О чем первым делом спросят друг друга два настоящих щукинца, если судьба вдруг столкнет их лбами в кафе, магазине или на вечеринке у общих знакомых? «Ты на каком маршале живешь?» Ну или «C какова ты маршала?» как вариант для любителей пива и семян.

Смысл шутки становится понятен, если взглянуть на местную топонимику: не район, а какой-то учебник военной истории. Главная артерия — переходящие друг в друга улицы Маршала Василевского и Маршала Бирюзова, параллелью которой служит улица Маршала Рыбалко, их связывает улица Маршала Конева, от которой отходит улица Маршала Мерецкова, пересекающаяся с улицей Маршала Соколовского, рядом с которой еще есть улица Маршала Вершинина, и все они впадают в улицу Народного Ополчения. Помимо «маршалов» на местной карте имеются еще и «академики»: Курчатов, Ермольева, Гамалея, Бочвар. Есть улица Ротмистрова, почему-то без приставки «маршал», хотя свою военную карьеру он закончил как раз Главным маршалом бронетанковых войск. Есть еще улица в честь так и не сподобившегося маршальских звезд Берзарина, первого военного коменданта Берлина, погибшего на боевом посту, как говорят злые языки, в результате пьяной езды на мотоцикле. И настоящей белой вороной в общем ряду смотрится улица Максимова, не академика и не носителя больших звезд, а скромного партийного деятеля, члена президиума Моссовета и замнаркома внутренней и внешней торговли, расстрелянного в октябре 1937 года.

С транспортной доступностью здесь тоже все неплохо, во всяком случае получше, чем у иных московских окраин. Район нанизан на ось «Октябрьское Поле» — «Щукино», а на его восточной границе висят еще и две станции МЦК — «Стрешнево» и «Панфиловская». Свое путешествие я собираюсь начать именно со «Щукинской», чтобы сразу же выйти к знаменитой «Стене граффити» вдоль улицы Василевского. На самой станции глазу не за что зацепиться — это самая обычная, построенная по проектам еще хрущевских времен «сороконожка» с отделкой из самых дешевых сортов мрамора и анодированного под бронзу алюминиевого профиля.

А на поверхности меня ожидает глобальное разочарование — «Стены граффити» больше нет. В далеком 2012 году — сейчас кажется, что это было совсем в другой жизни и даже в какой-то другой стране — в Москве проводился фестиваль MOST (Moscow Street Art Festival), а вдоль первой линии нечетной стороны улицы Маршала Василевского тянулся построенный еще в советские времена комплекс гаражей, наводивший общее уныние и придававший главному щукинскому проспекту вид откровенных задворок. За пару лет уличные художники превратили его в выставку под открытым небом, ставшую одной из главных районных достопримечательностей. Рисунков было множество, большинство — на тему космоса и научного прогресса: стартующий «Буран», космические станции «Мир» и МКС, виды городов будущего, а портрет женщины с развевающимися золотыми волосами на фоне футуристических построек так и вовсе вошел во все учебники и путеводители. А потом местная управа взяла и все уничтожила, как это случилось и со всем остальным московским стрит-артом.

Чтобы не вгонять щукинских жителей видом голых стен в окончательное уныние, поверх былых шедевров был по-быстрому намалеван разляпистый пейзаж как с этикетки дешевого портвейна. Смотреть на него до такой степени тошно, что я невольно ускоряю шаг.

Военный городок и пилюли бессмертия

Щукино стало Москвой относительно недавно. Еще в 1930-х годах административная граница города проходила как раз по нынешним улицам Василевского и Бирюзова и дальше уходила на юг к Хорошевскому шоссе и Окружной железной дороге. Западнее этой линии лежали гигантские пустые пространства — печально знаменитое Ходынское военное поле и бывший артиллерийский полигон, заброшенный после революции и успевший с тех пор порасти обильным подлеском.

Военной столицей Российской империи был Санкт-Петербург. Под исполнение этой функции там имелась сложившаяся инфраструктура: Литейный проспект был сплошняком застроен гвардейскими казармами, а у всех сдающих жилье внаем именно офицер считался самым выгодным и престижным квартирантом. В Москве же ничего подобного не было, и когда столица переместилась сюда, а Красная армия начала обрастать собственными академиями, управлениями и штабами, возникла проблема. Приезжавшим в столицу военным приходилось конкурировать за каждый квадратный метр с растущей как снежный ком новой советской бюрократией. Краскомы принимали ордера на крохотные комнатушки, арендовали отгороженные простынями углы, жили друг у друга на головах и ждали у моря погоды. Чтобы хоть немного сгладить портящий всех москвичей квартирный вопрос, по всему городу начали закладывать новые общежития и целые жилые комплексы. Одним из таких и стал военный городок, построенный в 1935–1936 годах при Тушинском аэродроме для комсостава частей столичного гарнизона и преподавателей военных академий и давший начало тому Щукино, каким мы его знаем.

