В октябре Москва отмечает юбилей: исполняется 10 лет правления Сергея Собянина. Чтобы в полной мере оценить произошедшие при нем перемены, нелишне вспомнить, каким наш город был прежде, при казавшемся вечным градоначальнике «в кепке» — Юрии Лужкове.

Трудно сказать, что уродовало исторический облик Москвы сильнее: новострои с аляповатыми башенками и балясинами, составлявшие основу лужковского стиля, или хаос из безвкусных рекламных щитов и вывесок, исполненных в традиции кто во что горазд и напрочь закрывавших фасады оставшихся исторических зданий.

Улицы лужковской Москвы были затянуты паутиной из проводов и забиты стихийными парковками. На тротуарах снег, смешанный с грязью, образовывал вязкую жижу, в которую по щиколотку проваливались прохожие. Через эти адские потоки прокладывали мосты и понтоны из досок, ящиков и картонок.

Московские улицы были уставлены ларьками, торговавшими всем подряд. Сигаретами, пивом, водой, кассетами, чулками, консервами, хлебом, водкой, шоколадками и брелоками. Все это можно было купить в любое время дня и ночи примерно с равным шансом отравиться паленкой или столкнуться с окололаречной экономикой гоп-стопа.

Дворы спальных районов были заставлены уродливыми гаражами-ракушками. Их раскрашивали ржавчина и любители граффити. Они источали миазмы отхожего места. Дети лазали по этим гаражам, потому что места для других форм досуга они им не оставляли.

Извечное русское стремление к воле проявлялось, в частности, в том, что отовсюду неслось какое-то адское музло. Каждый был волен ставить любимый шедевр эстрады, шансона или рейва на полную громкость. И многие, словно чувствуя, что скоро свободы отнимут, пользовались моментом.

В какофонии лужковской Москвы с каждым годом все сильнее звучал мотив точечной застройки. Под конец правления крепкого хозяйственника одновременно в столице тлело по 200 социальных конфликтов, большинство из которых было связано с точечной застройкой. Несмотря на это, Лужков был популярен в народе благодаря политике, которую называли лужковским социализмом. Москва доплачивала своим бюджетникам и пенсионерам, предоставляла льготы специалистам и студентам. В голодные годы свободы и демократии такое ценили.

Казалось, так будет всегда. Но в сентябре 2010 года на центральных каналах неожиданно вышло несколько фильмов, критиковавших московского градоначальника. «Дело в кепке» назывался один из них. Анонимные источники в Кремле рассказали журналистам, что Лужков покусился на святое: попытался столкнуть президента Дмитрия Медведева с премьером Владимиром Путиным. И этого ему не простят. Действительно, 28 сентября 2010 года Лужков был официально лишен президентского доверия и отправлен в отставку.

Транспорт и инфраструктура

Став мэром, Собянин огляделся вокруг и увидел, что «самый видимый дисбаланс в развитии Москвы» — это транспортный кризис. Город намертво стоял в пробках. С 2000 по 2006 год число частных автомобилей выросло с 2,6 млн до 4 млн штук. Они мешали друг другу и почти не ехали. Сервис «Яндекс.Пробки» свидетельствовал: длина пробок ненамного меньше совокупной длины городской улично-дорожной сети. В 2013-м Москва по длине пробок заняла первое место в мире. Средняя скорость передвижения на автомобиле снизилась до 18 км/ч.

Прежняя администрация строила дороги и развязки. Но длина пробок росла быстрее, чем длина улиц (в конце 2000-х московская дорожная сеть составляла 4400 км, а пробки в пиковые дни достигали 3600 км).

С 2013-го в Москве вводится платная парковка. Это стоит недешево — за первые два года мэрия вложила в проект 16 млрд рублей, а получила платежей лишь на 3,5 млрд. Но у обычных москвичей другая бухгалтерия: с них теперь берут и по 40, и по 80 рублей (а к 2020-му максимальная цена парковки достигает 380 рублей в час) там, где раньше они парковались бесплатно. Только осенью 2015-го проходит 12 митингов против платной парковки. Но власти мужественно игнорируют и возмущение горожан, и нагрузку на бюджет. И уже к концу 2015-го появляются первые успехи: между Бульварным и Третьим транспортным кольцами скорость движения выросла на 7–10%. В среднем по городу автомобилисты к концу 2016-го выжимали аж 51 км/ч. Средние ежедневные потери времени горожан из-за пробок сократились с 57 до 43 минут в день. А к 2017 году Москва выбыла из списка десяти мировых городов с самыми длинными пробками.

