Будучи очень эклектичным городом, Москва постепенно превратилась в калейдоскоп утопий. Каждое новое поколение оставляло после себя осколки своей мечты об идеальной столице, особенно при социализме. Район Сокол — образец двух совершенно разных советских идиллий — 1920-х и 1950-х годов, воплощенных в двух замкнутых кварталах. Будучи по-своему музеями под открытым небом, сегодня они составляют костяк одного из самых престижных жилых районов Москвы.

Любовь, сбивающая с ног. Буквально

Прожив всю жизнь в Москве, я никогда раньше не бывал на Соколе. Наверное, всему виной неприятные детские воспоминания о секции по боксу на Речном вокзале. На бокс папа устроил меня насильно — чтобы стал «мужиком». Мой путь на унизительные тренировки всегда лежал в том числе через станцию метро «Сокол». Каждый раз, когда противный голос в вагоне метро объявлял ее название, я знал, что минут через пятнадцать-двадцать меня будут больно бить в потном спортзале.

В этот раз приходится сойти с поезда. Станция метро оказывается удивительно изящной. Построенный в 1938 году, в переходный период между конструктивизмом и сталинским ампиром, зал ее похож одновременно на интерьер древнерусского храма и царского дворца. Все дело в потолке и необычной форме его сводов.

Район Сокол имеет ярко выраженную цветовую гамму. Он бежево-кремовый благодаря каменной облицовке и покраске сталинских домов. От созерцания неожиданно отвлекает рев машин на широченном проспекте, а также заинтриговавшая меня сценка у метро. Молодой человек с телефоном поочередно подходит к нескольким стоящим у входа девушкам и украдкой смотрит им в лица. Нерешительно разглядев то одну, то другую, он идет к следующей, и все повторяется заново. Потоптавшись на морозе минут пять, он не выдерживает и кричит: «Маша!», пока одна из девушек радостно не откликается. Наконец понимаю, в чем дело: они явно договорились о своем первом свидании в приложении для знакомств, а Маша, наверное, забыла телефон дома.

Эта романтическая сцена напомнила мне об одной абсурдной и зловещей любовной истории, связанной со здешними местами. Речь идет о знаменитом в начале 1960-х серийном убийце по прозвищу «Мосгаз», орудовавшем возле метро «Сокол». Началась эта история с внебрачной интрижки. Живший в городе Иваново Владимир Ионесян, средней руки музыкант, выходец из Грузии, влюбился в молодую танцовщицу Алевтину Дмитриеву. Его чувства были так сильны, что он мгновенно бросил семью и уехал с любовницей в Москву. Чтобы охмурить девушку, Ионесян убедил ее, что на самом деле он работник КГБ под прикрытием. Кроме того, кичился перед Алевтиной своими связями в верхах и даже пообещал устроить ее чуть ли не в Большой театр. На деле же у него не было ни денег, ни новой работы.

Прибыв в столицу, Владимир с Алевтиной двигались в никуда, о чем девушка и не подозревала. Решить материальный вопрос и удержать любовь своей жизни Владимир собрался с помощью грабежей квартир. Он выбирал наименее защищенных жильцов (женщин, детей), представлялся работником «Мосгаза», чтобы попасть в квартиру, и убивал хозяев, чтобы избавиться от свидетелей. Абсурдность действий Ионесяна была в нелепом «улове» от таких налетов: иногда это были небольшие деньги, но чаще — случайные предметы вроде пляжных очков или мотка ниток. Всем этим убийца надеялся впечатлить любовницу. К слову, именно здесь, неподалеку от метро «Сокол», состоялся последний налет серийного убийцы. На выходе из жилого дома Ионесян был замечен с краденым телевизором и сразу же попал под подозрение. Его зверства приобрели такую известность в стране, что, по легенде, после поимки его повезли прямо к Хрущеву в качестве трофея. «Чтоб через две недели его не было!» — приказал, согласно мифу, генсек, что и было приведено в исполнение. Спустя две недели убийцу расстреляли. Ни о чем не подозревавшая Алевтина Дмитриева была до последнего уверена, что ее Ионесян действительно работал в КГБ. К сожалению и без всяких на то оснований, ей дали срок в 27 лет, правда, спустя 8 лет освободили.