Изначальный проект был рассчитан на 10 тыс. жильцов, но жизнь, как всегда, внесла коррективы, так что к началу войны новый жилой массив вмещал не более 4 тыс. обитателей. Большинство домов было построено из шлакобетонных блоков, а то и вовсе из дерева. На долгую эксплуатацию все это, разумеется, не рассчитывалось, так что в 1970-х их почти все посносили, заменив на брежневские панельки с улучшенной планировкой. Но здания вдоль будущей улицы Маршала Василевского, в те времена называвшейся 5-й улицей Октябрьского Поля, вполне сохранились.

Взгляд городского туриста первым делом привлекает дом №13 — авангардная блочная пятиэтажка по проекту Николая Рипинского с гигантским трехэтажным проездом по центру, остекленными «барабанами» лестничных клеток и прогулочной крышей. В маленькой постройке, расположенной над центральным «барабаном» и похожей на домик Карлсона, когда-то находилась обслуживавшая весь военный городок телефонная станция — коммутатор Д-4-00-11, а дальше нужно было назвать барышне добавочный. Присущих московскому конструктивизму сплошных «ленточных» окон у этого дома уже нет, зато есть колонны с намеком на ордер и ажурные балкончики, превращенные жильцами в разномастные лоджии. Интересный факт — в довоенные времена это было единственное на весь военный городок здание, имевшее собственный номер дома. Местные адреса писались так: «Москва, Покровско-Стрешнево, ул. Щукинская, д. 26», а далее шли корпуса, от 1-го — это и был нынешний 13-й дом по Василевского — до 28-го.

Или вот еще одна маленькая деталь довоенного московского быта — изначально те самые гаражи, на которых потом нарисовали «Стену граффити», были гигантским дровяным складом, к которому подходила отдельная ветка железной дороги. Отапливались первые щукинские жители либо дровами, либо углем, а пищу готовили в основном на керосине, как, впрочем, и пол-Москвы в те времена.

Пару дому №13 составляет еще более монументальный №15, построенный в 1940 году по проекту Татьяны Рерих, второй жены младшего брата нашего знаменитого художника-визионера. Это уже типичная элитная сталинка, грандиозная и тяжеловесная, лишенная даже малейшего намека на авангард и задуманная как своего рода административно-хозяйственный центр всего военного городка, где находились почта, отделение милиции и Военторг.

Еще один любопытный дом из этой серии — №12 по улице Маршала Новикова, выстроенный в форме буквы П, с полузакрытым двором-курдонером, в центре которого стоял утопавший в зарослях небольшой памятник Ворошилову. В позднесоветские времена запятнавшего себя близостью к Сталину и ничем не прославившегося во время войны маршала заменили на круглый фонтан. Сам дом в наше время, к сожалению, подвергся достройке и превратился из четырехэтажки в шестиэтажку с мансардой.

От 13-го дома сворачиваю во дворы и выхожу к еще одной щукинской достопримечательности — заброшенному детскому саду №333. Построенный в 1934 году, помимо своей любопытной архитектуры, сочетающей черты конструктивизма и раннесталинского ампира, он известен еще и тем, что считается старейшим дошкольным учреждением Москвы. Точнее, первым зданием, построенным специально как детский сад, до этого они просто организовывались в различных случайных помещениях или на первых этажах жилых домов. Сохранился он буквально чудом — в 1990-е, когда московские власти по программе реконструкции посносили почти все сады довоенной постройки, о нем буквально забыли. К тому же здание все еще находилось на балансе Минобороны, и распоряжаться им просто так по своему усмотрению город не мог.

