У Москвы есть свой юг. Ну, разумеется, есть, но только я настаиваю, что это совершенно отдельная территория. Не в смысле принадлежности к ЮАО — у южной части Москвы есть какой-то общий гений места, который оказался неравномерно разлит по здешним районам, бывшим когда-то селами и деревнями.

Их южная сущность надежно скрыта под снегом зимой, но, будто ягода, наливается летом, когда на холмах, улицах и в парках поселяются зной и солнце. Тогда здесь начинает проявляться какая-то южная нега, дольче фар ньенте с магазинами «Смешные цены», экономпарикмахерскими и дворами с позднесталинскими кирпичными трех- и пятиэтажками, в которых серенький силикатный кирпич соседствовал с казавшимися ненужными, а теперь еще и поистрепавшимися гипсовыми завитушками на балконах.

По крайней мере таково мое родное Нагатино. Люблю всем рассказывать, что родился здесь, хотя это было не так — родился я в месте с абсурдным названием «4-я улица 8 Марта», зато стал виновником переезда своей семьи сюда. С появлением в ней четвертого человека в хрущевской двухкомнатной квартире стало совсем тесно, и отец с матерью согласились уехать с недалекого севера Москвы на не самый близкий юг.

Пьяно-пьяниссимо

Нагатино — это мой первый мир. У каждого есть такой — та самая окружающая среда, которую он помнит как первое, что увидел, выйдя за ручку с бабушкой за порог подъезда и за пределы двора с его скрипучими советскими качелями. В моем случае это была улица с говорящим названием «Высокая» на вершине крутого склона холма с железной лестницей вниз сразу за домом, площадь пяти углов (перекресток улиц Садовники, Нагатинская, Высокая и Нагатинского бульвара, самый опасный в Москве) и пересекавший ее самый первый в моей жизни 47-й трамвай. С холма по Нагатинскому бульвару можно было спуститься к Нагатинской же набережной и Нагатинскому же затону, образовывавшему широкую акваторию Москвы-реки. Историческое Нагатино такое большое, что при административном делении Москвы на районы его разделили на два: ближнюю к центру часть объединили с соседними Садовниками в Нагатино-Садовники, дальняя получила свое название как раз по затону.

В отличие от меня родители и брат это место терпеть не могли. И с нетерпеливым удовольствием уехали отсюда после того, как мой брат во время общения с одноклассниками получил первое сотрясение мозга, а потом в школьной драке второе. А потом и третье — и это все примерно за два года.

Меня же ничего не смущало. Ни то, что однажды вечером Первомая, шествуя за руку с папой, увидел здесь милицейский патруль, состоявший из двух напряженных от страха молоденьких милиционеров, ни то, в каком состоянии я пару дней спустя увидел нашего соседа дядю Сашу. Если честно, такое случалось регулярно — он обыкновенно лежал посреди двора мертвецки пьяный. Папа, как мог, объяснял мне, что дядя Саша работал на заводе и так устал, что просто не имеет сил дойти до дома. Но уже завтра с ним будет все в порядке, и он с нами приветливо и щербато поздоровается.

Да, это был в прямом смысле слова рабочий и заводской район. Здесь жили рабочие с ЗИЛа, АЗЛК и одного из главных здешних предприятий — Московского судостроительного. В день зарплаты район действительно превращался в фестиваль удивительных походок, криков за окном и пьяных людей на улицах. Соседи поговаривали, что московское ГУВД попросило тогда автомобильные заводы выдавать зарплату в разные дни, что, по их же воспоминаниям, привело к тому, что пьяные на улицах стали валяться в меньшем количестве. Но упомянутый фестиваль, таким образом, продолжался чуть ли не целую неделю.

Наш маленький Дмитлаг

У Нагатино удивительная история. Немного пропущу преданья старины глубокой и не буду в сотый раз пересказывать теорию о том, что название района взялось от того, что здесь проходил путь по гати — крытой досками дороге по болоту. Не буду в первую очередь потому, что альтернативных версий как минимум пять. А сосредоточусь на истории Нагатино в ХХ веке, потому что она, скажем прямо, весьма необыкновенная.

