставании. Антураж подойдет.

Простым людям в усадьбу попасть невозможно. Рустам Рахматуллин — один из немногих москвичей, кому в свое время удалось пройти внутрь:

Рустам Рахматуллин культуролог, писатель, москвовед

«Я занимался москвоведением уже 37 лет, когда впервые смог попасть туда — в скрытую от посторонних усадьбу такого класса и такой сохранности. Она поразила еще и оттого, что это произошло впервые и так поздно. Наверное, если бы я имел свободный доступ к ней, то перестал бы ахать.

Благодаря режиму Института теоретической и экспериментальной физики усадьба оказалась одной из самых сохранных из подмосковных, вошедших в черту Москвы. И даже в значительной степени сохранила подмосковный характер. В некоторых ракурсах город уже визуально вторгается в нее, но редко. И вы можете почувствовать себя за городом на довольно большом пространстве. Кроме того, этот режим, а может быть, и иное стечение обстоятельств, позволил сохраниться значительному числу парковых сооружений — павильонов, флигелей, составляющих первоклассный ансамбль в стиле классицизма.

В ансамбле есть и барочная усадебная церковь. Помещики часто запрещали крестьянам, кроме дворовых, ходить на службы в усадебные церкви, хотя такая дискриминация шла вразрез с синодальными указами. Простой люд вынужден был молиться в сельской деревянной церкви по соседству. Так вот, режим физического института до сих пор прячет Знаменскую церковь от людей, делая ее вполне усадебной. Ее приход, по крайней мере в 2017 году, составляли только сотрудники института. А летом ее даже не видно из города за зеленью.

Изнутри же я увидел институт, находящийся, по внешности, в упадке, как, увы, многие научные учреждения в России. Основные помещения используются, но есть и заброшенные — павильон Миловида и Китайский домик. Научная жизнь там идет, большой семинар проходил на моих глазах, но все производит немного старомодное и потому скорее приятное впечатление. Будто застыло время, когда «оружие Судного дня» делалось без компьютеров».

По соседству с институтом располагается удивительный квартал — коттеджный поселок для ученых и их семей, возведенный в конце 1940-х. Это место почти так же изолировано от остального мира, как и сама усадьба. Но вход, тем не менее, свободный — через малозаметную ржавую калитку. На территории тихо, как в монастыре. Слышно в основном скрип деревьев и пение птиц. Сердитый охранник периодически гоняет посторонних, хотя формально это открытая зона.

Поселок больше напоминает советский загородный санаторий, чем городской квартал. За густой зеленью скрыты трогательные двухэтажные домики (не считая главного корпуса повыше), аналогов которым трудно найти в Москве. Как выяснилось, архитектор вдохновлялся старыми постройками только что завоеванного немецкого Кенигсберга (ныне — Калининград). Ведущим физикам тут выделяли двухэтажную квартиру с отдельным входом. Местных детей не боялись отпускать гулять одних, так как вся территория жестко охранялась. В поселке существовали собственные клубы, где жильцы могли среди прочего спокойно смотреть диснеевскую «Спящую красавицу» и другие западные фильмы, недоступные остальным. В 1970-е финансирование института сильно урезали, и начался медленный упадок с кульминацией в 90х. Многие ученые остались без средств к существованию и эмигрировали из страны, квартал стал приходить в запустение. Заговорили о сносе. В 2000-х ситуация наладилась — жильцам удалось достать средства на нормальный уход за участком. Говорят, что в последние годы условия в поселке даже лучше, чем при СССР. По крайней мере, у подъездов я увидел совсем не дешевые машины.

Финал «красивой экономичности»

Через несколько лет после застройки района Профсоюзной архитектурный облик СССР и Москвы резко мутировал. Проекты аскетичных домов из кирпича, но с античными пропорциями вскоре избавились от этих самых пропорций. Остался лишь серый кирпич. Позже исчезли и последние признаки хоть какой-то эстетики. В конце сгинул даже качественный кирпич, его место заняли бетонные панели с гигантскими, плохо замазанными швами. Да, советское руководство разрешило жилищный кризис в стране, и это по-своему была героическая, хоть и малоизвестная страница нашей истории. Но, увы, экономия в ту пору окончательно победила красоту. Советская архитектура за несколько лет переродилась в унылый «совок».

Бездумное безразличие к качеству и эстетике не только отравлял пейзаж по всей стране и даже в нескольких странах Европы последующие несколько десятилетий. Он стал одним из факторов, ухудшавших международный имидж СССР и социализма как идеи. «Совком» пугали жителей капиталистического мира, мол, проголосуете за «коммуняк» — будете так жить. Реновация в Москве сегодня — одно из последствий чудовищных эстетических качеств архитектуры «развитого социализма». А ранние, продуманные и гармоничные кварталы на Профсоюзной как стояли, так и будут стоять еще много лет — потому что в те годы оптимизация всего и вся еще не мешала градостроителям думать о красоте. Хочется верить, что те, кто застраивает Москву сегодня, усвоят из этого исторический урок.

Фото: Владимир Зуев