В 2011 году его передали московскому департаменту образования и приготовились сносить, но на пути экскаваторов железобетонной стеной встали градозащитники. В августе 2016-го здание включили в перечень выявленных объектов культурного наследия, а с февраля 2019-го его статус повысили до объекта регионального значения. Однако общий результат этой истории вышел все равно нулевым. Выявленный памятник превратился в постепенно разрушающуюся заброшку, вокруг которой можно погулять и полюбоваться, но только сквозь ограду — калитка заперта на замок, территория взята под охрану какого-то ЧОПа и постепенно зарастает сорняками. Лишь осенний листопад позволяет издалека бросить взгляд на детский плескательный бассейн, украшенный четверкой небольших бетонных слоников, которые когда-то были окрашены в розовый цвет, из-за чего в народе этот садик прозвали «родиной розовых слонов». Ну а сейчас из-за общего состояния здания и территории его называют постапокалиптическим.

Еще одна страница щукинской истории связана со Всесоюзным институтом экспериментальной медицины (ВИЭМ). Идея заключалась в том, чтобы создать уникальный центр, в котором велись бы прорывные исследования в области медицины и биологии, а их результаты буквально за углом воплощались бы в клинической практике. Планы были самыми амбициозными, от победы над всеми известными человечеству болезнями до достижения физического бессмертия. Идея пришла в голову советскому физиологу Льву Федорову, известному своими исследованиями процессов возбуждения и торможения и изменений коры головного мозга при эпилепсии. Он в свою очередь заразил этой идеей Горького. «Человек должен как выяснить тайны природы, так и создавать свои новые законы природы. Наука должна стать главным инструментом борьбы за бессмертие», — заявил склонный ко всем великим начинаниям автор «Буревестника» и ринулся на прием к Сталину. В 1934 году ВИЭМ был дан зеленый свет, и все завертелось.

В качестве основы для будущего научно-медицинского монстра решено было взять уже существовавший в Ленинграде Институт экспериментальной медицины и перетащить его в Москву, заодно соединив с Биохимическим институтом им. Баха. Под территорию будущего института было выделено несколько гектаров пустующих территорий к западу от построек военного городка.

В архитектурном конкурсе победил проект группы под руководством Николая Лансере, брата художницы Зинаиды Серебряковой, Бориса Щуко и Бориса Рериха. Время наложило свой отпечаток: из троих лидеров группы двое на момент запуска проекта сидели. Лансере в 1931 году угодил в лагерь за шпионаж, а Рерих — за контрабанду предметов искусства (точнее, за попытку переслать брату в США несколько его картин). В 1934–1935 годах их условно-досрочно освободили, и они сразу же «с колес» ринулись проектировать ВИЭМ.

Их замысел граничил с ненаучной фантастикой: территория будущего института должна была широко и привольно раскинуться от нынешней площади Курчатова аж до Москвы-реки. Поблизости собирались разместить смежные организации: новый комплекс 2-го Московского медицинского института, позднее ставшего РНИМУ им. Пирогова, Центральный институт эпидемиологии и микробиологии — тот самый НИЦЭМ им. Гамалеи, которому мы обязаны «Спутником V», и так и не созданные Всесоюзный институт санитарии и гигиены и Травматологический институт. На доставшихся им просторах Лансере и Рерих собирались возвести нечто немыслимое. Вот рисунок проекта соматической клиники — две башни по 22 этажа в каждой, соединенные горизонтальным корпусом, и это в середине 1930-х годов, когда основой механизации любого московского строительства был мужик с тачкой, а о знаменитых сталинских высотках никто и не помышлял.

Понятно, что ничего из этого не могло быть построено, и уже на стадии технического проекта большинству зданий сильно подрезали этажность. И в этот самый момент все внезапно кончилось, потому что в 1936-м умер Горький, лоббировать ВИЭМ стало некому. В дальнейшем проект окончательно заклевали медицинские академики и Наркомздрав, а после войны созданные для ВИЭМ структуры и институты растворились в недрах АМН СССР.

За то время, пока в ВИЭМ еще теплилась жизнь, для него успели построить десять зданий: главный и служебный корпуса, три лабораторных корпуса, бруцеллезную лабораторию, детскую инфекционную клинику, столовую, комплекс микробиологического института и два жилых дома для сотрудников. Впоследствии вся эта недвижимость была поделена между Институтом Курчатова и НИЦЭМ им. Гамалеи, а детская инфекционка превратилась в главный корпус госпиталя МВД.

Атом мирный и не очень

В бесконечной анфиладе осенних щукинских дворов разнокалиберные сталинки мирно соседствуют с первыми, тоже позднесталинскими опытами в типовом строительстве, ранними хрущевками, построенными еще до начала борьбы с архитектурными излишествами, и элитными кирпичными брежневками. Дома из одного советского десятилетия плавно сменяются своими наследниками из другого, не оспаривая ничье место под солнцем, и если не присматриваться, то можно подумать, что такой пейзаж был здесь всегда. Ноги сами ведут меня по известным лишь местным тропам, справа дорога уходит в лес, а впереди уже маячат постройки курчатовского Академгородка.