Городок Нагатино стал частью Москвы в 1962 году. До того на здешних пойменных лугах располагалось большое и богатое село. Во время раскулачивания сюда не просто пришла продразверстка — местные легенды гласят, что селян-нагатинцев чуть ли не в полном составе погрузили на транспорт и отвезли куда-то на север, и больше их никогда не видели. Кто же жил в Нагатино?

А вот кто. Ниже по течению располагается исторический район Перерва, а на самой реке — большой Перервинский гидроузел, одно из самых больших подобных сооружений в Москве. Его строили силами заключенных печально знаменитого Дмитлага, точнее, специального отряда, состоявшего из бывших священников. Эта стройка вошла в историю не только большим количеством смертей заключенных, но и тем, как потом обходились с этими покойниками. Их закапывали прямо на берегу. А река, время от времени эти берега затоплявшая, доставала покойников из земли. И до относительно недавнего времени местные жители находили на берегах полуистлевшие берцовые кости и челюсти. И это, как позже устанавливала судмедэкспертиза, далеко не всегда были жертвы разборок 1990-х.

Те же из них, кому повезло выжить, были распределены на работу на упомянутые выше заводы КИМ (впоследствии АЗЛК), ЗИЛ и на тот самый судостроительный. Они и стали основой того самого пролетарского сообщества, которое бузило и орало по району в дни получки, угоняло мотоциклы и наводило страх на советских милицейских патрульных. Как раз из них был дядя Саша. Коренной нагатинец в некотором роде, не то что мы, пришлые.

Эта историческая коллизия остается актуальной: местные активисты-нагатинцы сделали уличную выставку памяти перервинских заключенных Дмитлага, однако она простояла недолго — одной ночью ее сломали хулиганы — ну, конечно, хулиганы. На ее месте здешнее отделение «Единой России» сделало другую выставку — о работе органов НКВД. Ее хулиганы не тронули, видимо, побоялись.

Заводы, кварталы, жилые массивы, а также НИИ

Если АЗЛК и ЗИЛ располагались пусть и в соседних, но достаточно удаленных районах на другом, левом берегу реки, то судостроительный завод был наш собственный, большой. Из-за него на реке в затоне в былые годы было восхищавшее местных пацанов толковище: одни суда заплывали на верфь для ремонта, другие — выходили обратно. В отличие от закрывшегося «Москвича» и превращенного в жилой район ЗИЛа судостроительный завод еще не до конца разделил его участь. Часть его территории сейчас отдана под жилой комплекс River Park, строящийся в лучших традициях московской реновации: кислотно-яркие краски в облицовке и благоустроенная набережная. Но остается и пара доков, куда по вечерам очень романтично заходят на ремонт и стоянку речные трамвайчики.

А когда-то он был здесь районообразующим предприятием. Об этом говорят названия местных улиц — Речников, Якорная, Судостроительная, Корабельная. И не только — в свое время именно по инициативе заводского руководства по всему Нагатино появились детские площадки с кораблями, спасательными кругами и инфернальными ростовыми фигурами в тельняшках.

Но есть здесь и другие предприятия. Сейчас тут сформировался небольшой химико-биологический кластер, включающий в себя самые разнообразные научно-исследовательские институты. Например, НИИ антибиотиков. Его здание на Нагатинской напоминает слегка заброшенную поселковую больницу, а прохожим он запоминается запахом из специализированной помойки, расположенной на территории института вплотную к выходящей на улицу ограде. А чуть дальше по Нагатинской, у Варшавского шоссе, с 1912-го находится фармацевтическая фабрика, основанная еще легендарным Ферейном. За ХХ век она была национализирована, а потом приватизирована — и стала принадлежать концерну «Ферейн» небезызвестного Брынцалова, за что живущие в Нагатино сотрудники завода стали называть ее Брынцаловкой. Брынцаловка в отличие от НИИ антибиотиков никогда и никак не пахла, видимо потому, что стерильные условия производства не предполагали утилизацию отходов научной деятельности поближе к носам прохожих.

