— У нас на второй день мобилизации было собрание: начальник сказал, что 138 человек с предприятия поедут на фронт, — рассказывает сотрудник крупной московской инфраструктурной компании. — Ну все на шухере, ясное дело.

Но я сперва решил, что мне ничего не грозит. 39 лет. А забирать должны до 35. Ходил на работу до конца недели. А потом из моего отдела призвали двоих. Одному 44 года! Двое детей у него. И все равно взяли. Сейчас он в Алабино где-то. Полигон там или навроде того. Он сам еще в военкомат пошел. Говорит: «Меня не возьмут, это ошибка. Я по возрасту и по здоровью не подхожу. Но его, я так понял, прямо из военкомата и увезли. Ну его на фиг такие приколы. Я больничный взял, сейчас вот на даче пока «болею».

Как и по всей стране, москвичи получают повестки из военкоматов тремя основными способами. Сотрудникам бюджетных организаций их иногда раздают прямо на работе. «У нас приходит письмо руководству отделов: “Явитесь с таким-то сотрудником в такой-то отдел для вручения повестки. То есть прямо за руку нужно человека привести”, — рассказывает на условиях анонимности HR-менеджер муниципальной энергетической компании. — Бронь дали только производственным отделам. А сбыту, головной конторе и другим разнарядка пришла 160 человек сдать. Ну люди, конечно, верят, что их-то пронесет».

Еще чаще бумажку из военкомата приносят домой. Могут прислать просто по почте, в ящик, засунуть в щель входной двери или отдать близким. Есть и более экзотические случаи. Тридцатилетний Никита участвовал в акции протеста против мобилизации на Арбате.

— Страха вообще не было, — рассказывает он. — Ну чем ты рискуешь? Несколько суток в спецприемнике максимум. А тут задержали, повезли в ОВД «Текстильщики». Нас человек двадцать-двадцать пять было. Несколько реально случайных прохожих. Одна женщина. Один несовершеннолетний. Их отпустили сразу. Остальные такие же, как я. Нас держали в автозаке, выводили по двое, вели по кабинетам. В одном были две женщины из военкомата, которые просто делали рутинную работу. Такое пугающее, отстраненное впечатление: выдают тебе повестки как будто справку в бассейн. Ни позитива, ни негатива, ни сочувствия, ничего. Просто заполняли какие-то ведомости и показывали, где расписаться. Потом нас отвели в другой кабинет, там опрашивали о здоровье. Тоже формально.

Возможно, больше всего шансов подпасть под мобилизацию в Москве у тех, кто прописан где-то в провинции. Коренных москвичей отправляют дозированно. Столичная мэрия старается по максимуму заполнить выделенную региону квоту по мобилизации с помощью иногородних и даже иностранных рабочих, которым предлагают высокие заработки и отпущение грехов по части миграционного законодательства. Этого не хватает, и москвичи тоже отправляются в причерноморские степи. Но масштабы происходящего в глубинке существенно больше.

— Мы с парнями снимали на троих квартиру в Кузьминках, — рассказывает прораб одной из строительных компаний по имени Николай. — Я из Крыма, Андрюха из Воронежа, Леша из Рязанской области. Мы так уже лет восемь вместе. Недели три назад я поехал домой. Не из-за этой ерунды с мобилизацией. Просто мама у меня болеет. Пацаны, чтобы подешевле было снимать, на мое место еще одного пацана взяли, Юру. И им на троих уже две повестки прислали. Андрюха вот на следующей неделе поедет в военкомат разбираться. Юра к сестре поехал пожить. Ему на фронт нельзя, он на два года меня старше, 49 ему. И дети. Леша один остался, хату он не потянет. Да и он со дня на день повестки ждет, он ведь разведчик. Во вторую чеченскую воевал. Мы уже и хозяину позвонили. Квартира у нас до конца ноября проплачена, а дальше пусть новых ищут. Или, может, уляжется все до зимы?