Городок невелик, так себе жилой комплекс — всего-то на 60 квартир, скомпонованных в две трехэтажки и одну четырехэтажку с выходом в Парк генерала Жадова. В четырехэтажке первый этаж был отдан под закрытый гастроном, обслуживавший только сотрудников Курчатовского института. Сейчас там находится Музей быта советских ученых, но так как на территории идет реконструкция и все закрыто, то я просто прохожу дворик насквозь, тем более что экспозицией можно полюбоваться только по предварительной записи и в составе организованной группы.

Напротив, на углу улиц Максимова и Маршала Новикова, красуется роскошная сталинка из двух корпусов, соединенных аркой. Построена она была по проекту Андрея Ростковского, автора высотки на Котельнической набережной. Историки архитектуры и москвоведы до сих пор ломают копья насчет того, не является ли этот дом слегка измененной копией своего «старшего брата», поставленного на Большой Садовой рядом с гостиницей «Пекин». Общие мотивы налицо — та же соединительная арка, башенки, да и над тем проектом вроде как тоже работал Ростковский, но пока вопрос остается открытым.

Еще Ростковский поучаствовал в работе над 161-й школой им. Сухэ-Батора (ныне — №1874), стоящей на той же улице Маршала Новикова. Точнее говоря, он доработал типовой проект сталинской городской школы конца 1930-х годов авторства Лидии Степановой, добавил арочных окон по всей длине фасада, заменил упрощенный квадратный входной портик на полукруглый с часами, расширил актовый зал и, как говорят, по личной просьбе Курчатова оборудовал под школой бомбоубежище. Строили эту школу, кстати, пленные немцы.

Атомный проект пришел в Щукино в победном 1945 году после того, как постановлением ГКО СССР от 3 декабря 1944 года было предписано собрать в Москве со всей страны лаборатории и исследовательские группы, работавшие по урановой тематике. Разместиться ученым предстояло в бренных останках уже почившего ВИЭМ. Изначально головной институт советского атомного проекта по соображениям секретности существовал под вывеской лаборатории измерительных приборов АН СССР. Название «Институт атомной энергии» появилось только в 1956 году, а имя Курчатова ему присвоили в 1960-м. Помимо лабораторных корпусов Курчатовскому институту отошла роскошная столовая ВИЭМ на улице Рогова, где секретным атомным физикам сделали клуб, ныне — Дом ученых им. Александрова.

Кроме многоквартирных домов щукинского Академгородка для особо ценных академиков строились коттеджи вдоль нынешних улиц Рогова и Пехотной. Самым-самым выделяли особняки на одну семью, большинство домов были двухквартирными, но встречались и небольшие многоквартирные постройки на восемь семей. Не было среди них лишь особняка самого Курчатова — ему категорически запретили покидать территорию института, и дом для него архитектор Жолтовский построил прямо там. По большей части академические коттеджи были деревянными, и лишь 16 — из кирпича. Несмотря на то что Щукино в 1940 году формально вошло в черту Москвы, эта часть района все еще оставалась типичной подмосковной деревней с придорожными канавами и палисадниками. Рядом тек Соболев ручей, через который в районе нынешней улицы Гамалеи была устроена запруда, а на берегу стояла теплица, где выращивались цветы. Когда в 1960-х годах район превратился в зону сплошной застройки, коттеджи по улице Рогова исчезли. Остались лишь старое полуразрушенное бомбоубежище да пара невзрачных и наглухо заколоченных строений, мимо которых пройдешь и даже не подумаешь, что в них когда-то жили люди. На Пехотной, наоборот, почти все сохранилось, и можно прийти и полюбоваться на коттедж Александрова или на музей-усадьбу чернобыльского героя Легасова. Можно даже купить себе кусочек легенды о великой советской науке, правда, уже перестроенный в современный особняк, всего за каких-то 718 млн рублей.

Улица Рогова приводит меня к тому самому академическому ДК, напоминающему античный храм в честь научной музы, ну или так мог бы выглядеть храм Разума времен Великой Французской революции. Сцена ДК еще помнит торжественный концерт в честь 300-летия воссоединения Украины с Россией, а также почти всех знаменитостей второй половины советской истории: Шнитке, Рихтера, Ростроповича и Галину Вишневскую, Вознесенского, Ахмадулину, Высоцкого, Смоктуновского, Янковского и Леонида Филатова. Главный научный институт страны получал все лучшее, в том числе и в области культуры, разве что звезды балета Большого тут не танцевали.

