Ее фотографий в интернете найдется больше, чем у Чикатило, хотя по количеству убитых их смешно даже сравнивать. Со снимков на нас смотрит женщина с грубым, мужиковатым лицом и развитой широкоплечей спортивной фигурой — в школьные годы она занималась плаванием.

Поздним вечером 1 марта 2002 года спешившие по своим делам мимо остановки «Театр “Шалом”» на Варшавском шоссе прохожие обратили внимание на странного парня. Безвольно разбросав руки, он сидел на асфальте внутри павильона и не подавал признаков жизни. Кто-то решился подойти узнать, все ли в порядке, но в ужасе отшатнулся — одежда парня и его руки были густо залиты кровью, а на его шее зияла огромная резаная рана. Позднее судмедэкспертиза установит, что у 20-летнего москвича Игоря Каморникова одним резким и страшным ударом была практически отсечена голова.

Три с лишним недели спустя, 27 марта, рядом с домом 17 по Сивашской улице был обнаружен лежавший в луже крови труп 50-летнего Николая Жабина. Именно в этот момент у следователей возникла мысль о новом серийнике — уж больно похожим был почерк. На Жабина кто-то напал сзади и одним ударом вскрыл ему шею, перерезав яремную вену.

Еще через пару недель в милицию обратился некто Широков, заявивший, что видел, как высокая девушка подошла на улице к какому-то пенсионеру и толкнула его ногой в спину. Когда тот упал, она нанесла ему удар кулаком в лицо и убежала.

Затем нападения с ножом стали происходить с пугающей частотой. Интервалы между ними становились все короче: две недели, неделя, несколько часов. За это время жертвами стали еще четыре человека, однако все они почему-то остались в живых, словно бы неизвестный убийца просто резал людей, чтобы выплеснуть гнев, но, нанеся первый же удар, «разряжался» и уже не желал их добивать.

Все это время следствие стояло на месте, главным образом потому, что дознаватели упорно отказывались верить показаниям свидетелей и даже выживших потерпевших. В привычную не только милиционерам, но и любому человеку картину мира они просто не укладывались, все-таки нож — оружие, подразумевающее тесный контакт с жертвой, а значит, такое мог совершать только мужчина. Почти полтора месяца следователи искали то ли трансвестита, то ли крашеного гея и в том же духе нарисовали совершенно не похожий фоторобот. Отрабатывали даже совсем экзотическую версию о московских «гастролях» Армина Майвеса, знаменитого программиста-каннибала из Ротенбурга. Но все свидетели, как сговорившись, утверждали, что видели именно женщину лет двадцати пяти.

Загадка разрешилась, как это бывает со многими серийниками, по чистой случайности. Молодой помощник оперуполномоченного Малыгин, недавно окончивший Высшую школу милиции, стоял на улице Болотниковской и курил на посту. Что-то отвлекло его от этого занятия, и сигарета, которую он держал в руках, упала на асфальт. Наклонившись поднять бычок, он заметил кое-что необычное — белые кроссовки с пятнами явно свежей, но уже начинавшей подсыхать крови. Подняв глаза повыше, он увидел длинные и стройные женские ноги в спортивных штанах, стремительно удалявшиеся в сторону Нахимовского тоннеля. Поколебавшись не больше минуты, молодой милиционер бросил пост и проследил весь путь окровавленных кроссовок до обычной панельки в Каширском проезде. Там он разумно решил не ломиться следом в подъезд, а вызвать подкрепление. Несколько нарядов с включенными мигалками окружило дом. Милиционеры ворвались в квартиру в тот самый момент, когда 24-летняя преподавательница Московского электронно-технологического техникума Мария Петрова в ванной смывала кровь с лезвия ножа.

Не пай-девочка

Мария родилась в обычной семье среднего достатка. Отец — тренер по плаванию, брат тоже был спортсменом, мать где-то числилась, но не работала. Когда Марии было 4 года, отец стал регулярно выпивать, а выпив, начинал распускать руки. Однажды он так сильно избил мать, что ту увезли в больницу. В отсутствие мамы доставалось и Маше. Видимо, из-за этого в ее поведении стали проявляться некоторые странности, которые и заставили родителей обратиться к психиатру. Тот поставил диагноз, пусть и не десоциализирующий, но довольно тревожный — шизотипическое расстройство личности.

