Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. С начала частичной мобилизации в социальных сетях появилось множество форумов желающих любой ценой избежать патриотического единства. В телеграме возникли чаты, посвященные каждому КПП, через который можно покинуть пределы родины.

Путь бегства можно выбирать на любой вкус, а заодно заранее выяснить длину пробки и примерную скорость движения очереди и договориться с попутчиками. Навыки самоуправления и организации формируются у граждан на пути в эмиграцию.

Контрольно-пропускной пункт «Вишневка — Жаныбек» не относится к числу главных ворот страны. Он расположен вдали от больших городов. От ближайшего Волгограда до него нужно ехать около 300 км по разбитому асфальту, рискуя потерять зубные коронки в салоне машины. С казахской стороны путника и вовсе ждут десятки километров колеи гостеприимного степного проселка. В мирные времена здесь вряд ли бывает больше пары машин в день. Но на четвертые сутки после объявления частичной мобилизации очередь из машин здесь растянулась на 5–6 км. По номерам 1500 автомобилей можно было изучать политическую географию русского мира. От Москвы до Адыгеи и от автономных округов Севера до Крыма с редкими вкраплениями Абхазии, Южной Осетии и почему-то Армении — все стремились раствориться в бескрайней казахской степи.

Помимо счастливых автомобилистов в сердце Евразии рвутся и пешеходы. В их рядах произошла самоорганизация еще более высокого уровня. Выделился гражданский актив, который сформировал списки, выработал правила общежития в очереди и безжалостно искореняет их нарушение. Людей впускают под пограничный шлагбаум пятерками. В шесть утра понедельника 26 сентября как раз формировалась 110-я пятерка. Вновь прибывшие должны были вписать свои имена в список пятерок и время от времени участвовать в перекличках. Работает это довольно эффективно: вклиниться без очереди решительно невозможно. Впрочем, даже такие чудеса гражданской дисциплины не позволяли решить главной проблемы: очередь двигается очень медленно. К полуночи дело дошло только до 26-й пятерки, а в хвосте уже записывали участников 165-й. Сказывался захудалый статус погранперехода. Здесь меньше людей, чем на легендарном «Верхнем Ларсе», через который россияне утекают в солнечную Грузию (там очередь давно превысила 20 км), но меньше и пограничников.

Отчизна в этом месте заканчивается тремя железными вагончиками и двумя шлагбаумами. Во все стороны от них, сколько хватает глаз, расстилается бескрайняя Великая степь, воспетая Львом Гумилевым. Перпендикулярно двухполосной дороге на север и на юг уходит железный забор в два ряда с колючей проволокой и рвом посередине. Ледяной ветер, надрываясь, гнет ковыль. Сияющим голубым шатром стоит над степью небо кочевников. Под этим вечным небом и безжалостным ветром изнывают от холода и тревоги пять тысяч россиян.

Степь да степь кругом,
Путь далек лежит.
В той степи глухой
Замерзал ямщик…

Мерзнут в степи в основном граждане первой и второй категорий мобилизационного резерва — преимущественно мужчины от 20 до 40 лет. Женщин среди них едва 10%. Но даже и это число вызывает у некоторых раздражение. «Куда ж вы, бабоньки? — возмущается какой-то несостоявшийся пехотинец. — Тут и так не пройти. Оставайтесь дома, через неделю на самолете прилетите!»

По социальному происхождению граждане, предпочитающие контрольно-пропускной пункт призывному, делятся на три отчетливые категории. Модная столичная молодежь с пирсингом, необычными прическами и в дизайнерской одежде с трудом вписывалась в степной ландшафт. Среди них вряд ли много ветеранов ВС РФ, обладающих боевым опытом, но и желания его приобрести тоже не наблюдается. Вторая категория — московский (и не только) средний класс. Люди, у которых был под рукой финансовый резерв для того, чтобы уехать. Типичную историю рассказал мне Владимир из Москвы.

В далеком 1998-м он приехал в Москву из Житомира. Пробивал себе дорогу тяжелым трудом: начинал прорабом на стройке. Но со временем создал свою строительную компанию. Построил себе дом в Долгопрудном, купил квартиры себе и детям. В гараже несколько хороших машин («Поехали на самой дешевой, чтобы не выделяться», — кивает он на свою Škoda). Сыну Владимира 26 лет. В университете была военная кафедра, от которой остались военно-учетная специальность и лейтенантские погоны. «Работники и без меня пока справятся, а нам с Виталиком нафиг-нафиг», — объяснил Владимир траекторию своих размышлений.

Третья часть очереди резко контрастирует с первыми двумя. Ее составляют парни из национальных меньшинств. Дагестанцы, чеченцы, крымские татары, калмыки и местные казахи из Астраханской и Волгоградской областей. Они руками толкают заглохшую «ноль восьмую модел», некогда сошедшую с конвейера отечественного автопрома, вслед за Land Cruiser с московскими номерами или обсуждают, как правильно соблюдать требования религии. Впрочем, и с иноверцами они с готовностью делятся своими бедами: «У нас всех гребут. Вчера в поселке прямо с автоматчиками ходили по домам, клянусь. Это, слушай, зачем?»