Но гражданам все равно было нужно добираться из точек А в точки Б. Мэрия импортирует с Запада хорошо забытую советскую социальную технологию: развитие общественного транспорта. Правда, первые шаги в этом направлении были сделаны еще при Лужкове: в 2009–2010-м власти в экспериментальном порядке сделали две выделенные полосы для автобусов. При Собянине такие полосы появились почти на всех больших магистралях. В 2012-м мэр заявил о планах к 2020-му построить 76 новых станций метро. Жизнь слегка подкорректировала эти амбиции. В 2012–2020-м в строй ввели всего 56 станций (считая три, которые откроют до конца года). Но это все равно почти в четыре раза больше, чем в предыдущие восемь лет. Москва становится мировым рекордсменом по темпам строительства подземки.

Лужковская Москва была городом автомобилистов, которых теперь пытались изгнать из центра. Для этого задействовали не только общественный транспорт, но и велосипеды. Весь центр покрылся сетью велодорожек, о которых с такой завистью прежде писали возвращавшиеся из Европы хипстеры. Теперь можно было даже не лететь в Барселону или Копенгаген, а кататься прямо от Таганской набережной до «Сити». Тем более что власти установили повсюду станции аренды городского велосипеда.

Вдобавок мэрия переоборудует почти бездействовавшую грузовую железную дорогу, и в 2016-м открывается МЦК, а в 2019-м — два диаметра, по которым город можно пересечь насквозь на электричках с короткими интервалами движения. За 10 лет пассажиропоток в общественном транспорте вырос на 22%, хвастался в сентябре 2019-го заммэра Москвы Максим Ликсутов.

Урбанизм

Став градоначальником, Сергей Собянин назвал одним из своих приоритетов защиту исторического наследия Москвы. «Москва стала безусловным мировым лидером по восстановлению памятников архитектуры, — говорил он в 2015-м. — За последние пять лет восстановлено 600 объектов, 4000 фасадов исторических зданий. Таких темпов нет ни в одном городе мира». Многие улицы в центре действительно преобразились. Люди в оранжевых жилетках убрали мозаику из рекламных щитов и вывесок, распутали паутину из проводов, и взглядам изумленной публики открылись виды Солянки, Маросейки, Столешникова, Сретенки и других старинных улиц, которых никто не видел уже много лет.

Но часть «восстановленных фасадов» на практике была простым новостроем, когда старое здание полностью уничтожалось, а на его месте строилось нечто внешне похожее, но с абсолютно новым функционалом, планировкой и из современных материалов. Затем выяснилось, что часть замороженных строек времен позднего Лужкова, которые вызывали особенную ярость москвичей, разморозили, а историческую застройку продолжили уничтожать. Так, был полностью перестроен дом Волконского на Воздвиженке, который описывался в романе «Война и мир», снесен флигель усадьбы Шаховских-Стрешневых на Большой Никитской и многие другие уникальные памятники. Причем власть сделала все, чтобы москвичи никак не могли повлиять на судьбу культурного наследия в своем городе.

«Собянин выстроил такую систему, что спасти памятник архитектуры через легальные инструменты просто невозможно, — говорит координатор Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК) и бывший муниципальный депутат Елена Ткач. — Публичные слушания переведены в электронный формат, и департамент информационных технологий сам решает, какие дома могут голосовать, а какие нет. Это порождает обычную фальсификацию. Теперь роль играет не мнение жителей по поводу стройки, а сумма, которую заплатит застройщик. Культурное наследие сейчас уничтожают быстрее, чем при позднем Лужкове».

Собянинское благоустройство исторического центра Москвы было скорее стилизацией, чем сохранением наследия. Типичный пример — парк «Зарядье», из которого открываются фантастические виды на Кремль, но который не имеет никакого отношения к прошлому пространства, в котором его разбили.

Для создания красивой картинки нужны были жертвы. И в жертву принесли московские ларьки. Зачастую торговали они контрафактной продукцией и уходили от налогов. Но давали работу как минимум 15 тыс. человек. Новая мэрия взвесила все это и поняла, что, перенаправив потоки покупателей в крупные сетевые магазины, она извлечет больше прибыли. И приступила к поэтапному сокращению «объектов уличной торговли». Скоро чиновникам надоели постоянные судебные тяжбы. И ночь с 8 на 9 февраля 2016 года вошла в историю как «ночь длинных ковшей». Мэрия без суда признала несколько тысяч объектов недвижимости самостроем и в считаные часы снесла больше ста зданий. Впоследствии сносы повторялись еще несколько раз, и к 2017-му столица оказалась очищена от следов рыночной самодеятельности 1990-х. Многочисленные протесты предпринимателей, попытки граждан блокировать строительную технику и угрозы самосуда не возымели особого действия, хотя некоторым предпринимателям стали выплачивать компенсации за утраченные помещения, которые были ниже их рыночной стоимости в 3–5 раз. Городские пейзажи от этого действительно улучшились.