Сама Мария, описывая детство и отрочество, всем говорила разное: следователю одно, затем другое, журналистам третье. Поэтому нельзя точно сказать, когда она впервые подверглась сексуальному насилию. По одной версии, впервые с ней это сделал молодой парень, лет примерно двадцати, когда она занималась в своей спортивной секции. По другой — ее прижали в углу на вечеринке одноклассников. По третьей — впервые это случилось, когда Марии было всего 4 года, а насильниками стали ее брат со своими друзьями. По четвертой — это был один из сотрудников техникума, в который она устроилась преподавать физкультуру, мужчина лет пятидесяти или старше. Возможно, что все это действительно имело место, возможно, что реальными были один или два случая, а все остальное Мария просто выдумала, а возможно, что и вовсе не было ничего.

Рассказывая историю своей жизни, пойманные серийники обожают делать акцент на подобных моментах. Тот же Фишер в своих показаниях уделял много внимания тому, как его зверски избили подростки на ипподроме, мол, сперва просто хотелось им отомстить, потом не смог найти и стал резать всех, кто на них был похож. Но во многих случаях можно говорить о том, что пережитое насилие позволило будущим серийникам сформировать у себя в голове образ идеальной жертвы. Для Марии Петровой это были мужчины предпенсионного возраста, на которых она в основном и нападала за единственным исключением в лице несчастного Каморникова.

«У меня произошел конфликт на работе с пожилым мужчиной. Он ко мне проявлял излишние знаки внимания, мне это было неприятно. Я неоднократно подавала заявление на увольнение, но мне отказывали. Тогда у меня появилось желание — причинить неприятность кому-нибудь другому. Тоже пожилому», — так Мария поясняла свои мотивы следователям.

После школы она поступила на курсы секретарей-референтов, попробовала немного поработать по специальности, но бросила. Потом начался типичный калейдоскоп вакансий для молодой женщины без специальности: официантка, продавщица, инструктор по шейпингу. Наконец, вспомнив о своей несложившейся спортивной карьере, Мария «приземляет трудовую» в МЭТТ.

Преподавательский состав ее любил. «М. А. Петрова проявила себя ответственным, трудолюбивым и добросовестным преподавателем. Она создала и организовала работу секции гиревого спорта. Пользовалась уважением учеников и коллег», — говорилось в написанной уже после ее ареста коллективной характеристике. А вот студенты как раз не уважали и при случае посмеивались над физручкой: «С мужскими замашками была, выглядела мужеподобно, любила отжиматься. В техникуме ходила в спортивном костюме, а домой — в юбке и на каблуках. Прикольно смотрелось. Машины бибикали ей на улице. Она улыбалась всем, ручкой могла помахать», — рассказывали они потом следователям.

При этом студенты вчистую отрицали историю с изнасилованием, мол, тот самый преподаватель мог в лучшем случае «приобнять и пошутить по-доброму, по-отечески», а к контактам с Марией стремился лишь потому, что та была уж больно нелюдимой и замкнутой, хотел ей помочь.

Но это в училище, а для семьи жизнь с Марией давно уже превратилась в ад. Еще в последних классах школы девочка начала вызывающе одеваться, наносила на лицо макияж в стиле Аварии — дочери мента и в таком виде исчезала на всю ночь. При попытке хоть как-то ее остановить или ограничить ее свободу запросто могла наброситься на мать с кулаками. По одной из версий, какая-то из этих долгих прогулок также закончилась сексуальным насилием, вызвавшим случайную беременность, от которой родился мертвый ребенок. После такого болезнь Марии начала прогрессировать семимильными шагами. Однажды она попросила у матери денег, та дала, но попрекнула: «Когда ты уже устроишься на работу?» В ответ дочь ее чуть не задушила. Порой проходившим под окнами Петровых соседям приходилось уворачиваться от летевших на асфальт тарелок с едой и слушать, как Мария на весь микрорайон орет, что родители пытаются ее отравить. Однажды она, видимо, тоже из чувства протеста, разместила в газете объявление об оказании интимных услуг на дому. Когда первый клиент позвонил, трубку сняла ее мать, с которой от таких новостей чуть не приключился инфаркт.

В другой раз Мария отправилась на прогулку с собакой, но вернулась одна. Когда мать спросила, куда девался пес, получила в ответ оплеуху, затем еще несколько крепких спортивных ударов по лицу. Часа через два пес сам вернулся домой, но на нем буквально не было живого места — ветеринары насчитали аж 18 ножевых ранений. Мария заявила, что изрезала питомца потому, что тот не защитил ее от приставаний брата.

В общем, неудивительно, что начиная с 16 лет Мария Петрова регулярно уезжала на «каникулы» в психоневрологический диспансер, где, подержав некоторое время, ее всякий раз отправляли домой. На пару месяцев она становилась тихой домашней пай-девочкой: убиралась, помогала маме готовить, не повышала голос. Потом безумие вновь брало верх, и все начиналось сначала. Как с таким бэкграундом у нее получилось устроиться в МЭТТ и почему дирекция техникума не спросила с новой физручки справку о психическом здоровье — загадка великая.