Ну а там, где для души, должно быть и для тела, потому рядом с Домом ученых разместился небольшой спорткомплекс. Разумеется, курчатовский стадион не может называться просто стадионом, нет, там, за чугунной калиткой, начинается «спортивно-интеллектуальное пространство». Прокачать мускулатуру и интеллект можно при помощи парочки теннисных кортов, крытой хоккейной коробки и площадок для мини-футбола и баскетбола.

Дальше начинается кусок обычной позднесоветской застройки. Случайно свернув не туда, я оказываюсь в тисках улицы Максимова — асфальтовой полоски, идущей меж двух сплошных линий желтых заборов, увенчанных спиралью Бруно. То, что слева — это все еще территория Курчатника, справа — Институт неорганических материалов. Идеальная декорация для шутера в стиле киберпанк, вот разве что общее впечатление нарушает многочисленное семейство, куда-то бодро несущееся на самокатах. Этот конец улицы Максимова упирается в перекресток с улицей Генерала Берзарина, рядом с которым стоит местное управление полиции, больше похожее на особняк доктора Зло.

Улица Берзарина в этих местах — сплошной ряд шедевров сталинского неоклассицизма, но подойти к ним и рассмотреть все детали вблизи не получится. Все это здания закрытых институтов, в основном относящихся к структуре «Росатома», спрятанных за заборами в два человеческих роста с решетками поверху. Здесь Щукино уже почти что кончается, осталось пройти еще пару сотен метров по прямой — и я окажусь в Хорошево-Мневниках. Разворачиваюсь в другую сторону и иду смотреть на новостройки.

«Итальянцы» и «Вкус-Няши»

Хоть Щукино давно уже перестало быть окраиной и вообще без пяти минут центр, оно все равно страдает от той же беды, что и спальные районы — от внутренней пустоты. Вся социальная жизнь, заведения и прочее здесь сдвинуты к станциям метро, а между ними зияет пустота, заполненная в основном подвальчиками, торгующими пивом навынос, и всевозможными «кафе при магазинах» с названиями вроде «Доктор Кебаб — вкус Востока» или «Вкус-Няша». Последнее явно претендует на золотую медаль в категории «неудачный нейминг», тут разве что поклонник аниме или почитатель литературного таланта покойного философа-националиста Константина Крылова зайдет, чтобы сделать селфи на фоне вывески и вдоволь посмеяться. А кроме этих мест нет почти ничего. Вот потому можно сколь угодно ругать современную застройку за ее вопиющую безвкусицу, но в такие места современные жилые комплексы, на первых этажах которых открываются современные кофейни, барбершопы и бары, волей-неволей, а приносят цивилизацию. И чтобы куда-то пойти, уже не нужно ехать в центр или тащиться до метро или ближайшего ТЦ, и как-то само собой образуется районное комьюнити и вообще все вокруг как-то меняется.

Меня как раз начинает подстегивать не только краеведческий, но и физиологический интерес — все-таки я брожу по этим местам уже три часа, хочется и дать отдых ногам, и осмыслить увиденное, и чашечку кофе, и чего-нибудь съесть. С этими мыслями я добредаю как раз до окраины ЖК «Октябрьское поле». Девелоперы тут размахнулись аж на целый город в городе — за «Октябрьским полем» торчит еще парочка корпусов «Дом.РФ», а за ними, ближе к улице Ротмистрова, начинается «Театральный квартал», похожий совсем не на театр, а скорее на Нью-Йорк 1930-х из нуарного фильма. Посередине еще сохранились остатки пустыря и почти ушедшие в землю проржавелые рельсы — не по ним ли к дому 13 на Василевского возили дрова? Оглядываю первые этажи, кафе вроде есть, но кормят в нем в основном готовой сухомяткой из холодильника. Все пространство вокруг этих комплексов вдоль и поперек иссечено заборами, загоняющими местных в самую натуральную резервацию.

