В одном интервью Владимир Познер, который недавно вернулся из Германии, где они с Ургантом снимали фильм о местных жителях, рассказывал, как часто он видел вывешенный на балконах у немцев государственный флаг. Без всякого праздника или другого повода.

Контекст там был такой: после Второй мировой немцы, чрезвычайно подавленные случившимся, стеснялись оказывать какие-либо открытые знаки уважения к государственной символике, ко всему, что было связано с историей Германии, к ее национальным героям. Иными словами, стеснялись проявлять патриотические чувства к своей родине, которая устроила такое. Глубокое чувство вины не давало им этого делать, да и потом некоторые действия и вовсе могли бы трактоваться как одобрение поверженного Рейха.

Такая ситуация длилась не одно десятилетие. Однако постепенно немцы приходили в себя: они не забыли о войне, но все меньше стеснялись того, что они, собственно, немцы, и у их страны есть не только стыдные страницы, но и много того, чем можно гордиться. Об этом «выздоровлении» от коллективной травмы и говорил Познер.

Эти его впечатления вряд ли были бы интересны без аналогии с Россией. Когда вы в последний раз видели у себя в округе вывешенный за балкон триколор? Скорее всего, это было в феврале-марте 2014 года, во время крымских событий. Событий поистине неординарных, если они сподвигли некоторых на такую демонстрацию своих чувств (говорю сейчас о Москве — не знаю, было этого больше или меньше в других городах). В целом же русским (россиянам? жителям России?) не очень свойственны подобные публичные проявления. Разве что после выхода сборной из группы на чемпионате по футболу водители на дорогах могут устроить шквал из сигналов. А вот так, в обычной жизни? Кому придет в голову вывесить на балконе российский флаг? У нас это как-то…  не принято.

Но почему? Мы это считаем показухой? Или вообще не любим открыто делиться своими мыслями и переживаниями? Или нам нечем гордиться? Или мы вообще не готовы ассоциировать себя с целой страной, а только со своим подъездом? А может, боимся, что нас неправильно поймут? В последнее время, кажется, этот вариант становится все актуальнее. Государство «монополизирует» патриотизм и активно популяризирует совсем топорные его изводы, что делает пошлыми любые другие варианты. Нет промежуточных слоев — ты или всецело «за», и тогда ты, конечно, ватник, или абсолютно «против», и тогда ты…  не знаю, единого слова для этого случая не прижилось.

У автора книги «Патриотизм снизу» социолога Карин Клеман есть вот такое, чуть более глубокое и всеобъемлющее предположение, почему мы стесняемся гордиться своей страной. «Потеря родины — СССР, — в рамках которой происходила социализация россиян, крушение привычного биполярного мира, резкое падение уровня жизни и демографический кризис девяностых, — все это оказалось национальной травмой, которая приучила их скорее стыдиться своей страны, чем гордиться ею». Ответ не окончательный, но многое объясняющий. Кроме того, она выясняет в своем исследовании, что активная госпропаганда, как ни странно, не очень хорошо работает в отношении российских граждан — во всяком случае в том, что касается патриотизма.

Как она это выясняет? Клеман вместе с коллегами проводит 237 развернутых неформальных интервью в разных городах России: Питере, Казани, Астрахани, Перми, Москве и других. Людям задавались максимально общие вопросы о родине, патриотизме, своем самоопределении, национализме. Оказалось, что патриотизм, спускаемый «сверху», очень плохо приживается «внизу». «Патриотизм выгоден элитам, поскольку он укрепляет их власть и легитимизирует их господство», тогда как народ поглощен ежедневными заботами. Ну и в конце концов, обращается Клеман к теории, гордость за страну и патриотизм вообще не одно и то же, это даже вещи, друг друга не всегда предполагающие.

А что тогда, так сказать, объединяет наш народ? Национальная идентичность? Тоже, наверное, нет. На очень большой территории живут вместе (и в то же время по отдельности) представители самых разных народов, которые при этом обладают одним паспортом и могут говорить на одном языке. Все эти люди — россияне, но слово «россияне», оказывается, не слишком-то пользуется спросом. Житель Татарстана, говоря о том, в какой стране он живет, скорее всего скажет, что он русский, хотя в вопросе о национальности, естественно, скажет, что он татарин. Короче говоря, сам черт ногу сломит.

Все это не означает, что жители России совершенно разобщенная масса, которой нет дела друг до друга и до собственной страны, конечно, нет. Им (нам), как показывает все то же исследование, нет дела скорее до вот таких вопросов самих по себе: что такое нация, а также что ее должно скреплять в теории и что скрепляет на практике (тут есть, кстати, интересное замечание о том, что если в США «нация» является синонимом осознанного единого народа, то у нас оно слишком близко к национализму). А нет нам дела до таких вопросов потому, что на повестке вечно оказывается что-то поважнее. Например, социальное неравенство. «Вопиющее богатство и унизительная нищета» в этой «могучей, огромной и богатой России» — то, что способно объединить людей самых разных национальностей.

Не получается у нас объединиться вокруг позитивного. А вокруг негативного как-то и объединяться не хочется. Но факт остается фактом: даже мигранты уже перестали быть главной проблемой, волнующей россиян: «Социальное неравенство становится чем-то важнее, чем чувство недоверия к чужим». И тут уже, видимо, не до гордости музыкой Чайковского или победой во Второй мировой. Одним словом, читаешь книгу как пост в фейсбуке и уже предвкушаешь, как начнешь читать комментарии под ним. Думается, сообщений было бы много.