Впервые она напала на человека с ножом прямо в автобусе по дороге на работу. Торопилась на выход, задела стоявшего у поручня мужчину, тот пробурчал что-то обидное. В ответ Мария достала из сумки макетник с выдвижным лезвием и резанула его по руке. Мужчина вышел на улицу и начал громко кричать и звать милицию, но собравшаяся толпа встала на сторону Марии, и все закончилось взаимными извинениями.

После этой истории девушка начала вести себя более уравновешенно, а заодно полюбила долгие ночные пробежки — от дома вдоль Каширского шоссе или Коломенского парка. Родные вздохнули с облегчением, а зря — именно тогда Мария и начала постоянно носить с собой нож.

Как уже было сказано, ее первой жертвой стал Игорь Каморников. Возможно, он знал Петрову или каждый день видел и попытался то ли пристать к ней, то ли просто познакомиться. Сама Мария описывала этот случай так: «Заметила молодого человека, который стоял на остановке. Он качался, был сильно пьян. Когда я проходила мимо, он схватил за куртку, обозвал меня нецензурно. Я выхватила нож и полоснула ему по горлу. Я ударила его ногой по лицу, когда он упал, потому что он ко мне пристал».

Два месяца спустя она убила Жабина уже без всяких причин. «Вот здесь, проходя мимо, я тоже полоснула пожилого мужчину по шее. Ему было больше 60, в кепочке, низкого роста такой, худощавый. Пьяный» — и все, больше никакой мотивации.

Потом началась та самая череда недоубийств. Мария выходила на свою охоту в четыре часа дня, бегала по улицам и присматривалась к прохожим. Нападала она уже ближе к девяти, когда сгущались сумерки и было труднее рассмотреть ее лицо. Подходила в упор, наносила удар ножом по горлу или в живот и растворялась. Позднее Мария не могла даже вспомнить их лиц или каких-либо примет. «С 15 марта по 22 апреля во время пробежек я наносила ножевые ранения незнакомым мне мужчинам, — спокойно скажет она следователю. — Всем им было за 60. Спрячу нож в левый рукав и бегу, увидела — ударила».

Почему она не добивала их, а оставляла в живых — загадка. Возможно, дело в том, что Марии в принципе хотелось не убивать, а, как она говорила на допросах, «сделать неприятно». Возможно, что и Каморников с Жабиным погибли по случайности, потому что девушка просто не рассчитала силы. Так или иначе, но в окончательном варианте следственного дела фигурировали два убийства и три покушения на убийство. Шестой эпизод, с неким Киселевым, почему-то решено было исключить.

Мой лучший друг — товарищ майор

Многое из того, что мы знаем о Марии Петровой, стало известно со слов бывшего майора Московского уголовного розыска Дмитрия Миронова, который буквально сделал себе имя на «зюзинской маньячке». С первых же часов ее ареста он начал играть роль доброго следователя, пытаясь постепенно размотать исполненный противоречий и откровенного безумия клубок, который представляло собой сознание Марии. «Есть две версии, почему Петрова убивала мужчин, — позднее рассказывал следователь журналистам. — Поначалу она говорила, что против нее совершались половые преступления “лицами, находящимися в состоянии алкогольного опьянения”. Таким образом она мстила чем-то похожим на них людям. Затем объясняла свои поступки тем, что ей оказывал знаки внимания пожилой мужчина. Это было ей неприятно». И это лишь один из примеров.

Стоит заметить, что Миронов сыграл в судьбе Марии Петровой скорее положительную роль, если, конечно, до конца верить его словам. Когда арестованную девушку привезли в РОВД, оперативники сперва попытались воспользоваться ее нестабильным ментальным состоянием и начали выдавливать из нее признание.

«Все начали на нее наседать и говорить: “Маш, ну Маш, подпиши, что ты убила. И мы тебя отпустим”. Она сдуру подписала: “Да, это я убила”. А ее не отпускают. Она тогда начала спрашивать: “А как вы меня не отпускаете?” Ну как ее после этого кто-то отпустит? Это была такая кутерьма», — позднее вспоминал Миронов.

Вместе со своим начальником он быстро разогнал самочинную «следственную группу», мысленно уже прокрутившую себе на погонах дырки под новенькие звездочки за поимку особо опасной убийцы. Потом он сам засел с ней в отдельном помещении и начал разговор по душам: «Я ей говорю: “Маш, ну ты понимаешь, ситуация такая. Я тебе не буду врать, отсюда ты выйдешь очень и очень нескоро. Вот посмотри на это небо в последний раз”».

