В нулевые годы историк Модест Колеров входил в рабочую группу по подготовке Государственной программы содействия добровольному переселению соотечественников в Россию и Межведомственную комиссию по политике РФ на постсоветском пространстве. Мы хотели поговорить с Модестом Алексеевичем о проблемах трудовой миграции в Москве, но в результате поговорили о судьбе мира.

Сейчас в Москве 1,6 млн легальных мигрантов и примерно столько же нелегальных. Спрос на трудовую силу из постсоветских республик только растет. Однако чем больше мигрантов, тем больше проблем. Уравновешивает ли экономическая выгода трудовой миграции социальные проблемы, которые она же и вызывает?

Проблемы — общества и государства. А выгоды — бизнесменов. Есть лоббисты этих бизнесменов — Собянин, Хуснуллин. Гастарбайтерами бизнесменам удобнее зарабатывать свою бизнес-маржу. Никаких серьезных социальных обязательств у работодателя, нанимающего мигрантов, ни перед государством, ни перед работниками нет. Полицейская нужда его не беспокоит. Хулиганства, конфликты затрагивают работодателя, только когда кто-то сильно нахулиганит или население восстанет, как это было недавно в Сергиевом Посаде. По характеру нулевой социальной ответственности это чистый капитализм, причем бюрократически крышуемый. Дело в том, что у капитализма последние двести с лишним лет были очень хорошие пиарщики. Он выглядит аккуратным, умытым, постриженным, абсолютно независимым, свободолюбивым. Это, конечно, чистый пиар.

Число мигрантов в России сократилось из-за пандемии. Ряд субъектов федерации и строительная отрасль лоббируют меры к восстановлению их количества. Они легко добьются своих целей, поскольку норма прибыли при использовании труда мигрантов выше, чем таковая при привлечении местных работников.

То есть правила в миграционной политике диктует бизнес, не государство?

Представим себе, что бюрократия не выступает подельником крупного бизнеса. Тогда придется как-то подстраиваться к реалиям без завоза миллионов гастарбайтеров. Повышать зарплаты, приглашать рабочих из регионов. Это дорого. Да и зачем? Трудовая, бандитская, демографическая миграция из бывших советских республик в Россию абсолютно неизбежна. Несколько лет назад я был поражен тем фактом, что в самых плодородных районах Узбекистана на человека приходится всего 0,02 сотки. Естественно, люди будут оттуда уходить, хотя бы на 11 месяцев в году. На пике трудовой миграции из Таджикистана число гастарбайтеров оттуда составляло 1,5 млн. Учитывая структуру населения Таджикистана, это 75% взрослых мужчин.

Этой неизбежной миграции должна сопутствовать государственная политика, направленная на максимальную интеграцию мигрантов и полицейский надзор за ними. Вопрос только в том, как этот процесс регулировать. Крупные строительные компании, приглашающие мигрантов, принципиально никогда в нашей системе хозяйствования и управления не будут заниматься интеграцией гастарбайтеров. Это не по бизнесу, это им не нужно. А государство, которое, по идее, должно принуждать к социальной ответственности, это делать тоже не будет, потому что там живые деньги. Дело даже не в коррупции. Просто деньги есть деньги.

Но ведь какой-то цивилизующий процесс идет. Тот же переход от коллективного к индивидуальному найму…

Это решение было принято властью ряд лет назад. До этого была полная вольница под видом регулирования. Мафиози привозил рабочих, отнимал у них паспорта и оформлял как рабов. И все. Сейчас они должны получать индивидуальные разрешения. Но это формальность, конечно. Сути это не меняет. Система не будет цивилизованной, пока полицейский контроль не будет адекватен нашей многонациональной и поликультурной миграции. В полиции США уже давно созданы национальные отделы: камбоджийские, арабские, пакистанские. Там работают люди, которые знают языки и традиции этих народов и могут с ними общаться. Ведь половина из них не знает никаких языков, кроме своих родных. Такой полицейской специализации в России нет. А она очень нужна.

