Наступает время сезонных ритуалов, предписанных годами и поколениями коллективных действий. Траты денег на подарки. Публичного подведения итогов — как будто они кому-то интересны. Обещаний на следующий год — как будто кто-то их ждет. Корпоративов — как будто пить с коллегами интереснее, чем с друзьями. Наконец, через неделю подойдет время самого странного ритуала, который предполагает, что нужно очень много есть ночью и пугать всех домашних животных в округе пиротехникой.

Ну что же делать — от празднования Нового года отказаться, кажется, просто невозможно. Разные советские традиции и тенденции уходят и приходят, но эта оказалась неистребимой. Глупо вздыхать о потере вымышленного советского лубочного рая. Он — вольно или невольно — возвращается в дома постсоветских людей по всему миру 31 декабря, только на невиданном во времена развитого социализма уровне изобилия. Елочка, зажгись, пьяный глава семьи, одевшийся Дедом Морозом, не запутайся в проводах гирлянды.

Интересно, как одни явления оказываются живучими, а другие исчезают почти бесследно. По-настоящему жаль, что исчез великий устный жанр, который процветал в советские времена и тихо умирал после 1991 года. Еще недавно анекдот был средоточием юмора и универсальным элементом коммуникации. Главной неофициальной скрепой. Можно было бы сказать «советский анекдот», но даже такой классический антисоветчик, каким была диссидент и поэт Наталья Горбаневская, писала:

А я откуда? Из анекдота,
из водевиля, из мелодрамы,
и я не некто, и я не кто-то,
не из машины, не из программы,

не из модели. Я из трамвая,
из подворотни, из-под забора,
и порастите вы все травою,
весь этот мир — не моя забота.

А я откуда? Из анекдота.
А ты откуда? Из анекдота.
А все откуда? А все оттуда,
из анекдота, из анекдота.

Но анекдота больше нет. Сегодня смешат стендап, телевизионные жанры, выросшие из коммерциализированного КВН, и визуальные мемасики.

Почему так произошло? Это подробно объясняет филолог и культуролог Вадим Михайлин (более известный читающей публике как переводчик, например, Лоуренса Даррелла) в книге «Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции».

Книга Михайлина — очень интересный текст, который находится если не между жанрами, то между аудиториями — ученой и широкой. Это научное исследование, которое написано на профессиональном филологическом языке: «Из всех синантропных видов, освоившихся в позднесоветском зооморфном анекдоте, кот, пожалуй, — персонаж наиболее диффузный». Но этот научный труд по своей живости адекватен исследуемому материалу (глава о Красной Шапочке называется «Секс я люблю», а о Чебурашке и Крокодиле Гене — «Солнечные дебилы»), цитирует сотни широко и не очень известных анекдотов без купюр, эвфемизмов и отточий и, оставаясь филологическим исследованием, говорит не столько о малом фольклорном жанре, сколько об обществе, его породившем.

Это не первое отечественное исследование анекдота, но Михайлина интересуют в первую очередь позднесоветские анекдоты о животных, поэтому здесь есть отдельные главы среди прочих про зайца и лису, волка и ежика, экзотических животных и домашних насекомых. Во времена позднего Советского Союза официальный дискурс окончательно стал манипулятивным механизмом и описывал реальность, нимало не считаясь с тем, было ли описание адекватно подлинному положению дел. Процветавший в эту эпоху анекдот был необыкновенно популярен потому, что он, «во-первых, тренировал техники остранения, а во-вторых, позволял опознавать среди участников коммуникации тех, с кем ты на одной волне, то есть в одинаковой мере владеешь этими техниками остранения».

Расцвет в эпоху застоя анекдотических серий, то есть множества анекдотов, где одни и те же персонажи обладают стабильными чертами характера, был обусловлен тем, что стали появляться серийные мультфильмы — о Чебурашке и Крокодиле Гене (1969–1983) Романа Качанова, о Винни-Пухе (1969–1972) Федора Хитрука, о Попугае, Мартышке, Слоненке и Удаве (1974–1991) Ивана Уфимцева, а также мультсериал «Боцман и попугай» (1982–1986) Михаила Каменецкого. Отношения кино и анекдотов носили сложноорганизованный характер. Мало того, что мультфильмы Федора Хитрука про Винни-Пуха и Бориса Степанцева про Малыша и Карлсона неожиданно для советского зрителя сделали положительным и обаятельным персонажем законченного эгоиста. Нужно было появиться «Джентльменам удачи» (1972) Александра Серого, чтобы анекдотический Винни-Пух эволюционировал из сразу трех актерских работ Евгения Леонова, который и озвучивал мультяшного Винни-Пуха, и играл директора детского сада, и рецидивиста в фильме.

Так же непросто формировался образ Красной Шапочки — героини анекдота. В мультфильме Анатолия Савченко «Петя и Красная Шапочка» (1958) «Красная Шапочка на экране стала каноническим воплощением анекдотической Блондинки: милое личико, кипенно-белые волосы, огромные голубые глаза в сочетании с очевидно низким IQ и социальным интеллектом, а также с радостной готовностью идти на контакт с первым встречным». Но серийные анекдоты про Красную Шапочку появляются поздно, к концу 1970-х, и их важнейший источник — телевизионный фильм Леонида Нечаева «Про Красную Шапочку» (1977), где главную роль сыграла «Яна Поплавская, один из детско-юношеских — наряду с Наташей Гусевой, Татьяной Друбич и Татьяной Аксютой — секс-символов позднего СССР. Что…  объясняет перемены, происшедшие с персонажем в анекдотической переработке: на стыке Блондинки из мультфильма 1958 года и обаятельной, весьма неглупой нимфетки из фильма 1977-го рождается…  брутальная, гиперсексуальная и расчетливая оторва из позднесоветских анекдотов».

Почему же анекдот умер? Он задохнулся свободой 1990-х и перенасыщенным информационным пространством. Советские люди жили под давлением одной идеологии, смотрели одни и те же фильмы, читали одни и те же книги. Две программы по телевизору и три — по радио и очень мало мультиков, в основном в воскресенье, кажется, но это я уже начал забывать, после программы «Сельский час». Михайлин пишет: «Каждый сюжет, каждый удачно найденный образ, каждая броская реплика были всеобщим достоянием, активно обсуждались и неизбежно превращались в элемент кода, прозрачного для всех. Анекдотическая переработка любого такого элемента…  автоматически апеллировала ко всем советским людям как к единому полю».

Кажется, единой общности больше нет — или еще нет. Интересно, вернутся ли анекдоты, если будет учреждено новое единомыслие?