После этого разговора Мария как-то примирилась со своей будущей участью и попросила лишь об одном — судить ее нормальным судом и отправить в колонию, а не в спецпсихбольницу. Несмотря на свое помутненное сознание, в критической ситуации она мыслила трезво и понимала, что за два убийства суд вряд ли даст ей пожизненный срок, а значит, рано или поздно она сможет выйти на свободу, в то время как на «принудительном» ее могут держать сколько угодно. Но экспертизы в институте Сербского в таком деле избежать было невозможно. Врачи пронаблюдали Машу с месяц, затребовали справки из ПНД, подшили к заключению и направили папку в Верховный суд.

Резолюция высшей инстанции была вполне однозначной: «Психическое состояние Петровой исследовано с достаточной полнотой. По заключению стационарной комплексной психолого-психиатрической экспертизы, Петрова М. А. страдает хроническим психическим расстройством в форме шизотипического расстройства, в связи с чем она не могла осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими в период, относящийся к инкриминируемым ей деяниям. Она нуждается в направлении на принудительное лечение в психиатрический стационар специализированного типа». Словом, диагноз налицо, судить нельзя лечить, где должна стоять запятая — всем понятно.

Отчасти история Марии Петровой заставляет вспомнить о деле Эйлин Уорнос, которую еще называли первой женщиной-маньяком США. Правда, Уорнос мужчин не резала, а расстреливала из пистолета в упор, да и действовала не одна, а с напарницей, попутно совершив еще и массу других преступлений. Но и сходных черт у них с Петровой вполне достаточно. Якобы имевшее место изнасилование в раннем возрасте, причем совершенное родным дедом (психиатрическая экспертиза поставила это под сомнение), сексуальное насилие со стороны брата, случайные связи с одноклассниками за выпивку и сигареты, нищета, работа проституткой с 15 лет и даже жизнь в лесу. У Петровой, конечно, все было куда менее мрачно, зато обеих роднит диагноз. У самой Эйлин Уорнос, правда, ничего не нашли, видимо, потому что не искали. Но вполне доказанным шизофреником был ее отец, покончивший с собой в тюрьме, где он оказался по обвинению в растлении и попытке убийства несовершеннолетнего. Американское правосудие оказалось куда более жестоким, чем российское — Эйлин Уорнос не отправили на лечение (впрочем, она и сама настаивала на собственной вменяемости), а приговорили к смерти. Выслушав свой приговор, Уорнос заявила: «Вы меня саботировали! Общество, копы и Система! Женщину, которую изнасиловали, собираются казнить, и этот сюжет используется в книгах, фильмах и прочем дерьме!» Ее история действительно одна из самых растиражированных, от байопика с Шарлиз Терон в главной роли до песен и даже опер. Мария Петрова такого интереса со стороны творцов культуры почему-то не вызвала.

«Зюзинская маньячка» жива, здорова и уже успела сменить несколько специализированных психиатрических заведений, включая знаменитую Казанку, где в советские времена гноили диссидентов. Насколько известно, сейчас ее содержат в психиатрической больнице №5 в подмосковном Чехове. Периодически, года так с 2013-го, СМИ пугают граждан, что вскоре ее выпустят на свободу, но пока этого не произошло.

Во всех больницах, где ее держали, Мария устраивала драки с персоналом и соседками по палате, отказывалась пить лекарства и даже несколько раз пыталась бежать, и все с одной целью — добиться того, чтобы ее наконец отправили на зону. Но пытаться таким образом сломать систему принудительной психиатрии все равно что биться в стену головой, так что ее просто переводили из одного стационара в другой.

Единственным, кто все это время не забывал о Марии Петровой и регулярно ее навещал, был все тот же майор Миронов. Несмотря на предупреждения врачей о том, что их подопечная может в любой момент на него наброситься, он продолжал приезжать, привозил ей передачи от родителей и подолгу беседовал с ней наедине.

Разумеется, майор делал это все не бескорыстно. Благодаря Марии и прочим серийникам, чьи дела он вел, ему удалось прославиться — десятки интервью, лекции, участие в документальных фильмах и телепередачах, приглашения для консультаций в кино и даже знакомство с Брэдом Питтом и Донателлой Версаче.

Все это время Дмитрий Миронов пытался понять, что же все-таки сделало из обычной, пусть и ментально нестабильной девушки жестокую убийцу, а в итоге дошел чуть ли не до романтизации своей «героини»: «Она очень тонкий человек с огромным, но при этом закрытым внутренним миром…  Через свои преступления она выразилась как человек, выразилась против навязчивых социальных отношений, серости и обыденности».

Фото: Дмитрий Миронов/vm.ru