Время от времени по очереди проходят волны слухов. «Казахи в 10.00 закрывают границу». «Приехали фээсбэшники, выдают повестки прямо на КПП». Как правило, эти слухи оказываются пустыми. Очередь продолжает медленно двигаться. В час пропускают три-четыре машины и столько же пеших пятерок. Изредка проезжает машина с казахскими номерами, их пускают бесплатно. Когда автомобиль выезжает с той стороны, его окружают озябшие люди, засыпая вопросами: «А на той стороне спокойно?», «Как относятся к русским?», «А нас не выдадут?».

Отношения с местным населением — вопрос актуальный. В субботу 24-го в приграничной российской Виноградовке было некое патриотическое мероприятие. «Дискотека». По слухам, в селе мобилизовали несколько человек, и их торжественно провожали. На этом фоне очередь за околицей стала казаться жителям явлением вызывающим. Возбужденные старожилы пришли выяснять отношения.

— Куда бежите, суки? Нас здесь бросаете, падлы? — интересовались селяне.

Одну машину с подмосковными номерами сильно поцарапали. Произошло несколько стычек. Какое-то число городских мужчин отправились в эмиграцию с кровоподтеками и ссадинами.

— Твари колхозные, — досадовали деморализованные отъезжающие на соотечественников.

— Да в принципе они правы, — грустно возражали другие. — Они-то уехать не могут. А мы их оставляем в этом аду…

Вечером границу в обратном направлении пересекли две фуры. Водители-казахи тоже не разделяли идеалов эмигрантов. «Не нравится, оставайся, тут все меняй», — гордо убеждали они замерзших уклонистов.

Согласно общему мнению очереди, границу должны непременно закрыть. Спорят только о дате. Пессимисты считают, что это произойдет в ближайшие часы. Оптимисты верят, что есть несколько дней в запасе. Политически грамотные ведут расчеты: вот сейчас Россия официально присоединит новые территории, и вот тогда введут военное положение, закроют границы. Но в любом случае получается, что убежать в солнечный, но ветреный Казахстан успеют не все. Люди вычислили среднюю пропускную способность погранперехода: 30 человек в час, 700 — в сутки. И сравнивают со своим номером в очереди. Тем, кто стоит в хвосте, остается ждать чуть ли не неделю. На такие дистанции горизонт планирования ни у кого не распространяется.

Общая беда заставляла прибегать к технологиям самоуправления и планирования. Суровая социальная справедливость требует соблюдать очередность спасения. Исключение делают только для женщин с детьми: их пускают без очереди. Остальные ждут, поддерживая друг друга чем могут. Водители пускают озябших пешеходов погреться в своих машинах. Кто-то готовит чай на туристической горелке и угощает им соседей. Люди «шерят» теплые вещи, одеяла и спальники. Но почти социалистические принципы выживания в степи сталкиваются с не менее властными законами рынка. Места в голове очереди неизбежно стали товаром.

Подсесть пассажиром в машину, находящуюся в 4–5 часах от заветного шлагбаума, можно за 20–50 тыс. рублей, как договоришься. Впрочем, некоторые сажают бесплатно. О таких водителях в пешей очереди рассказывают легенды.

Некоторые водители меняются местами друг с другом. «Перепрыгнуть» на 70–80 машин вперед (сутки ожидания) предлагают за 50 тыс. рублей. Пешая очередь движется быстрее. Водители только что подъехавших автомобилей пытаются прямо здесь, у КПП, продать свой автомобиль за бесценок.

Волонтеры и активисты, вызвавшиеся следить за справедливым движением к спасению, пытаются бороться с элементами спекуляции. Они стихийно вырабатывают социалистические рецепты борьбы с дефицитом. Например, в какой-то момент очередь проголосовала, что водители обязаны подсаживать на свободные места пешеходов, чтобы ускорить общее движение. Это отчасти сработало. Но фарцовка пассажирскими сиденьями все равно продолжается.

За несколько последних дней были эксцессы. Трижды к КПП подъезжала скорая. Двоим стало плохо с сердцем, третьему диагностировали переохлаждение. У беременной женщины схватки начались прямо на нейтральной полосе — между российской и казахской границами. Машину ее мужа пропустили без очереди. Поколебавшись, семья решила рожать не на родине, где есть медицинский полис, а в таинственных условиях акушерского отделения ближайшего казахского райцентра. Через мессенджеры приходили новости с других рубежей. Их зачитывали под тягостное молчание. «В Теплом, пишут, подстрелили чувака, который обходил КПП через пол». Люди молчат, вглядываются в холодную степь, примеряя на себя судьбу погибшего нарушителя.

Все однажды заканчивается. Даже ожидание в степи на погранпереходе «Вишневка — Жанибек». Перед замерзшим и неспавшим человеком наконец открывается заветный шлагбаум.

— Вещи сюда, на проверку. Сам — к окну, паспортный контроль, — командует офицер.

Проверка длится бесконечные 20 минут. Вопросы стандартные: куда едешь, к кому, назови адрес? Когда назад? Сотрудник вглядывается в экран компьютера в своем теплом вагончике. Он проверяет по базе наличие повестки в военкомат, факт розыска и неоплаченные штрафы. Есть и особые требования. Иногда разворачивают машины с крымскими номерами. Впрочем, не все.