В тягостном недоумении я выхожу на улицу Расплетина, где стоит успокаивающий эстетическое восприятие ряд позднесталинок и раннехрущевок 1950-х годов. Тут, конечно, почти нет старых лепных вывесок, как на улице Маршала Василевского, но тоже есть на что посмотреть. Особенно хорош дом 2 — облицованная серым камнем до верха третьего этажа, пусть и небогато украшенная, но очень гармоничная пятиэтажка, ей разве что плюща по фасаду не хватает. Гугл говорит, что где-то неподалеку находится остерия «Итальянцы». Кстати, знаете ли вы, чем отличается остерия от траттории? Вот и большинство московских рестораторов не в курсе, и даже в «Википедии» не написано, что остерия помимо кухни должна предлагать комнаты на ночь. Но с неймингом московских заведений вообще беда, и эта путаница еще не самое страшное.

Захожу, сажусь за столик, и минут через пятнадцать мне уже несут салат, карбонару и кофе. Помимо весьма небольшого выбора собственно итальянских блюд (примерно пять паст и такое же количество пицц) основную часть меню «Итальянцев» занимают бургеры, плюс некий усредненный московский общересторанный набор. Но у местных за неимением лучшего это явно культовая точка для тихих посиделок и семейных праздников.

Покинув остерию, я делаю буквально два шага вперед и застываю как соляной столб. От перекрестка с улицей Маршала Вершинина на меня выкатывается ЖК «Новая звезда». Сталинианс, краснокирпичная промышленная готика, классицизм, венецианские палаццо, византийщина, лужковщина и минареты — все это смешалось в одном сооружении. Выходящий на перекресток угол здания оформлен гигантских размеров полукруглым портиком, подпирающим прогулочную галерею. Над ней нависает целая «этажерка» из полукруглых чугунных балконов, которая завершается еще одной колоннадой на три следующих этажа. За портиком прячется вход в местное управление по борьбе с наркотиками, и стоит признать, что ему там самое место. Около автомобильного въезда стоят две чугунные пушки на колесных лафетах, как будто тут и без них «Новая звезда» не дотягивала до нужной отметки пафоса и стиля «дорого-богато».

Если сделать от остерии пару десятков шагов и посмотреть налево, то можно узреть две серые башни, похожие одновременно на доходные дома в псевдоготическом стиле и на постройки немецких фольварков. Монументальные двускатные крыши раскрашены так, чтобы издалека выглядело похоже на черепицу, но при включении зума на телефоне морок сразу же рассеивается. Вообразили себе нечто похожее? А теперь мысленно увеличьте это сооружение до 25 этажей. Все это называется ЖК «Эльсинор». Бедный Йорик, то есть Гамлет!

От красот шедевров стиля «капиталистический романтизм» у меня скоро пойдет кровь из глаз, так что приходится ускорить свой шаг в сторону улицы Народного Ополчения. В этой ее части особо не на что смотреть — просто ведущий к метро широкий проспект, типичный для послевоенных московских районов. Вот разве что местные очень любят пиво: за моей спиной неоном полыхают вывески магазина «Мир пива», а через дорогу зовут и манят бар 69 Pints и «Магазин пивной культуры». Что ж, видимо, пивная культура в Щукино и впрямь стоит на недосягаемой высоте.

А вот за перекрестком с улицей Маршала Бирюзова уже можно прогуляться и посмотреть на то, как современные дома и ТЦ спорят с монументальными сталинками и безнадежно им проигрывают, хоть фасады старых домов и «убиты» начисто обилием вывесок, а разместившийся в одном из них местный «Дикси» так и вовсе изуродовал весь первый этаж своим серым пластиковым сайдингом. За величественной колоннадой прячется внутренний двор с самым настоящим действующим фонтаном, украшенным бронзовым орлом, очень похожим на те настольные статуэтки, что в свое время стояли в витрине чуть ли не каждого второго московского антикварного магазина. Рядом, окруженная зарослями, притаилась детская площадка, оформленная в морском стиле, а по углам стоят небольшие декоративные белые пушечки, видимо, как напоминание о военном прошлом района.

На улице уже явно темнеет, пора спускаться в метро. Насколько же огромным получился мой рассказ, а ведь если судить по карте, то посмотреть я успел меньше половины района. Но, несмотря на свои действительно внушительные размеры и обилие всевозможных институтов и казенных учреждений, Щукино умудряется оставаться каким-то удивительно камерным и очень уютным. Возможно, это ощущение возникает благодаря сохранившимся ансамблям старой застройки, которые пока еще никто не додумался проредить «вставными зубами» современных ЖК, как это случилось в тех же Хамовниках. Но руки московского девелопмента уже сюда протянулись, и остается лишь надеяться на то, что они окажутся коротки и Щукино хотя бы в общих чертах, но сохранит свой уникальный облик.

Фото: Дима Жаров