Село Всехсвятское

Размышляя об этих трагических страницах истории Сокола, я покупаю себе шоколадку в одном из киосков позади метро. Этот пятачок — довольно странное для этих краев место. Ларьки расположены стихийно, как на базаре, а машины припаркованы скученно и небрежно. Здесь царит атмосфера бардака в духе 1990-х. Такое ощущение, что мэром этого отдельного кусочка возле метро до сих пор остается Юрий Лужков. Это, конечно, если придираться. На самом деле этот район никогда не знал хаоса и упадка. Сокол процветал с самого своего зарождения и процветает по сегодняшний день.

Расположенный в САО, Сокол риелторы называют исторически престижным районом. Он расположен близко к центру, а в советское время тут часто селилась творческая и научная интеллигенция. Среди тех, кому в этих местах доставалось жилье, были высшие офицеры и руководители военно-промышленного комплекса — поблизости находились оборонные объекты и авиационные предприятия.

Знаковая застройка, формирующая образ района — это прежде всего сдержанные сталинки послевоенного периода. В конце 1940-х и в начале 1950-х здесь активно велась квартальная застройка района Песчаных улиц и Ленинградского шоссе. В эпоху застоя Сокол стал застраиваться унылыми брежневскими многоэтажками.

Главные транспортные артерии района — это Ленинградка, Волоколамское шоссе и улица Алабяна. В районе находится 16 детсадов, не менее 10 школ и несколько важнейших вузов, включая Московский авиационный институт и Строгановское училище. А вот торговая инфраструктура развита слабо. Здесь есть всего один крупный ТЦ — «Метромаркет». Одно из главных достоинств Сокола — он буквально утопает в зелени.

Среди жилья преобладает вторичный рынок, в основном в кирпичных домах, в том числе сталинках. Доступных предложений на Соколе не очень много — около 200 квартир в год. Особенность местных квартир в том, что здесь практически нет однушек. А легендарный поселок художников — один из самых дорогих жилых фондов в Москве, если не во всей России.

Любой район Москвы был однажды селом. В случае Сокола это село называлось Всехсвятское, а до этого — Святые Отцы. Предположительно, деревня была основана в конце XIV века. До этого тут находился монастырь с храмом во имя Святых Отцов. В 1608 году во время войны с Лжедмитрием II в селе стояли войска Скопина-Шуйского. В XVII веке Всехсвятское становится вотчиной одного из инициаторов Стрелецкого бунта Ивана Милославского. В 1695 году по указу Петра I село бунтовщика переходит в собственность имеретинского царевича Александра Багратиони. Всехсвятское становится одним из центров грузинской диаспоры в Москве. В 1730-м тут останавливалась императрица Анна Иоанновна. В середине XVIII века по инициативе имеретинской царевны Дарьи Арчиловны на территории владений возводится старейшая из сохранившихся на Соколе построек — храм Всех Святых во Всехсвятском, замечательный образец русского барокко.

Во время нашествия Наполеона село сильно пострадало, но вскоре было восстановлено. В 1880-х после прокладки Петербургского шоссе (нынешняя Ленинградка) район деревни становится излюбленным местом для массовых гуляний. Прообразом своего сегодняшнего вида (в первую очередь знаменитого поселка художников) село начало становиться в 1861 году. В это время здесь появляются дачи для высокопоставленных офицеров и их семей. На рубеже XIX–XX веков тут также открывается несколько инвалидных домов, в том числе для военных, изувеченных в русско-турецкой войне. Тема искалеченных в боях ветеранов вообще проходит красной нитью через всю историю Сокола, но об этом чуть позже.

Сейчас же я направляюсь к самой исторической части района — захоронению воинов, павших в Первую мировую. Теперь это живописный сквер с часовнями. Неподалеку находится бывший кинотеатр «Ленинград», закрытый уже больше десяти лет. Мой приятель рассказывал, что после закрытия кинотеатр временно превратился в злачный ночной клуб с очень дешевой водкой.