Сорокаоднолетний Михаил Белов поначалу к СВО отнесся с большим энтузиазмом. «В первый момент ком в горле стоял. Был готов туда ехать хоть с ржавым ППШ», — вспоминает он. В 2014-м Михаил отправился в Донбасс добровольцем. Воевал в батальоне «Призрак» под руководством Алексея Мозгового. В соцсетях его знают как горячего патриота. Донецкое дело он привык считать своим собственным. «Россия — мы все, коллективно, я имею в виду, подписались под ответственность. Если мы свернем эту СВО, мы просто предадим все надежды, которые там имеются», — говорит Михаил. Еще весной он был готов отправиться в зону операции добровольцем. Но тогда власти относились к таким энтузиастам с подозрением. В военкоматах их обычно отправляли домой. Поэтому походный рюкзак Михаила так и простоял без дела полгода. «Но там все было готово: кровеостанавливающие, камуфляж, трофейный броник и прочее», — заверяет бывший доброволец.

Мобилизация застала Михаила вдалеке от Москвы — в Казани, где он занимался семейной недвижимостью. Туда ему позвонила жена. «Пришел дяденька из жилконторы, принес повестку». Михаил бросил дела и отправился домой решать вопрос с патриотическим долгом.

— По военно-учетной специальности я передовой артиллерийский разведчик, — говорит Михаил. — Она вроде сейчас актуальная. Хотя я ни хрена, естественно, не помню. Но спрос с меня относительный. Мне 41 год. И дергать меня по этому поводу — ну такое…  Сам я не хочу на фронт со страшной силой. Если б хотел, я бы там уже был. Но при этом я искренне считаю, что, если призывают, проще пойти и отвоевать. Я абсолютно уверен, что мы на фронте не окажемся против невинных. Там их нет. Я там был, видел расстрельные подвалы. И про массовые изнасилования наслушался от местных. Я понимаю, что если попаду на фронт, я там не буду воевать на стороне сил зла. Но я нормальный человек. Я только начал жить нормальной жизнью всего три года назад.

Тем не менее Михаил сходил в военкомат. Там «сделали вид, что ни о какой повестке не слышали». Провели медицинское освидетельствование и отправили мужчину домой. «Сказали, что взяли на учет и чтобы был готов ехать на сборы. Теперь это уже не формальность будет, а в полный рост», — пересказывает он разговор с военкомом.

— Я свое уже перебоялся в жизни, — говорит Михаил о своем внутреннем состоянии. — Мне не страшно. Позовут — пойду. И буду делать, что могу. Но СВО надо было осуществлять в 2014 году, если, конечно, у нашей власти было побуждение помочь людям, вообще какие-то высокие мотивы. В глубине души я понимаю, что то, что происходит сейчас — это совсем не то, что нужно. Вообще не то, что в 2014-м.

Михаил рассказывает про своего сослуживца по Донбассу, который пошел в военкомат добровольцем. «Он вообще полезный на войне человек. 32 года, младший офицер. В хорошей форме. Но его послали на три буквы», — пересказывает он предысторию. Тогда донбасский ветеран на свои кровные уехал в Гудермес и прошел там курсы бойцов спецназа, которые организовало руководство Чечни. «Корочку спецназовца получил и…  его отправили на полигон под Москвой учиться на танкиста. Три месяца отучился, и его отправили в Херсон. С тех пор он там. Я недавно с ним говорил: в их части нет ни одного танка. Если меня призовут, будет то же самое: назначат конным водолазом и отправят в Нарьян-Мар».

Несмотря на разочарование в происходящем, Михаил не собирается отлынивать от мобилизации, если она его все же коснется. По его словам, уклонение от армии может выйти боком не только самим военнообязанным, но и их близким. «Рано или поздно встанет вопрос: уголовка или фронт», — прогнозирует он. Но других людей, которые отказываются идти воевать, Михаил все-таки понимает.

— Я лично видел и армию, и войну. А они нет. И, конечно, боятся. Я их отлично понимаю, — говорит он. — Но мой совет: успокойтесь, возьмите себя в руки. Бежать на казахскую границу — очень плохая идея. Скорее всего, поймают. Включать дурака, типа: «Я тут не по прописке буду жить», тоже не очень. Самое лучшее — самому пойти в военкомат и там отстаивать свои права. И, главное, не бояться.