Когда Собянина только назначили, мой приятель из Тюмени (где Собянин был губернатором в 2001–2005 годах) прищурился и сказал: «Теперь будет много плитки». Как в воду глядел. С 2011 года асфальт на московских тротуарах стали систематически заменять на бетонную плитку. Почему-то Собянин был убежден, что так будет красивее. Политическая оппозиция критиковала плиточную стратегию: КПРФ в Мосгордуме требовала пустить бюджетные миллиарды на более неотложные нужды, «Левый фронт» пикетировал мэрию, требуя прекратить перманентные плиткоукладческие работы, Алексей Навальный указывал на коррупционную емкость плиточных проектов. Но почва под ногами москвичей все равно покрывалась геометрическим узором из квадратиков и прямоугольников. Иногда чиновники признавали, что плитка уложена плохо (префектура ЦАО однажды отказалась принимать работы), и инициировали новые волны реконструкции тротуаров, заменяя бетонную плитку на гранитную.

В какой-то момент к плиточной индустрии насильственного благоустройства добавилось еще и масштабное озеленение. Со временем к зелени добавили обильную иллюминацию, особенно на Бульварном кольце, Лубянке, Никольской и в остальном центре. Вульгарные пальмы в кадках в кислотном освещении постепенно уступили место переливающимся мягким цветовым эффектам и изящному ландшафтному дизайну, и прогулки по улицам стали стремительно набирать популярность. На западных туристических форумах стали писать о Москве как о роскошном городе, уличные эффекты которого не уступают Дубаю и Куала-Лумпуру.

Чтобы закрепить успех, власти приступили к созданию или восстановлению общественных пространств. В 2014-м Москва вернула себе контроль над ВДНХ, которую подвергли масштабной реконструкции. Штаб восстановления ВДНХ возглавил лично Собянин. Там открыли крупнейший в Европе каток, несколько музеев, создали образовательный кластер, ландшафтный парк и парк ремесел.

Парки стали символом собянинского урбанизма. Моделью их рекультивации была маргинальная до тех пор стилистика курортных городов. Нескучный сад и парк на Крымском Валу насытили уличной мебелью, создали там сервисы по аренде самокатов и роликов, поставили столики для шахмат, уличные тренажеры для спортсменов, облагородили зеленые насаждения. И по аналогичной модели преобразовали парки в спальных районах, от Измайловского до Кузьминок. Набережная какого-нибудь Шибаевского пруда в Кузьминках стала напоминать Ялту или Минводы. В том числе и по количеству занятых променадом или спускающих трудовую копейку в шашлычных и кофейнях людей.

Новая Москва, реновация, хорды и «человейники»

Все эти велодорожки, роскошные променады, городские пейзажи и беседки были нужны для главного — максимизации прибыли. А прибыль извлекается из потребителей. Город — это лишь цех, в котором осуществляется эта операция. Чтобы этот цех работал эффективно и бесперебойно, потребителей должно быть много, и они где-то должны храниться.

В 2012-м за счет присоединения территорий к юго-западу от МКАД вплоть до границ Калужской области площадь Москвы выросла в 2,4 раза. Официально говорилось, что на этих просторах будут размещены административные и правительственные учреждения, что разгрузит центр и изменит порочную моноцентричную структуру Московской агломерации, решив ее транспортные, инфраструктурные и экологические проблемы. Но проблем меньше не становилось, а отовсюду раздавались голоса несогласных.

Эксперты опасались, что бывшие подмосковные леса будут застроены элитными коттеджными поселками, а вот обычные дачники могут лишиться своих участков, на которых станут строить многоэтажки. Только на первом этапе власти собирались обеспечить жильем на новых землях до 2 млн человек. После полного освоения территории Новой Москвы население столицы может достичь 35 млн человек. Это станет «приговором не только малым и средним городам, но и всей России», — утверждал глава наблюдательного совета Института демографии, миграции и регионального развития Юрий Крупнов.

Только в первые годы в Новой Москве планировалось создать более 1 млн рабочих мест, реализовать крупнейшие инфраструктурные и транспортные проекты. Такая концентрация ресурсов ведет к новому витку перекачивания доходов и людей из бедной периферии в раздувшийся центр. В результате Москва может стать похожей на Бомбей — гигантский город посреди опустошенной и слаборазвитой страны. Двадцатипятиэтажные «человейники», которые шустрые девелоперы принялись кварталами возводить вдоль только что построенных станций метро в Новой Москве, красочно иллюстрируют этот социально-экономический вектор.