Поселок художников — дачная аномалия

Будучи изначально дачным коттеджным поселком начала 1920-х, с годами самый экзотический район Сокола оказался окружен большим городом. Расширяясь, столица поглотила бывшую окраину, сохранив первозданный вид небольшому фрагменту старой жизни. Такое в Москве редко случается и то в основном лишь с монастырями и усадьбами. В итоге сейчас это одна из немногих дачных территорий Москвы, находящихся посреди оживленного города. И уж точно из всех подобных аномалий поселок художников находится ближе всего к центру. Отсюда и ощущение чуда — трудно поверить, что кусочек загорода расположен всего в нескольких километрах от Кремля.

8 августа 1921 года Ленин подписал указ о кооперативном жилищном строительстве. В Москве тогда катастрофически не хватало жилья, а разоренное Гражданской войной государство не могло предоставить достаточно денег. Жилищно-кооперативное товарищество «Сокол» было образовано в 1923 году.

Именно с этих коттеджей, возведенных в первые годы советской власти, начинается история современного района Сокол. Сразу уточню, что к миру изобразительного искусства поселок художников не имеет никакого отношения. В состав кооператива входила разношерстная постреволюционная элита: сотрудники наркоматов, экономисты, агрономы, учителя, врачи, простые рабочие и техническая интеллигенция. Некоторые художники действительно селились здесь, но не как отдельное сословие, а в составе обычных жильцов. Улицы же поселка действительно назвали в честь знаменитых живописцев: Врубеля, Левитана, Сурикова, Саврасова и других.

Архитекторы проекта реализовывали популярную тогда в Европе концепцию города-сада. Первым автором идеи был английский социолог-утопист Эбенизер Говард. Он считал, что современные хаотичные мегаполисы себя изжили. В качестве альтернативы Говард предлагал небольшие поселки, сочетающие в себе лучшие качества города и деревни. Радиус зоны жилой застройки должен был составлять примерно 1 километр. Первый подобный проект уже пытались реализовать в Москве в 1903 году в районе Ходынского поля, неподалеку отсюда. Увы, война и последовавшая революция этому помешали.

Дома в поселке «Сокол» строились по индивидуальным проектам архитекторов, но без консультаций с каждой семьей. Коттеджи распределялись между членами кооператива в случайном порядке: что кому достанется, то и достанется. В проектировании принимали участие передовые зодчие — братья Веснины, Щусев, Кондаков и другие. Основное строительство домов было завершено к началу 1930-х. Постепенно силами жителей в поселке складывалась инфраструктура. Товарищество открыло на свои деньги библиотеку и столовую. В 1927 году жильцы организовали в поселке свой детсад. В нем работала всего одна воспитательница. Остальные же функции выполняли местные мамы по очереди.

Мир малоэтажной России (деревенские избы, дачи, коттеджи) — это мир заборов, часто высоких. Поэтому прогулка по поселку художников превращается для меня в постоянное подглядывание. Что забавно — поначалу местность поселка была лысой. Деревца были в лучшем случае мелкими, и от образа города-сада поселок был далек. Другое дело, что около века спустя он в этот сад превратился по-настоящему: мелкие саженцы выросли в гигантский лес, окутывающий коттеджи. Мне трудно сравнить поселок художников с чем-либо в России или бывшем СССР. По своей атмосфере он точно не напоминает русскую деревню. Архитектура дачного дома имеет мало общего с традиционной избой из сруба, какие мы видим по всей стране, в том числе под Москвой. Можно было бы сравнить поселок «Сокол» с традиционными шестью сотками или другими дачными местами под Москвой — Кратово, Переделкино и Николиной Горой. Но и под этот образ он совершенно не подходит. Спустя какое-то время понимаю, почему. Поселок на Соколе — совершенно западный по габаритам домов, пропорциям улиц и участков. Он похож на типичный европейский буржуазный пригород конца XIX века. Особенно много таких мест в Германии и Австрии. Сходство не случайно. В тот период концепция города-сада оказала большое влияние на западное градостроительство. Поселок художников напоминает мне пригород Вены, но с русифицированными коттеджами. И то многие из домов сделаны по совершенно европейскому образцу. Так мог бы выглядеть сегодня один из районов Калининграда (бывший немецкий Кенигсберг) — западноевропейский по содержанию, но русский по форме.