Запахи

Впрочем, к запахам нагатинцам не привыкать. В ответах на вопросы о минусах жизни в районе, которые задают в местных сообществах переезжающие сюда новички, одним из первых встречается короткое слово «вонь». Ее источник находится отнюдь не в районе, а на другой стороне реки — строго напротив парка «Коломенское». Это Курьяновские и Новокурьяновские очистные сооружения — говорят, самые большие в Европе. Помимо традиционных названий ветров у нагатинцев есть еще два — «ветер на станцию» и «ветер со станции». И если первый способствует «благорастворению воздухов» и вообще благотворен, то второй — это нечто вроде местного мистраля, сводящего с ума все живое. Эта смесь органических ароматов с чистым сероводородом способна пропитать одежду за считаные минуты. Когда она охватывает район, кажется, что пахнуть не перестанет никогда. Наверное, именно так пахнет та самая Безнадежность, ставшая героем многочисленных мемов. Но есть и другие ароматы, куда более приятные, чем отходы антибиотической промышленности. Запах шашлыка в Коломенском или на Коломенской набережной. Запах клубники из совхоза им. Ленина, распространяющийся из небольших палаток, появляющихся летом. Запах разогретой листвы — и запах воды на набережной, служащей местным жителям для оздоровительных прогулок.

Река и другие берега

Если смотреть на карту, то Нагатино — это полуостров на реке. Москва-река и пытавшиеся ее приручить люди здесь сделали много интересного, например тут есть настоящие острова, названные Перервинским архипелагом. Их территория подведомственна «Мосводоканалу» и носит еще одно общее название — поселок Шлюзы. Попасть сюда непросто — нужно либо идти по перервинскому шлюзу, либо добираться вплавь. В обоих случаях строгая охрана заметит и непременно потребует пропуск, который выдает «Мосводоканал». В самом поселке — полное отсутствие урбанизации и тем более реновации: здесь одно- и двухэтажные домики работников водопроводного предприятия и даже указатели улиц не менялись, кажется, с 1960-х. По берегам — густые заросли приречных кустов и деревьев. Один из островов почти необитаем и носит название Бобрового из-за невероятно расплодившихся здесь очаровательных грызунов: в отсутствие хозяйственной деятельности людей ею занялись зубастые существа, чьими хатками застроены острова.

Есть и совершенно жилой — правда, полуостров — на другом берегу от Нагатино, связанный с левым берегом Москвы-реки двумя мостами и территорией бывшего автозавода ЗИЛ. Называется этот полуостров, не запутайтесь, «Нагатинская пойма». Его добрую половину занимает парк развлечений «Остров мечты», воплощающий собой так и не воплотившуюся мечту о русском Диснейленде, другую — жилой комплекс Nagatino i-Land, воплощающий мечту покупателей элитного жилья о собственном острове.

Здесь множество затонов, затончиков, спрямлений и запруд — вода в Нагатино входит, врезается в текст жилой застройки прудами и протоками, диктует пейзаж району. При этом сам район смотрится в другие берега и соседние районы как в зеркало и как будто сравнивает себя с другими — так деревенская барышня ревниво осматривает наряды подружек на танцах. Изумительных ночных пейзажей Нагатинской набережной не было бы без похожих на жирафов кранов сурового Южного порта на далеком другом берегу акватории (в отличие от ставшего пассажирским Северного и почти полностью исчезнувшего Западного Южный порт вполне успешно работает и держится, так сказать, на плаву), неонового свечения вывесок расположенных в Технопарке банков — красного Альфа-Банка, зеленого «Сбера» и желтого «Райффайзена», а также теплых окошек шестнадцатиэтажек левобережных Печатников. И с недавних пор этот пейзаж дополняет пластмассовый замок того самого «Острова мечты», отчаянно диссонирующий с нежной индустриальностью доламываемых (виноват, реконструируемых) территорий бывшего ЗИЛа. С нагатинского берега он напоминает гигантскую игрушку, выпавшую из гигантского же мешка с подарками в самом неподходящем месте.