Михаил знает о боевых потерях лучше многих. Ему о них рассказывают товарищи с линии фронта.

— Да, трупы идут. Но надо проще к этому относиться. Рано или поздно каждый станет трупом. Или будет делать трупы из других людей сам. Я уже делал, — говорит он. — Но ведь трупы — это не конечный продукт. Конечный продукт — это бессмысленный труп. Это — хуже не придумаешь. А так, если люди гибнут за что-то большое, за перемены, это горько, но такова жизнь. Обязательно должен быть смысл.

В поисках смысла

Никита, получивший повестку в ОВД «Текстильщики», смысла в мобилизации не обнаружил.

— Первая мысль была: все остальное уже не имеет значения, — вспоминает он. — Я сидел в полиции и понимал: мне, главное, покинуть это здание. Там один чувак отказывался повестку подписать. Его сначала увели к военкому, и он ему часа два кричал лекцию о патриотизме. А потом парня, кажется, оставили в отделении. Не знаю, что с ним стало. Я все подписал. И в два ночи меня отпустили. В семь утра я должен был быть в военкомате.

Но вместо военкомата Никита со своей девушкой решили поехать в Казахстан. Они собрали все деньги, которые были, попросили взаймы у знакомых. Получилось немного, но уже через двое суток молодые люди оказались на казахской границе. Пограничники про существование повестки ничего не знали, и Никиту пропустили. Страх не отпускал его почти всю дорогу.

— Было страшно даже идти к банкомату снимать деньги, — вспоминает он. — Всюду камеры. Кажется, за тобой следят. Потом, когда ждали автобуса на автовокзале, рядом стояла полицейская машина. Это были самые жуткие полчаса в моей жизни. А по дороге на какой-то остановке полиция проверила документы у всех, кто вышел покурить. Одного человека сняли с рейса. А мы словно почувствовали что-то, не стали выходить тогда. Когда границу переходили, тоже внутри все было как оголенный провод. Погранцы спросили: «К кому едешь?» Я говорю: «К друзьям». А они: «Друзья тебя ждут в ЛДНР».

Отпустил страх только в Казахстане. У пары почти нет денег, но они об этом мало беспокоятся. «Пол Боулз говорил, что путешественник в отличие от туриста никогда не знает, вернется ли он домой. Вот мы путешественники», — беззаботно говорит Никита. Но где-то в степи, когда телефон поймал какую-то связь, молодой человек прочел об аресте участника “Маяковских чтений” Артема Камардина. «Мне стало очень стыдно, что я уехал, — говорит Никита. — Противно от невозможности ничего сделать. И уже второй день я думаю: “Это что, и есть эмиграция? Теперь всегда будет так стыдно?” Как-то само собой мы думали, что вернемся, когда эта *** закончится. Но, может быть, этот стыд заставит меня вернуться раньше».

— Я для себя твердо решил: лучше тюрьма, — храбрится прораб Николай, уехавший из Москвы в родной Крым. — У меня сестра в Украине. Я против родни воевать не пойду. Нас, славян, и так мало осталось. Обстановка накаленная. К чему оно все катится? Но я свой путь осознаю. В любом случае — срок не срок — я против сестры оружие не подниму. Леша со мной согласен. Он снайпер, разведчик. Но тоже не хочет. Да никто не хочет.

Из всех обитателей квартиры в Кузьминках только один Андрей решил поехать в военкомат в родном Воронеже. «Его не переубедить», — говорит Николай. Впрочем, мужчина тоже рассчитывает избежать фронта. Он собирает медицинские справки. По словам его товарищей, у него есть возможность оформить вторую группу инвалидности. «Но кто его знает, получится, нет? Сейчас все очень дорого», — неопределенно уходит Николай от вопроса о природе заболевания своего друга.

Мысль про тюрьму приходила в голову и Никите.

— Я просто представил, что случится, если меня заберут в армию, — размышляет он. — Если бы все-таки забрали, я бы уж лучше постарался попасть в тюрьму. Не знаю. Украл бы что-нибудь. Но стрелять бы не стал.