Как и полагается дачному району, здесь пусто. Время от времени можно встретить девушку с наушниками на спортивной пробежке или дорого одетого мужчину, лениво выгуливающего породистую собаку. Как и на любых дачах, жизнь тут в основном проходит за забором. Согласно свидетельствам жителей, еще недавно, в 1990-е, прогулки жильцов по району могли выглядеть довольно курьезно. Виной тому были тогдашние дикие нравы и полукриминальное богатство. Например, катался себе бизнесмен на роликах, а сзади его сопровождал здоровенный джип с личными телохранителями. Из окон машины высовывались стволы «калашей», приводя соседей в шок. Подобная сценка легко могла бы стать сюжетом для песни группы «Кровосток». В те же годы дикого капитализма претерпел изменения и облик поселка. Дома и участки приобрели огромную стоимость, и многие новые жильцы-богатеи переделали старые либо построили себе новые дома. Эти постройки уже имели мало общего с советскими дачами и были роскошными виллами. К счастью для города и соседей, новые дома были выполнены не так уж и плохо по сравнению с вездесущим в те годы китчем.

Парадокс этого места состоит в том, что одно из первых коммунистических поселений совершенно противоречит идеологии своего времени. Во-первых, поселок «Сокол» построен на личные деньги жильцов — уже частная собственность. Во-вторых, ему совершенно чужд казарменный дух коллективизма и уравниловки советского времени. Грубо говоря, это самый буржуазный градостроительный проект, построенный в период социализма. Оно и неудивительно. В те годы молодой Советский Союз переживал период нэпа — гибрид рыночной и плановой экономики. Мне до сих пор интересно, каковой казалась жизнь в СССР обитателям этого совершенно не советского и западного по духу поселка. Мне кажется, что у жителя этих мест могло сложиться неверное представление об их родном городе, не говоря уж об уровне жизни в СССР. Это как если наблюдать бедную социалистическую страну из окна дворца. Если бы там родился и проживал я, то считал бы советскую жизнь идеальной, мол, коммунизм уже построен, и рай на земле наступил.

Но с приходом единоличной власти Сталина ситуация начала меняться. Уже к концу 1920-х строительство по индивидуальным проектам было подвергнуто критике. Коммунистическая доктрина предполагала строительство коллективных домов для рабочих. Несколько таких проектов было осуществлено в 1930-е. В те же годы часть незастроенной земли была изъята под коттеджи для сотрудников НКВД. А ближе к концу 1930-х идеология взяла свое: остатки частной собственности были ликвидированы, и дома перешли в собственность государства.

18 мая 1935-го в небе над поселком художников произошла знаменитая авиакатастрофа. Потерпел крушение известный на весь СССР самолет-гигант АНТ-20 (он же «Максим Горький»). Все находившиеся на борту погибли. Это была не просто трагедия, а крушение символа, гордости страны. Символическую потерю можно сравнить с гибелью британского «Титаника» или немецкого дирижабля «Гинденбург», сгоревшего в небе над Манхэттеном у всех на глазах. АНТ-20 был настолько роскошен габаритами, конструкцией и утонченным интерьером, что использовался исключительно в агитационных целях. По иронии судьбы именно пропагандистская функция его и погубила. Пилот сопровождавшего АНТ-20 истребителя решил выполнить на камеру незапланированную мертвую петлю вокруг гигантского самолета. Увы, он не рассчитал траекторию и рухнул прямо на крыло летящего гиганта. Согласно одной из версий, на рискованный трюк пилота истребителя уговорили перед самым вылетом сотрудники отдела пропаганды — хотели впечатлить Сталина эффектными кадрами.

Во время Большого террора 1937–1938 годов многие жители поселка стали жертвами репрессий. После начала Великой Отечественной в 1941 году в поселке «Сокол» было сформировано несколько отрядов самообороны. Через поселок проходила линия укреплений, в том числе амбразуры и противотанковые рвы. В парке около улицы Левитана находилась зенитная батарея. За годы войны на поселок было сброшено множество зажигательных и фугасных бомб. Несколько домов было разрушено.

