Петербургский педагог Римма Раппопорт написала очень нужную и очень грустную книгу «Читай не хочу. Что мешает ребенку полюбить книги» (Individuum). Грустную для таких родителей, как я.

Потому что я выучил буквы в три года, исследуя клавиатуру отцовской пишущей машинки, и в пять уже читал то, что предлагали родители, бабушки и дедушки, а лет в одиннадцать — примерно все, что попадалось под руку. Под руку попадались и Джек Лондон, и Владислав Крапивин, и не до конца понятные, но очень занимательные Ильф и Петров, и Малая советская энциклопедия, и Большая медицинская (впрочем, к чему врать, в медицинской энциклопедии меня вовсе не тексты интересовали), и «Как мы спасали челюскинцев», и «Легенды и мифы Древней Греции», и Пушкин, и Карел Чапек, и фрагменты из киргизского эпоса «Манас». Надо признать, что с тех пор мои читательские стратегии не очень изменились. Но вот мой младший, 11-летний сын, пообщавшись после школы с родителями, не берет с полки книгу, а иронически сообщает: «Теперь я отправлюсь в токсичное комьюнити тиктока», — что и делает. На месте тиктока может быть «Майнкрафт» или аниме. Конечно, он читает и не только то, что нужно для школы, но, на мой взгляд, удручающе мало.

Да-да, я все отлично понимаю. Поменялись времена и культурные контексты. Драматически поменялся объем доступной информации. И при всей своей любви к чтению я честно должен признаться, что не знаю, как вел бы себя, будь у меня в 11 лет доступ к любым фильмам, мультикам и ко всем возможным играм. То, как росли мои сверстники, ни в коем случае не может считаться идеальной моделью. Более того, сегодня мне кажется, что мы вообще очень мало играли, даже в том возрасте, когда игра и социализация важнее, чем приобретение знаний. Выросший в ГДР отец одноклассника моего сына как-то сказал мне: «Если сравнивать нас со сверстниками из ФРГ, то мы получили гораздо больше знаний, особенно в точных и естественных науках. Но мы тотально уступаем им в объеме и качестве социальных навыков». Все так. Но ни мое понимание, ни гигабайты прочитанного по этому поводу не помогают мне отделаться от убеждения, что в детстве нужно много читать. Куда больше, чем читает мой младший сын.

Тут мои старшие дети, те, которым за 20, если бы они стояли за моей спиной и подглядывали в монитор, должны были сказать: «Отец, расслабься. Мы сами в 11 лет читали только “Котов-воителей”. И ничего, постепенно добрались до разнообразных сокровищ мировой литературы и прочих источников знаний и читаем на самых разных языках». Все так, милые дети. Я знаю, что эти мои страхи и переживания не ваша проблема, а только моя.

Римма Раппопорт предельно точно ставит диагноз таким, как я, говоря о собственном родительском и педагогическом опыте: «Я очень хочу, чтобы моя дочь полюбила читать. Мне важно воспитать человека, с которым можно поговорить о литературе, разделить радость от хороших стихов. А что будет, если не получится? Однажды вернусь с работы, а у ребенка в одной руке планшет, в другой — смартфон, и вместо богатого внутреннего мира сплошной тикток. Не то чтобы в этой картинке было что-то по-настоящему страшное, но мне от нее грустно». И вот это самое «грустно» Раппопорт предельно точно называет моральной паникой: «В сумме с устойчивым мифом о самой читающей стране, которую мы в “жуткие” 1990-е потеряли, а с развитием интернета и технологий практически похоронили, и рождается моральная паника, или читательская травма постсоветского родителя. Как она возникла, в целом понятно, а как лечить — абсолютно неясно».

Конечно, в книге Раппопорт речь идет не только о том, как и почему дети не читают, но и том, что можно в связи с этим предпринять, по крайней мере родителям тех детей, кто только начинает читать, и младших школьников. Например, Раппопорт объясняет, почему не страшно научить ребенка читать в 6 или 7 лет и в то же время почему все-таки важно читать не только ридеры, но и бумажные книги.

Но все же мне кажется принципиально важным именно то, как в «Читай не хочу» формулируется сама проблема. Дело не только в количестве прочитанных страниц и объеме приобретенных знаний. Раппопорт, кстати, говорит о том, что главное личностное приобретение от чтения — это вовсе не знание, а развитие эмоционального интеллекта, который «влияет на успешность человека в большей степени, чем коэффициент интеллекта и хорошая учеба». Кроме того, чтение художественной литературы лучше, чем что-либо, помогает прокачать навыки декодирования, или интерпретации, что важно для реалистичной оценки себя и окружающего мира. И это самое существенное.

Мой отцовский страх — это боязнь коммуникационного разрыва. Мои родители и я выросли при всей разности эпох, в общем, в одном и том же мире и оперируем одним и тем же набором ценностей и цитат. И дело даже не в том, что на место цитат пришли мемы, а изображения стали популярнее текстов. Родители, подобные мне, боятся, что интеллектуальная дистанция между нами и нашими детьми будет расти все больше. Даже сохраняя самые теплые отношения, мы будем говорить о разном и по-разному. Эту дистанцию не сократить даже самой дружелюбной пропагандой чтения — ни глобально, ни в рамках одной семьи. Возможно, что появится новая Джоан Роулинг, которая вернет детям интерес к чтению, но я в это верю с трудом. Поттериана оторвала детей от телевизоров, соревноваться же с мирами, построенными на интерактивности, куда сложнее. Эта принципиально новая ситуация требует какой-то совершенно иной стратегии, тотального переизобретения родительского поведения, в котором представление о чтении как основе интеллектуальной жизни не будет центральным. Мне это не нравится. Я этого боюсь. Я к этому совершенно не готов. Кажется, иного выбора у меня нет.