У капитализма последние двести с лишним лет были очень хорошие пиарщики.

Когда много лет назад я сказал, что на 1,5 млн таджиков-мигрантов нам нужно примерно 10 тыс. таджиков имперских, которые уже наши граждане и служат в нашей полиции, меня подняли на смех. В чистоплюйстве этих хохотунов есть что угодно, но не государственный интерес. Есть желание использовать таджиков как рабов, отвергать их как чужих. Нет только желания работать с ними, хотя бы для того, чтобы защитить себя. Но рано или поздно такого рода кадры понадобятся. Только это сделает наше многонациональное государство эффективным, а не просто дойной коровой для бедных из стран бывшего СССР.

Местные управленцы на постсоветских территориях часто мне жаловались, что у Москвы нет внятной политики относительно них. Что с этим делать?

Россия тут очень слаба. Внятной суверенной, я бы сказал, эгоистической политики в отношении этих стран нет и никогда не было. Россия всегда была донором для них. Причиной тому служит множественность форматов постсоветской социально-экономической интеграции, где высшей формой является Союзное государство (СГ), затем Евразийское экономическое сообщество (ЕАЭС), затем СНГ. Эти форматы часто дублируют друг друга, как матрешка, но зачастую служат интересам не России, а окружающих ее соседей.

По моему глубокому убеждению, России не нужно добиваться дружбы этих соседей. Достаточно того, что она выступает для них донором — оборонным и экономическим. При этом никакое донорство само по себе не порождает дружбы. Я надеюсь, что СНГ отомрет естественным путем, ЕАЭС станет более прагматичным, а СГ не превратится в инструмент эксплуатации России. Нам следует отказаться от иллюзий в отношении соседей, эксплуатирующих наши ресурсы, а свою национальную независимость строящих на русофобии. Трудовые мигранты — то есть честное человеческое участие наших соседей в судьбе нашей страны — уже сами по себе должны научить нас пределам такой дружбы. Другого не будет.

Но Лукашенко сажает русских журналистов. Почему Москва молчит?

Надо сказать, что журналист «Комсомольской правды» был не первым. Три автора нашего агентства Regnum по 14 месяцев провели в белорусской тюрьме. Давайте уточним: Лукашенко является нашим союзником только в части двух военных объектов на территории Белоруссии. Все. Но при нынешней практике Москва не имеет средств воздействия на своих соседей для прекращения русофобии. И она будет расцветать тем больше, чем больше их собственная государственность будет националистически окрашенной — и при этом в большинстве случаев обреченной на истощение и крах.

Двадцать лет назад, когда мне еще был разрешен въезд в Прибалтику, бывший руководитель латвийской энергетики по итогам 1990-х годов говорил мне за рюмкой чая, что если бы не установленные Москвой льготные цены на российскую электроэнергию, независимость Латвии просто бы экономически не родилась. Почему они были льготными, почти бросовыми? Потому что в России, с одной стороны, было много проблем — не до аудита двусторонних отношений. Во-вторых, у нас в течение долгого времени не было класса, воспринимающего Россию как свою страну, которую нужно отдать детям в чести и славе. Как говорит о себе старый советский коммунист Познер, «я чувствую себя в России чужим». Я приехал в Москву из маленького города. И впервые в жизни услышал здесь мат в семье. Это иностранцы по отношению к собственной стране.

Но ведь глупо быть вечным донором.

Мы платим за профнепригодность нашей политики в отношении ближнего зарубежья. За амбиции части нашего политического класса быть компрадорскими провинциалами на побегушках у Запада. Но ведь суверенитет не может быть суверенитетом налево и не быть суверенитетом направо. Суверенная независимая страна должна быть суверенной не только по отношению к Туркестану, но и по отношению к себе тоже. Еще мы платим за то, что степень интеграции России и ее бывших окраин очень велика. Бывшие колониальные империи, Португалия например, пропитаны выходцами из колоний. Мы как-то были в Лиссабоне и зашли в первую попавшуюся кафешку. Нас ошпарило молчание. Оказалось, что это ангольская кафешка, куда белые не ходят.