Строительство многоэтажных складов для человеческих тел к юго-западу от МКАД не удовлетворило амбиции девелоперов и московского руководства. В 2017-м масштабной реновации было решено подвергнуть и старую Москву. Более 5100 домов, преимущественно блочных хрущевок, было включено в эту программу. Жителей обещали переселить в новостройки в пределах их района или административного округа.

Поначалу проект пользовался большой популярностью. В 2017-м его поддерживали 67% горожан и почти 80% жителей зон реновации. Отказались от реновации жители только 452 домов. В мае 2017-го в городе прошло около 500 акций и народных сходов, на которых жители требовали включить их дома в программу реновации. В них приняли участие около 35 тыс. человек. Противники реновации во главе с оппозиционными активистами Юлией Галяминой, Дмитрием Гудковым и Екатериной Винокуровой собрали на свой митинг всего 22 тыс. человек.

Но скоро начались «сюрпризы». Иногда жителей принудительно переселяли в соседний район, дальше от метро и других коммуникаций, что вызывало протесты. Нередко дома, строившиеся по программе реновации, оказывались настолько плохого качества, что требовали реакции аварийных служб. «Все дешевое, хлипкое, убогое, шланги, люстры — страшно смотреть. Через год все начнет рушиться, плесень уже сейчас повсюду, вентиляции нет», — говорит новосел Людмила. Больше всего программа реновации была выгодна крупным девелоперам: общая жилплощадь увеличивается в 2,7 раза, до 44 млн кв. м, из которых 24 млн кв. м будет выставлено на продажу. Этажность новой застройки неизбежно растет: 37% новых зданий — выше 14 этажей. Это приводит к росту нагрузки на социальную инфраструктуру — школы, больницы, общественный транспорт. По плотности населения некоторые районы Москвы уже обгоняют Шанхай, а по жилплощади на человека город занимает третье место с конца со своими 19 кв. м.

Наряду с колоссальной застройкой в рамках программы реновации Москва интенсивно осваивает бывшие промзоны. Продолжаются и многие точечные проекты. Об одном из них, в Левобережном районе, «Москвич Mag» недавно писал: «Вместо трех жилых домов высотой 24 этажа, детского сада и спортплощадки, значившихся в изначальном проекте, хотят построить сразу восемь 35-этажных небоскребов».

Вопреки протестам жителей власти продолжают осуществлять и свои инфраструктурные проекты вроде хордовых магистралей. Стройка не прекращается, даже если она проходит через опасный радиоактивный могильник, а против нее выступают большинство жителей района, как это случилось в Москворечье. Понятно, что все это не добавляет городу социального умиротворения.

Город не для жизни

Опасения, что замена «мэра в кепке» приведет к уничтожению его модели лужковского социализма, оправдались, но совсем не так, как этого ждали. С одной стороны, Собянин сохранил и даже преумножил многие московские социальные привилегии. Пенсионеры, студенты и бюджетники получают городские доплаты и пользуются льготами на лекарства, ЖКХ и транспорт. Город запустил целый ряд новых социальных программ вроде «Московского долголетия», в рамках которого пожилые москвичи занимаются в кружках, изучают компьютерную грамотность или ходят в театры. На московских бульварах с нарастающим накалом идут разнообразные городские фестивали, охватывающие чуть ли не все формы искусств и увлечений.

Но почти с самого начала своей каденции Сергей Собянин проводил оптимизацию здравоохранения и учреждений культуры. Это вызывало глухое недовольство и вспышки открытого сопротивления. Врачи и пациенты оптимизированных больниц и поликлиник выходили на акции протеста. Но власти упрямо гнули свою линию. «Оптимизация системы здравоохранения в Москве закончилась с прекрасными результатами», — говорил журналистам в 2015-м заместитель московского градоначальника по вопросам социального развития Леонид Печатников. Сам Собянин отмахивался от оппозиции в декабре 2019-го: «Ну давайте ничего не сокращать, но тогда нам придется все население Москвы уложить толстым слоем на эти койки». К началу 2020-го почти половина коек в столичных больницах была ликвидирована. Намазывать москвичей оказалось не на что.