С начала 1950-х неоднократно предпринимались попытки снести поселок художников и построить на его месте многоэтажное жилье. По легенде, идею не поддержал Сталин, посетив одну из строек на близлежащих Песчаных улицах. В последующие годы разные советские ведомства расходились во взглядах относительно экзотического поселка и его дальнейшей судьбы. В райисполкоме его называли «курятником, который надо сковырнуть». Министерство культуры же, наоборот, осознавало его ценность. С 1979 года поселок был признан памятником градостроительства. С реставрацией капитализма в конце 1980-х поселок художников вернулся к политике самоуправления образца первых лет своего существования. Государство больше не могло обеспечивать его сохранность, так что жители взяли все в свои руки. Из-за приватизации и неожиданной ценности жилплощади многие коренные жители стали покидать поселок, перепродавая свои дома более обеспеченной публике.

На выходе я осознаю, что самое удивительное для меня в поселке художников то, что он до сих пор существует. По всем законам вероятности его должны были снести еще при Хрущеве. На месте загородных вилл сейчас я должен был бы увидеть унылые многоэтажки брежневского периода со скученно припаркованными машинами. Но поселок выстоял. Поэтому сегодня он мне кажется фрагментом какой-то альтернативной истории России, где что-то пошло по-другому, чем у нас.

Жительница поселка художников актриса Елена Санаева:

— До того как поселиться на улице Алабяна, а позже в поселке художников (оба адреса — на Соколе), я 15 лет прожила неподалеку в ЖСК «Артисты кино и драмы». Он находится тоже недалеко от Сокола, у метро «Аэропорт». В этом же доме проживали очень многие известные актеры и режиссеры — Леонид Гайдай, Надежда Румянцева, Любовь Соколова, Татьяна Пельтцер и другие.

В поселок художников я переехала в 1990 году. До этого у нас с Роланом [Быковым] была квартира на Алабяна, 10, мы прожили там восемь лет. Как-то наши друзья Клара Новикова и ее муж Юрий Зерчанинов из журнала «Юность» пришли к нам в гости. Мужчины вышли покурить на балкон, а он как раз выходил на поселок. Так, за сигаретой, Юра и посоветовал нам переехать туда — ведь это такие красивые места. Сначала мы отреагировали без энтузиазма. Жить на земле казалось дико. Но через некоторое время нашелся почти свободный дом, где жили супруги-очередники и дворничиха. Мы пошли на разведку, увидели дом и загорелись — ведь дачи у нас не было. В итоге мы обменяли нашу квартиру в 74 кв. метра на этот домик похожей площади. Кстати, дворничиха, проживавшая тут до нас, переехала из своей комнаты в 8 кв. метров в двухкомнатную квартиру на Алабяна, 10, в нашем бывшем доме. Спустя время она еще вышла замуж за соседа. Ей явно крупно повезло в жизни.

Наш новый дом был построен в 1920-х с применением новаторских технологий. Например, между кирпичными стенами — угольная засыпка, а мансарда по сути подвесная — на металлических швеллерах. Между досками перекрытий была прослойка рассыпанной земли, очевидно, в качестве утеплителя. Однажды, еще до нашего переезда, когда мы только готовились к ремонту, кто-то влез в дом. Помимо того что стащили старую мраморную облицовку камина, так еще и оставили включенной воду на втором этаже. В итоге с потолка на первый этаж полилась вода, смешанная с этой землей. Жить в таком доме вместо квартиры, конечно, возня. Зимой, например, нужно самостоятельно разгребать снег лопатой. С другой стороны, на моем участке растут старая липа, куст жасмина, под окном сирень, цветут посаженные мной тюльпаны. Я никогда не думала, что буду возиться с цветами, с землей, но как-то втянулась. Поселок имеет хорошие традиции: здесь поздравляют с юбилеями, вместе отмечают праздники. В празднование Дня Победы устраиваются гулянья, приезжает походная кухня. А на Новый год есть традиция выходить на площадь и поздравлять друг друга.