Но Россия не колониальная, а континентальная империя. Все эти окраины — части нашего континуума. Такой же континентальной империей была Австро-Венгрия. Но она была хороша не для всех и была террористической для русинов. Это даже в «Швейке» описано. Мы обречены на многонациональность. Наши националисты и фанаты «России, которую мы потеряли» до сих пор не могут научиться управлять страной, где доля русского населения составляет 85% (в Российской империи было 50%). Они либо расисты и ищут в себе чистого русского, которого там быть не может, либо реконструкторы-монархисты с присущей им клоунадой. Мужества жить в своей стране им не хватает. Мы очень провинциальны. Мы очень вторичны. Мы любим, когда нас бабка Нуланд похвалит.

Обвинения в адрес русской интеллигенции, высказанные Булгаковым и Бердяевым в 1909 году в сборнике «Вехи», имеют силу сейчас? Похоже, русская интеллигенция застряла в парадигме, которой уже больше 150 лет.

Вернее сказать, русский политический класс застрял в своем провинциальном западничестве. Его переживание независимой российской государственности по-прежнему с трудом совмещается с желанием стать провинцией Запада. Собственно, в этом и состояло главное обвинение и покаяние «Вех». Оно ни от чего не спасло Россию. И в 1917 году, и в 1991 году она расчленила себя, чтобы стать провинцией Запада. Но Западу она не нужна даже в виде провинции, она не нужна ему как независимое государство вообще.

Генетически Россия родилась как северная окраина Византии. Это почетная должность — быть границей, фронтиром, диким севером. Это миссия.

«Вехи» — главное произведение политической дореволюционной интеллигенции. Оно есть во всех хрестоматиях по истории русской мысли. Это сборник статей интеллигентов, леваков с революционным прошлым, которые однажды проснулись и сказали: ребята, у нас же за душой ничего нет, мы же дикари, провинциалы. Народ для нас не существует, у него другие интересы. При этом 90% критических тезисов «Вех» уже были высказаны до них. Авторы их просто собрали и после поражения революции 1905 года предъявили не кровавому режиму, не государству, а себе самим. В 1990-е и 2000-е годы в России предпринимались многочисленные попытки повторить эти «Вехи». Но я думаю, что сейчас «Вехи» интеллигенция повторить не может. Потому что в своем саморазвитии она не продвинулась дальше того столетней давности сборника. Все то же самоудовлетворение вокруг западных мифов. Я сам из этой интеллигентной среды 1980–1990-х годов. И я могу сказать, что она катастрофически не хочет видеть свою страну в ее реальности. Вот ты, Иван Иванович Иванов, доктор наук, ходишь на несанкционированные митинги, свергаешь кровавый режим, а что ты можешь предложить маленькому городу в Зауралье? Только нищету, опустошение, смерть. Иван Иванович считает, что ему можно вступать в сделки с властью, получать подачки от них, а потом на нее же гадить. Это же Россия. Здесь все можно. И чем это тогда отличается от вашего любимого сталинизма? А ничем. Но ничего у них уже не получится, никогда. Это уходящая натура.

Наши многочисленные капиталисты, либералы и западники, которые сейчас монопольно работают с российским государством, просто презирают его. Но спасибо Западу — он совершенно не хитрый в отношениях с Россией. Он наглый, циничный расист — и даже самого наивного, но честного учит элементарному достоинству и самоуважению. Будь Запад хитрее, мы бы давно уже умерли.

Как люди становятся либералами?

