Вот я иду, шагаю по Москве и понимаю, что никакой Москвы до нынешнего дня не видела и не знала…  То есть абсолютно!

Москва для меня, писателя, прожившего всю свою жизнь на Урале, была лишь местом исполнения срочных дел. Я вечно здесь куда-то бежала — то на встречу с читателями, то на рандеву с издателем, то на вручение литературной премии. Получала гонорар в редакции одного журнала, в другой передавала счастливчику посланный с оказией диплом, на бегу пила кофе с подругой и с огромным облегчением отправлялась домой, в очень комфортный для жизни город Екатеринбург. Ну еще могла «прихватить» по дороге какую-то выставку или спектакль, засим точно все.

Восхититься переменами в столице — или ужаснуться ими, заблудиться в незнакомом районе, даже просто поднять голову вверх, чтобы встретиться взглядом с каким-нибудь атлантом, — на это не хватало ни времени, ни сил, ни желания. Популярное высказывание о том, что «Москва — город не для жизни», трансформировалось в более мягкое «не для моей жизни», хотя смысл от этого не менялся.

Но вот сложилось так, что начиная со 2 сентября я здесь живу, а не просто перебегаю от пункта к пункту в списке дел, чтобы иметь возможность сладострастно вычеркнуть вечером все до одного. Несколько дней назад я собрала чемодан и улетела в Москву вслед за младшим сыном — вчерашним школьником и юным вгиковцем. Сыну — восемнадцать, в этом возрасте перемены почти всегда в радость. Мне — несколько больше, поэтому я до сих пор не очень понимаю, как тут оказалась и что теперь с этим делать.

А когда не очень понимаешь, что делать, надо идти гулять, потому что в ногах, может, и нет правды, но есть какая-то особая способность переключать мысли с панических на конструктивные. Гуляя по Екатеринбургу, я придумала много сюжетных поворотов для своих текстов. Гуляя по Москве сейчас, я впервые за тридцать с лишним лет знакомства с нею начинаю вглядываться в этот город…  Как сквозь туман проступают здания, они складываются в ансамбль и рассказывают истории, скрывающиеся буквально за каждым топонимом, что звучат для уральского уха так странно! Особенно тяжело с орфоэпией — ну почему, почему СтрогинО и ЩЕрбинка? (Москвичи, впрочем, нашу уральскую РевдУ зовут исключительно РЕвдой, а ПышмУ — ПЫшмой, видимо, по аналогии с пышкой, так что умерим пыл).

Раньше я гуляла (если можно было назвать прогулками короткие перебежки до ближайшего музея) по Москве только там, где организаторы поездки закажут мне гостиницу: поселят в «Советском», значит, есть шанс дойти до Музея русского импрессионизма. Определят в «Космос», тогда все пути ведут к ВДНХ. А где Москва-то здесь? Где мои собственные московские впечатления?

Теперь я могу без всякой цели приехать, например, в Донской монастырь и бродить там среди роз и старинных могил, пока обедать не позовут. Или столкнуться с памятником Шухову на Сретенском бульваре и вскоре после этого встать как вкопанная у сказочно изукрашенного доходного дома церкви Троицы на Грязех. Вполне возможно, я пробегала здесь бодрой рысью много раз, но никогда не поднимала глаза кверху. А там — чудеса чудесные, зверье сказочное, к фасаду прилепившееся! И растения невиданные, с 1909 года каменно цветущие! И вообще вроде бы этот дом засветился в каком-то старом советском фильме из любимых — чуть ли не в «Подкидыше». Надо бы спросить у моего вгиковца. И пересмотреть все фильмы, снятые в Москве. И выучить наконец имена всех бульваров, а то, позорище, парижские знаю, а здесь то и дело взываю к навигатору.

Помимо приятных своей бесцельностью прогулок я шагаю по Москве в поисках квартиры для временного обитания. Точнее, шагала: вот уже третий день как мы приземлились в двадцати минутах неспешной ходьбы до исторического здания ВГИКа. Мне здесь нравится — никаких следов чужой жизни, белый лист, чистые стены и ни одной книги под рукой (вот оно — счастье писателя!). Но и другие дома, квартиры, в которые я приходила в надежде, что мы с ними друг другу понравимся, добавили моей теперь уже Москве штрихов и деталей к портрету. И еще я поняла, что не смогу жить на улице с некрасивым названием — и что даже близость метро здесь ничего не решает. Всеобщая одержимость метро меня вообще пугает, но это, наверное, потому, что я впервые за двадцать лет осталась без машины и потому уже завтра пойду осваивать каршеринг. Сразу после того, как куплю в свою-чужую пустую кухню лопаточку для переворачивания оладий и блинчиков, а то вчера мне пришлось использовать для этого китайские палочки для еды, случайно обнаруженные в чемодане.

Мы с сыном сверяем впечатления ежедневно. Он отмечает, что в Москве меньше собак, чем в Екатеринбурге — у нас человека без собаки на улице встретить сложнее, чем наоборот. Я говорю, что смотреть здесь на людей интереснее — это же Вавилон, и чуть ли не каждый приехал сюда со своей историей, отпечатанной на лице, как морщина от смятой подушки. Подавальщица в кафе, пользуясь тем, что клиентов мало, отчитывает сына-первоклассника за то, что «не старался в школе» (а дней-то тех школьных прошло всего ничего!), и он горько плачет, роняя слезы в картофель фри. Мужик в вагоне метро держит толстого покорного кота на руках так, что кот свисает чуть не до полу, но стоически терпит жестокое обращение с животным. А я — иду, шагаю по Москве и думаю о том, что здесь меня ждут новые истории.

Фото: Татьяна Либерман