Коронакризис высветил и другой аспект многолетней политики московской администрации. Собянин еще в 2010-м поставил задачу создать «город в режиме онлайн». Принятая под эту задачу программа «Умный город», по данным BBC, обошлась налогоплательщикам в 500 млрд рублей. Она включала создание разветвленной системы камер видеонаблюдения и датчиков, установленных по всему городу, которая собирала информацию о ситуации на дорогах, нарушениях ПДД и пробках. К 2018-му Москва вышла на первое место в мире по уровню развития цифрового правительства: в электронный вид было переведено почти 260 госуслуг и сервисов, введена дистанционная запись к врачу, запущена интеллектуальная транспортная система управления трафиком, создан единый диспетчерский центр, в которой можно пожаловаться по любой проблеме. Город объективно стал удобнее.

Но накопление громадных массивов данных дало мэрии беспрецедентные возможности контроля. Это стало ясно, когда началась эпидемия. Введенный в Москве карантин регулировался через приложения. Люди, прилетевшие из-за границы, автоматически получали СМС с требованием пройти самоизоляцию. Врачи вместе с диагнозом устанавливали пациентам приложение «Социальный мониторинг», которое следило за их перемещениями и в случае чего нещадно их штрафовало. Для выхода из дома нужно было получать электронный пропуск через одну из систем «Умного города», который все чаще стали называть электронным концлагерем.

Разумеется, контроль за горожанами не исчерпывается требованиями медицины. В распоряжении администрации есть, например, система мониторинга СМИ и социальных сетей на предмет упоминания имени мэра — для определения «медиарисков». На серверы «Умного города» стекаются массивы сотовых данных о передвижениях абонентов, потребляемых ими услугах, совершенных покупках и просмотренном в интернете контенте. Искусственный интеллект анализирует эти массивы, чтобы порекомендовать Сергею Семеновичу «непротиворечивые управленческие решения».

Мнения и желания жителей рассматриваются как источник противоречий, способный затруднить циркуляцию капитала и инвестиций. Как и всякий технократ, Собянин полагается на искусственный интеллект и экспертов гораздо больше, чем на демократию и самоуправление. Городское самоуправление сведено к чисто декоративному статусу. Оппозиция вытеснена в маргинальное гетто. Порядок поддерживается с помощью жесткой бюрократической вертикали и полицейского аппарата. Лишь дважды за десятилетие в этой политической конструкции проступали трещины.

Первый раз это произошло в 2013 году. Тогда Собянин ушел в отставку в качестве назначенного губернатора и выдвинул свою кандидатуру на недавно возвращенных региональных выборах. Его советники тогда настояли на том, что для извлечения необходимой легитимности из подведомственного населения необходимо ввести в предвыборную кампанию элементы соревновательности. К участию был допущен enfant terrible российской политики Алексей Навальный. Его как раз в это время арестовали в Кирове по делу «Кировлеса». Протестная молодежь вышла на Манежную на крупный митинг. И произошло чудо: прокуратура сама оспорила решение суда. Навальный был выпущен и принял участие в кампании. Он провел десятки митингов в каждом районе города и набрал неслыханные 27%, но признал победу действующего мэра с его 51%. На прощание Навальный на своем итоговом митинге сказал, что время поджигать машины еще не пришло. Мандат Собянина оказался одним из самых надежных в стране.

Политический кризис в городе повторился в 2019-м в ходе кампании в Мосгордуму. Власть уже не чувствовала себя так уверенно, и к выборам не допустили большинство оппозиционных кандидатов из пула Навального. Это вызвало довольно мощное протестное ралли с целой серией массовых демонстраций и сопутствующих уголовных дел. Несколько человек до сих пор остаются в тюрьмах за участие в тех протестах. Команда Навального предложила систему «умного голосования», в рамках которой протестный электорат призывали голосовать за самого популярного кандидата не от власти. В результате «Единая Россия» получила всего 25 мандатов, а оппозиция завоевала беспрецедентные 20.

Многие увидели в кампании 2019-го символ грядущих перемен и краха властной вертикали. Но пока собянинская система устояла. Она встречает свой десятилетний юбилей. За эти годы хаотичный город эпохи первоначального накопления капитала превратился в один из самых роскошных и джентрифицированных мировых мегаполисов. И все-таки под лоском этих успехов все более явно проступают зияющие противоречия. Сверкающий центр и тесные «человейники» окраин, роскошь и нищета, удобство электронных сервисов и зловещий контроль Большого брата. Продвинутая и богатая, Москва все равно не стала городом для жизни. Она выглядит как громадный макет общества потребления, в котором красоты сохраняют музейную привлекательность для туристов, а миллионы жителей складированы в циклопических пеналах для хранения потребителей и рабочей силы, без социальных завоеваний и права голоса.