Местное сообщество, метро и реновация

Нагатинцы уже не те, что раньше — за прошедшие с тех пор годы район, кажется, пережил-таки джентрификацию: как будто потомки бывших зеков сдали квартиры ценителям здешних холмов и видов и счастливо уехали жить на садовые участки. При этом оставшиеся маргиналы не перемешались до однородной массы: в потайных уголках (например, на неблагоустроенном участке Нагатинской набережной за поворотом ее проезжей части) района до сих пор можно встретить прячущихся от патрулей Росгвардии алкашей, как будто сошедших с экрана журнала «Фитиль» времен антиалкогольной кампании, а задержавшись летней ночью в гостях у своих друзей на Якорной улице — слышать пьяные крики местной молодежи откуда-то из глубины дворов.

Но в целом местное сообщество, если судить по районным группам, обожает свой район и отчаянно и сплоченно воюет с любыми попытками нерадивых «Жилищников» что-то перекопать, испортить или срыть. В борьбе участвуют и два коренных нагатинца — глава «Левого фронта» Сергей Удальцов и его супруга Анастасия, активистка КПРФ и кандидат от этой партии в Госдуму.

Сейчас один из главных предметов беспокойства моих сплоченных земляков — строительство в районе двух станций БКЛ — «Кленового бульвара» и «Корабельной» (бывш. «Нагатинский затон»). Последнюю строят открытым котлованом практически на берегу реки и в считаных метрах от жилых домов по одноименной улице. По утверждениям местных, грунты здесь ненадежные, и они по-настоящему опасаются, не покроется ли их дом трещинами из-за движения почв. Лично для меня косвенным доказательством обоснованности их опасений по поводу нагатинских грунтов служат наспех замазанные трещины на моем родном доме на улице Высокой, находящемся на порядочном расстоянии от этих стройплощадок.

Пришествие сюда метро — власти догадались, что на целых два больших района маловато двух станций метро в разных концах Нагатино, «Коломенской» и «Нагатинской» — конечно, связано с реновацией. Она в районе довольно агрессивная — на той же Корабельной улице уже вырос целый квартал ярко раскрашенных реновационных домов. На фоне естественной красоты застрявшего в прошлом района эти дома выглядят упавшим с неба островом мечты (грамотная инфраструктура с велодорожками и кафешками позволяет здесь чувствовать хотя бы минимум уюта). Впрочем, когда-то именно так, видимо, на фоне кирпичных сталинок выглядели и модернистские брежневские новостройки, которыми район уставлен более чем наполовину, а эти самые сталинки — на фоне (почти исчезнувших сейчас) конструктивистских домов конца 1920-х — начала 1930-х. В Нагатинском затоне много реновационных стройплощадок, так что одной Корабельной дело явно не ограничится.

Но мое любимое Нагатино переживет и это. Оно застыло в условном собирательном прошлом, в состоянии превращения из подмосковного городка со сложной судьбой в московский район — это самая что ни на есть Москва, но сохранившая совершенно немосковскую сетку улиц и немосковскую же размеренность. Здешние дворы все равно выглядят как декорации к детским фильмам 1980-х про советскую школу, а небольшие продмаги не сдаются под напором «Перекрестков» и «Пятерочек» и работают как будто на тех же местах, что и в 1980-е; даже злые с похмелья грузчики на их задних дворах как будто те же самые, с поношенными прическами «Сессон» на начинающих лысеть головах. Стоит кончиться плитке — как свое берут трава и деревья, стоит кончиться улице — как начинается холм с непременными железными лестницами, ведущими вниз к реке или вверх в район с его голубятнями, мастерскими и маленькими магазинами. И, кажется, тот, кто разливал по районам южную благодать, пролил на Нагатино слишком много. Ну или по крайней мере не поскупился.

Фото: Владимир Зуев