Я родилась в Москве в семье ученых, мама — из Петербурга, папа — из Баку.

Рисовала с раннего детства: постоянно, часто сериями. Типа: а сейчас я исследую роботов — и вот куча картинок с полуабстрактными роботами, ковбоями, индейцами, рыцарями, нищими и так далее. Рисовать было естественно, и даже вопроса такого не было — кем я буду, когда вырасту. Потому что я считала, что я уже взрослая и я художник. Но в 13-14 лет по некоторым обстоятельствам я рисовать закончила. И пошли метания.

Друзья толпой двинулись в РГГУ, я в итоге прибежала туда же и отучилась на кафедре истории театра и кино. Некоторое время чинно работала по специальности — итогом стал толстенький том теоретических работ Дзиги Вертова.

Утомилась и переключилась на веб-дизайн и программирование. Параллельно этому сильно погрузилась в фотографию, особенно полароиды, и здорово там продвинулась. А затем опять решила вернуться к профессии и последние полтора года директорства Наума Клеймана работала в Музее кино. Изумительное время, но как-то было понятно, что это передышка, а не дело жизни. И тут мой друг намекнул, что очень бы хотел в подарок на день рождения табуретку.

Табуреток я в жизни не делала, но намек приняла как вызов и сколотила из обрезков досок некоторую конструкцию. Она продержалась пару месяцев и пала смертью хрупких. Мы посмеялись и забыли об этом навсегда.

И вот к осени 2014-го сошлись сразу несколько обстоятельств. Из Музея кино пора было валить, жажда снова рисовать становилась уже нестерпимой, но за годы нарос огромный психологический блок, который я никак не могла пробить. Как вдруг параллельно у меня проснулась левая рука. Я-то всю жизнь считала себя правшой, а тут оказалась старательная переучка. Во дела. И все сложилось: задача разбить блок на рисование, самостоятельное возрождение левой руки, необходимость менять работу — и та сломанная табуретка. Решение пришло мгновенно: я выучусь столярке, чтобы разработать и расслабить руки, сделать наконец крепкую табуретку в подарок и вообще.

Сначала я прошла базовый, очень короткий курс столярного дела, а основное долгое обучение было в школе Всеволода Полтавцева. Там учат работать классическим столярным инструментом: разными рубанками, стамесками — и работать на классических же столярных соединениях, когда дерево вяжется между собой, детали вяжутся на шипах, ласточкиных хвостах, на ус и так далее. Потрясение от ручной работы, тактильной работы, физического взаимодействия с предметом было таким сильным, что я прогуляла половину уроков и вообще делала вид, что это все не всерьез. Но продолжала ходить, типа между делом, а в целом думала, что этим я хочу заниматься ближайшие лет пятьдесят, так что куда торопиться. И на исходе обучения получила первый заказ на двуспальную кровать. Так началась уже профессиональная столярная жизнь.

Мне очень везет с заказчиками, особенно повезло с первыми. Ведь главное обучение было на реальных предметах, предназначенных для конкретных людей. Это сразу включает ответственность — зато они подарили мне терпение и готовность ждать. Первые изделия я делала неприлично долго.

Я работаю преимущественно ручным инструментом. Базовая обработка доски, конечно, делается на фуговальном станке, распил, конечно — на циркулярке, но работа с деталями предмета, костями, идет уже вручную. Сочленения предмета, все шипы, пазы, профили — все это я делаю рубанками и стамесками. Это принципиально. Ручная работа, тактильная работа, долгое физическое взаимодействие.

Мебель, как и одежда, максимально приближена к человеку. Если мы не на улице, мы взаимодействуем с мебелью: сидим на ней, лежим, достаем и запихиваем. Она постоянный соучастник нашей жизни, сообщник и свидетель. Она наполняется нашей жизнью, а я хочу, чтобы это наполнение и соучастие происходило свободно, как дыхание. И легко — как продолжение себя в пространстве.

Один мой друг сказал про письма, которые написаны вручную, запечатаны и отправлены в конверте: это не только информация, но и руки, и дыхание. Это точно и про мебель, сделанную вручную и для конкретного человека. В ней мое дыхание, мои руки, мой пот и моя иногда кровь — я вкладываю в нее буквально свою жизнь и свое долгое время, чтобы чья-то другая конкретная жизнь стала проще, естественней и больше: мебель — это продолжение человека.

Вот поэтому я работаю ручным инструментом, поэтому я делаю отдельные мебельки на заказ, а не серии, поэтому я работаю только по своим чертежам, а сами чертежи — это эскиз и многие решения приходят в процессе работы, поэтому же я работаю одна: стол, комод, шкаф будут итогом моего погружения в человека и нашего с ним разговора на деревянном языке.

И поэтому я не боюсь своих ошибок и брака, а использую их. Например, был случай. Я задела о еще крутящийся диск циркулярки стенкой ящика, и осталась глубокая царапина. Что ж! Вырежу по форме царапины вставку из вишни и вклею ее в дубовую стенку. Царапина — это часть жизни этого конкретного ящика, так чего ж ее стыдиться, наоборот: это акцент, точка внимания, красота. Заказчица очень обрадовалась: он ее и он такой.

В этом и есть, наверное, главный успех. Это тяжелый и уединенный, но свободный и очень смешной труд, в изумлении, радости и приключениях на каждом шагу.

Фото: Стоян Васев