Начиная с 1990-х многие местные жители поняли, что за свои дома можно получить хорошие деньги. А те, кто скупал участки в то время, были действительно богатыми людьми. Они часто ломали существующие дома-памятники архитектуры и строили что хотели. Приходилось бороться за сохранение поселка. Одна чиновница из тогда еще существовавшего райисполкома собиралась на месте коттеджей возвести жилые многоэтажки, мол, людям негде жить. Ролан в свое время ходил в Моссовет рассказывать о нашем поселке, о том, какой это прекрасный зеленый очаг, где можно гулять с детьми. В итоге нас оставили в покое. Приходилось бороться и с жильцами-нуворишами. Некоторые из них получали у одной нечестной женщины (ее звали Марьяна) документы о том, что их новый самострой по-прежнему являлся памятником архитектуры. Это позволило нескольким чудовищным домам появиться здесь. Но, слава богу, на протяжении всего существования поселка тут есть совет местных жителей, защищающий наше наследие. Долгие годы энтузиасты боролись за сохранение поселка художников как памятника архитектуры 1920-х. С большим трудом нам и местному сообществу удалось побороть недобросовестных жильцов с их нарушениями. Даже доходило до угрозы сноса некоторых построек. Зато теперь все, кто селится тут, стараются по возможности сохранять вид первозданного дома. Увеличивают площадь, конечно, но уже с осторожностью.

Имперский уголок

Жилая застройка Песчаных улиц конца 1940-х и начала 1950-х — образец имперской идиллии послевоенного сталинизма. Другое дело, что такой идиллией вопреки пропаганде наслаждались в основном не рабочие с крестьянами, а представители советской элиты. Это своего рода образцово-показательный район — из тех, что демонстрировались на агитационных плакатах и в торжественной кинохронике. В Москве построено множество домов в духе сталинского ампира, но не так много замкнутых и цельных кварталов, возведенных в этом стиле. Чаще всего застройка тех лет эклектично перемешалась с более новой и эстетически чуждой. А вот Песчаные улицы — одно из таких монолитных градостроительных исключений. Наряду с поселком художников это еще один город в городе, мало похожий на свое окружение.

Тут тихо, остальной суетливой Москвы почти не видно и не слышно. Единственное напоминание о внешнем мире — силуэт гигантской высотки «Триумф Палас». Куда бы я ни пошел, эта башня следует за мной как Луна или глаза Моны Лизы. Гармонично спроектированные по древнеримским канонам, жилые дома на Песчаных улицах тонут в густых деревьях. Прохожие идут медленным размеренным шагом в отличие от невротичной московской толпы. Здесь нет места крикам, гудкам и резким телодвижениям. Район показался мне идеальным местом для детей и пенсионеров. Остальным, правда, такая утопическая картинка может наскучить. Тут практически нет злачных мест, за кипящей городской жизнью нужно пройти или проехать минимум километра полтора. Один мой знакомый, снимавший здесь квартиру, недовольно рассказывал, что на Соколе нет секс-шопов. Я проверил в интернете — действительно нет. И пивных совсем мало. Время в этих консервативных кварталах вообще течет иначе — связь с прошлым кажется четче. За исключением марок машин и кондиционеров на окнах район Песчаных улиц как будто навечно застрял во временах СССР.