Они уверены, что они: а) самые умные и успешные; б) заслуживают больших денег; в) имеют право на то, на что не имеет права большинство; г) имеют право, как это было в Российской империи, быть «учеными евреями при губернаторе». Они уверены, что всегда будут молодыми, здоровыми и по мере возможности богатыми. Если этого вдруг не случается, в этом виноват кто угодно, но не они сами. Хотя, если быть последовательными с либеральной точки зрения, они должны ставить вопрос о личной ответственности. Но к себе самим правила личной годности они не применяют. Все это называется «социальный расизм».

Что вы думаете о Нобелевской премии Дмитрия Муратова?

Западнический провинциализм особенно бросился в глаза в связи с этой Нобелевской премией. Большинство либеральной публики восприняло эту новость отрицательно. Потому что у Муратова есть не только газета, но и противоречивая репутация, связанная с тем, что политические сделки, на которые шла «Новая», никуда не делись. Недавнее громкое интервью Сергея Чемезова в этой газете — это интервью хозяйское. Фанаты коллективного Запада, если они радикальные конфликтные либералы, хотели бы получить нобелиата Навального. Они этого не скрывают. Более адекватные люди понимают, что Нобелевская премия давно уже политический инструмент, детально описанный в западных монографиях, даже переведенных на русский язык. Вся эта политическая ангажированность была описана еще на примере Пастернака. Алексиевич — это вообще похороны Нобелевки. Я бы понял, если бы ее наградили за климат. Но не за литературу. Что там награждать? Повесть о Дзержинском?

Нобелевскую премию сейчас не получили ни Навальный, ни Тихановская, так облюбленно принятая на высших западных паркетах. Значит, это уже отработанный материал. «Новая» с точки зрения Запада может использоваться как инструмент. Но премию же получил не Муратов, которого никто никогда не знал. «Новая газета» — это газета имени Горбачева. Он и есть главное лицо этой газеты для Запада. Они тут больше никого не знают. Их Россия — это Россия, которая поддерживает Горбачева на выборах — на тех самых выборах президента в 1996 году, когда он получил 0,5%.

Чем разнятся либеральная и нелиберальная стратегии управления Россией?

Я скептик, не агитатор. Я вижу, что в области стратегического планирования в России сейчас конкурируют две тенденции. Первая идея либерала Кудрина и Собянина — развивать только агломерации. Все наши маленькие местечки надо забыть и отдать на откуп бандитам. Это бюрократическая утопия, технический подход к государству. Очень либеральный. Кстати, есть еще одна любимая либеральная идея — общественный договор. Главный пропагандист общественного договора — декан экономфака МГУ Александр Аузан. В переводе на обычный русский язык это звучит так: я представляю общественность, а ты, министр, должен со мной договариваться. Но ведь чтобы сформулировать саму возможность общественного договора, ты, товарищ Аузан, должен сначала хоть где-нибудь быть избранным. Но увы. В России ни один из наших либералов не будет избран никуда. Им нечего сказать людям.

Строительство — это традиционный способ государственного развития.

Есть и другая стратегическая идея — развивать новые центры в Сибири. Ее лоббисты — Шойгу и Хуснуллин. Их ругают. Зачем, дескать, создавать новые города, если у нас старые недолюблены. Но с точки зрения бизнеса создавать новые города дешевле. В старых городах ты на обновлении инфраструктуры и замене ржавых труб разоришься. И я голосую за это. Строительство — это традиционный способ государственного развития. Кейнс, Рузвельт, его «новый курс» — это все о стимулировании спроса, о государственных инвестициях. Новые города — это рабочие места и долгосрочные стратегии. Города надо обслуживать. И за счет гастарбайтеров этого сделать нельзя. Сама идея создания рабочих мест — она именно для местного населения и вообще для тех, кто хочет здесь жить долго и счастливо. Вот таких стратегий нам очень не хватает.

Почему этот самый западнический провинциализм так укоренен в нашей политической культуре? 