— Служил? Военно-учетная специальность? Офицер?

Если человек отвечает уверенно, его, как правило, пропускают. За двое суток на затерянном в степи КПП развернули всего несколько человек, хотя председатель Госдумы Вячеслав Володин прямо заявил, что государство внимательно следит за теми, кто решил в тяжелую годину оставить родину наедине с проблемами. И им еще предстоит ответить за свой выбор. Людей пока пропускают, но без энтузиазма. Один из российских пограничников, казах по национальности, сказал водителям-казахам, которые перевозили через границу моего товарища:

— Не пускайте к себе этих русских. Зачем вы им помогаете? Это они должны воевать, а не мы.

На той стороне

На казахской стороне тоже приходится ждать. Но не двое-трое суток, как на родине, а час-два. Наконец солдат опирается на последний деревянный шлагбаум. Он поднимается вверх, как подъемник колодца-журавля, и перед очередной группой открывается мир свободы и безопасности. Выглядит он примерно так же, как вселенная тревоги позади. Та же бескрайняя степь, тот же ветер и то же небо. Только вместо плохого асфальта пыльный грунтовый проселок.

На обочинах царит оживление. Для местных внезапно открылись фантастические перспективы заработать. Если прежде место в машине до областного центра Уральска стоило 1300 российских рублей, то сейчас за него просят 5000. Торгуются неохотно, ниже 3300 цена не падает. Россиянам меняют валюту: курс ЦБ составляет 1 рубль к 8 тенге, но на границе можно рассчитывать на 5–6. Сим-карты местных операторов стоят 75 рублей, но их предлагают за 1100.

Но одновременно с этим бизнесом процветает и гостеприимство, и простое человеческое сочувствие. Местные волонтеры из числа верующих мусульман делают для приезжающих бесплатный плов и горячий чай. Пока одни соседи сдают койко-место в сельском доме за баснословные в этих краях 1500 рублей/ночь, другие зовут к себе в гости совершенно бесплатно.

— Поехали, дочка, мы же все понимаем. А если бы у нас что-то случилось, мы бы к вам побежали. Вы бы нам так же помогли!

Трудно сказать, сколько из нынешних московских мигрантов стали бы так же помогать, случись несчастье у наших соседей. Хочется думать, что такие тоже нашлись бы. Но казахское гостеприимство иногда распространяется дальше, чем можно ждать. Я со своими спутниками два дня гостил в приграничном ауле, а после этого хозяева на своей машине отвезли нас за 500 км в областной центр. И мы не исключение: в релокационном чате я видел, что с такой неожиданной теплотой сталкивались многие. Может быть, это сделает нас лучше, когда мы вернемся.

В Уральске и других приграничных городах столпотворение. Казахские власти отчитались, что за первые пять суток после объявления мобилизации в страну въехали почти 100 тыс. россиян. По ощущениям их гораздо больше. Каждая третья машина на улице с российскими номерами. Соотечественники встречаются на каждом углу. Снять квартиру или номер в гостинице невозможно. Все занято, а счастливчики рассказывают, что арендовали двушку в советском стиле за 50 тыс. тенге в сутки (7 тыс. рублей).

Почти все мечети, некоторые торговые центры и кинотеатры пускают приехавших ночевать бесплатно. Утром работники будят россиян и просят освободить помещение для зрителей или покупателей. В некоторых кафе для беженцев готовят бесплатный суп. Достаточно прийти и сказать, что вы из России и у вас нет денег.

Транспортная система Казахстана парализована. Билетов нет на неделю вперед. Власти запускают новые авиарейсы и целые поезда, но этого не хватает. Цены на междугороднее такси выросли до небес. За 2000 км от Уральска до Астаны просят 130 тыс. российскими деньгами. Но голь на выдумки хитра. Ночевавшие в одной из мечетей ребята из Питера запустили стартап: они арендуют большие автобусы и организуют чартерные рейсы из Уральска в Астану, Алматы, Шымкент и Бишкек. Записаться можно на листе бумаги прямо в здании автовокзала.

Пассажиры этих автобусов плохо вписываются в степной ландшафт за окном. Похоже, что это автобус на какой-нибудь музыкальный фестиваль. Модная одежда, пирсинг, сплошь молодежь. Всего месяц назад эти ребята пилили ролики в тиктоке…  Спрашиваю про планы.

— Ну мы решили тусануть на Иссык-Куле до весны. Там все дешево. У Мити работа онлайн. Норм, я точно говорю, норм. Я пробивал, там горнолыжка есть. Прикольная зима будет.

Все соглашаются. Звучит как разумный план. Вдруг кто-то возражает:

— А что, если все это, — парень неопределенно обводит рукой пространство, — за полгода не закончится?

Все молчат. Никто из эмигрантов не знает, что делать, если «это» не закончится. Не знают этого и те, кто остался дома. А ответ на этот вечный русский вопрос придется искать сообща. Иначе нам будет некуда возвращаться.

Фото: www.ural56.ru, t.me/rtvimain