У продуктового магазина я разговорился с мужчиной лет семидесяти. «Свою жизнь на 2-й Песчаной я всегда сравниваю с проживанием своего двоюродного брата на Кутузовском проспекте, — рассказывает Владимир. — Так же, как и я, он с рождения наблюдал город из одного и того же дома. Его окна выходят сейчас на “Москва-Сити”. А всего 30 лет назад на месте “Сити” было пусто. Мол, говорит, с годами его дом как будто перенесся на другую планету. Поменялось вокруг все, кроме его квартиры. У меня же все наоборот: здесь за 70 лет не изменилось почти ничего, только мое тело. Я хожу по тем же тротуарам, пересекаю улицу в тех же местах, сижу на таких же лавочках. Только сначала я тут прогуливал школу, потом целовал будущую невесту, а годы спустя отмечал выход на пенсию. За это время я просадил почки, заработал язву желудка, а та будущая невеста успела уже родить мне двоих детей, выйти за другого, уехать в Германию и помереть. А я все еще здесь, хожу за хлебом. И вот эти маленькие перемены в себе чувствуются сильнее, когда сам район стоит во времени. У меня одно из первых воспоминаний в жизни — свое отражение в витрине булочной. Теперь там другой магазин, но стекло такое же. Только сейчас оттуда на меня смотрит уже седой сердитый мужик. А я-то себя продолжаю помнить другим в этом стекле. За что я люблю наш Сокол, так это за то, что здесь с самого начала селились адекватные люди — интеллигенция, генералы. Они воспринимали жизнь по-человечески и детей своих воспитали так же. У нас даже в 1990-е криминал был воспитаннее, чем, скажем, на “Войковской” или у “Динамо”. Хотя всякое было. Мой сосед рассказывал, как у гаражей возле нашего дома кого-то расстреляли из автомата. Но у нас никогда не было разрухи, разложения. То есть людей, может, и убивали, но под себя не гадили на улице».

К проектированию здешних жилых домов приложили руку такие гиганты, как зодчий Зиновий Розенфельд, обстроивший в течение своей биографии едва ли не половину Ленинградского проспекта, и Михаил Посохин, автор проекта высотки на Кудринской площади и комплекса Нового Арбата. Дома послевоенного периода, как и остальная сталинская архитектура, отличаются качеством постройки и сложностью декора. Тем труднее представить, что на самом деле жилые здания здесь возводились в рекордные сроки. От рытья котлована до отделки квартир иногда проходило не больше полугода. Строительный процесс был максимально автоматизирован. Например, сложнейшие на вид наличники и балясины собирались из заранее заготовленных на заводе фрагментов. Все это впечатляло бы меня намного меньше, если бы не дата постройки. Конец 1940-х — это, на минуточку, всего пять лет после окончания самой смертоносной в истории нашей страны войны, стоившей СССР 27 миллионов жизней. Темпы восстановления государства в те годы поражают. Увы, у этого послевоенного возрождения была и обратная сторона, куда более циничная и зловещая.

Здешний Ленинградский рынок открылся в 1963-м, а до 1950-х еще с XIX века неподалеку был другой, который назывался Инвалидным. Тому было много предпосылок, включая близость к инвалидным домам, открытым во Всехсвятском. В середине прошлого века огромное количество обнищавших инвалидов Великой Отечественной торговали здесь последним барахлом, чтобы заработать себе на еду. Тех, кто лишился и рук, и ног, бесчеловечно называли «самоварами». Многие принципиально отказывались возвращаться в искалеченном виде к своим семьям — боялись стать обузой. От нищеты и отчаяния люди спивались и пускались в попрошайничество и другие незаконные занятия. В послевоенной Москве нищие калеки-фронтовики были обычным делом. А затем, сначала при Сталине, а потом точно так же при Хрущеве, изувеченные ветераны начали вдруг исчезать из города. Как по волшебству Москва превратилась в город без инвалидов.

На деле же под предлогом «очищения от маргинальных элементов» искалеченных фронтовиков насильно забирали с улиц и ссылали в специальные охраняемые коммуны, по сути — лепрозории. Как правило, такие лагеря размещали в глубинке, в зданиях бывших монастырей. Покинуть эти места самовольно было практически невозможно. В редких случаях калек находили и забирали домой близкие. Остальные гнили заживо до конца жизни в нищенских условиях, забытые всеми, включая государство, повернувшееся спиной к своим бывшим защитникам. Такова была цена столичной послевоенной идиллии. Тем не менее район Сокол, этот утопический ретроуголок Москвы, сохранился на радость потомкам. Как и 70 лет назад, здесь по-прежнему замечательно жить. И у меня есть все основания полагать, что так оно будет и еще через 70 лет. Ведь тут почти ничего не меняется.

Фото: Артем Чернов

Текст: Давид Крамер