Генетически Россия родилась как крайняя северная окраина Византии. Это почетная должность — быть границей, фронтиром, диким севером. Это миссия. На Руси она так и воспринималась. Понятие Запада сформировалось очень поздно. В середине XIX века даже Германия еще не считала себя частью Запада. Западом считались только Англия и Франция. Но уже тогда русский провинциализм был превращен в западничество. Большевики пришли к власти, чтобы начать мировую революцию. Они рассматривали Россию как расходный материал. Когда оказалось, что мировой революции нет, они стали строить социализм в одной отдельно взятой стране. Поняли, что сначала надо табуретку поставить на четыре ноги, иначе упадешь. Наш провинциализм должен был бы завершиться, когда СССР стал одной из двух мировых сверхдержав. Но Россия надорвалась. Метастазы планирования мировой революции, совнархозов, союзных республик, выкармливания титульных национальностей в конце концов разрезали империю во время перестройки. Национальные политические элиты просто выбросили свои партбилеты и стали националистами.

Мы живем от ошибки к ошибке. Сначала просто провинциализм. Потом провинциализм №2 под названием «мировая революция». Потом провинциализм №3 — СССР и национальные республики. Сейчас это уже провинциализм №4. Один канадский человек говорил, что главная проблема Запада в отношении России в том, что русские — христиане и белые. Мы же для них, по их плану и консенсусу, всегда будем черными! Да, мы периферия, но мы христиане, мы воспитаны не только в западной культуре, но и на греческой, византийской культуре. Нам не надо изображать папуасов. Да, Россия — молодая страна, но у нас огромная генетика. Нам не нужно быть вечными учениками. Там, где русская интеллигенция занималась политикой и идеологией, она была провинциальной. Ну кто такие для мировой культуры Писарев, Михайловский, Белинский? Мировая культура знает Чайковского, Достоевского, Толстого, Королева. Они дали миру шедевры. Нам не нужно ничего доказывать. У нас есть величайшие имена. Но они великие, потому что стоят на своих ногах, не подлизываются. Мы победили в величайшей войне в истории человечества. Этого достаточно, чтобы уважать себя всегда.

И тем не менее не уважают. Как эта ситуация будет развиваться дальше?

В текущей ситуации я скорее оптимист. Потому что у России есть величайший незаменимый помощник и союзник — Запад. Запад настолько демонстративно нас всех презирает, он настолько фундаментально отрицает саму возможность нашего существования, что надо быть последним придурком, чтобы ему верить. Ему верят или действительно придурки, совершенно бесплатно служащие полицаями Запада, или умные ребята, которые льстят себя иллюзиями, что они используют ресурсы Запада для улучшения России. Но это тоже иллюзия. Запад — циник, Запад не фраер, Запад считает нас баранами и тараканами. И он никогда не позволит использовать себя. Бараны не имеют шанса на выживание в его планах. Я бы не обращал на них такого внимания, если бы у них не было медийной монополии. Но у нас открываешь кран, а оттуда течет протухший либерализм.

Недобросовестное использование этой пандемии в интересах олигархии по всему миру резко изменило общую ситуацию, которую мы теперь даже не до конца понимаем. Новым ресурсом для монопольного использования стало человеческое здоровье. Джанни Родари в «Чиполлино» это называл налогом на воздух. Возвращения к норме уже не будет. Эта штука чрезвычайщины так понравилась, что теперь так будет всегда. Это, с одной стороны, обостряет социальную жизнь. А с другой — выводит на первый план медийную информационную монополию таких гигантов, как «Гугл», «Фейсбук», «Яндекс». Но именно новая монополия вокруг человеческого здоровья приблизит конец этих гигантов. Их придется расчленить. Их слишком мало на этом рынке. Проблемы у «Фейсбука» — это только начало. «Гугл» уже налетел на 170-миллионный штраф в Южной Корее. У нас пока они этого не знают. Они монополизируют то такси, то доставку еды. Но есть китайская мудрость — надо сидеть на берегу и ждать, когда мимо тебя проплывет труп врага. И мы дождемся. И будем пожинать плоды.

Фото: Александр Лепешкин