«А правда, что всем немецким деятелям культуры Меркель дала денег?» Кажется, этот вопрос во времена коронакризиса друзья из России задавали мне чаще всего.

Ответ на него немного напоминает анекдот «не он украл, а у него украли»: не деятелям культуры, а фрилансерам и индивидуальным предпринимателям, в моем случае не Меркель, а федеральное министерство финансов и правительство Берлина, да и не то чтобы «дала» — эта скорая финансовая помощь сформирована в том числе и из моих налогов. Возвращать этот грант не нужно, но с него в следующем году нужно будет заплатить налоги. Но в общем и целом все правда. Германия поддержала своих самозанятых и малые бизнесы, выделив из бюджета примерно 50 млрд евро, чтобы, как было сказано в официальном заявлении минфина, «спасти страну».

После этого я обычно слышу: «Ну, у вас там социализм». Выросший во времена советского застоя, я остаюсь продуктом эпохи и воспитания. Продолжаю не любить коллективную собственность и коллективную ответственность. Убежден, что выражение «социальная справедливость» — это оксюморон. Считаю, что немецкое государство лучше бы брало с меня меньше налогов, чем выдавало детские пособия. Ужасно злюсь на необходимость ежегодно платить немецкому общественному телевидению — я вообще не смотрю телевизор. Но назвать то, что я вижу вокруг себя, «социализмом», невозможно. Хотя бы потому, что все обаяние района, где я живу, определяется обилием маленьких баров и ресторанов — иногда на четыре столика. Карантин и изоляция могли бы убить все эти небольшие бизнесы. К счастью, подавляющее большинство из них выжило — и ни одно из этих заведений не стало государственным предприятием общественного питания.

В ответ на «у вас там социализм» я обычно цитирую 20-ю статью немецкой конституции («Федеративная Республика Германия является демократическим и социальным федеративным государством»), и мы вступаем в очередную бесконечную дискуссию о том, насколько хорошо или плохо интенсивное вмешательство государства в экономику и повседневную жизнь и как пролегают границы между «капитализмом» и «социализмом». Эта дискуссия может быть разной в зависимости от политических убеждений и экономического опыта участников. Но в общем и целом эти споры совершенно напрасны. Просто потому, что мы ведем их неправильно.

Американский экономист Лоуренс Уайт в написанной восемь лет назад и только что изданной в России книге «Борьба экономических идей. Великие споры и эксперименты последнего столетия» (перевод Максима Коробочкина, «Новое издательство») пишет про историю и теорию экономической мысли. И при этом Уайт как будто специально примеряет длившиеся много лет споры великих экономистов Фридриха фон Хайека и Джона Мейнарда Кейнса к сегодняшним дискуссиям в университетах, на кухнях и в соцсетях. Уайт дотошно и одновременно доходчиво напоминает: само по себе употребление слов вроде «социализм» и «капитализм» не значит ничего. Все зависит от того, кто произносит эти слова. От того, в каком контексте и в какое время они звучат. И, конечно, никаких лабораторно чистых моделей исключительно частной или исключительно обобществленной экономики не существует. Например, Уайт убежден, что советская экономика не представляла собой чистую или изолированную систему социалистического хозяйства. Нацистская система, в свою очередь, не отменяя частной собственности, строилась на тотальном государственном контроле над экономикой и централизованном планировании.

Но Уайт пишет не про политику. Вернее, он старается — насколько это возможно, когда пишешь про XX век — описывать «не конфликты по поводу того, чьим интересам должна служить экономика, а споры о том, как наилучшим образом обеспечить процветание типичного участника экономической системы». Столкновение экономических идей не равнозначно столкновению политических групп интересов. А желание назвать любую политику государственного участия в экономике марксистской попросту неверно. Американские экономисты-прогрессисты — те, что способствовали принятию законов, усиливавших роль федерального правительства в экономической жизни от антитрестовского закона (1890) и закона о доброкачественности пищевых продуктов и медицинских препаратов (1906) до закона о Федеральной резервной системе (1913), — марксистами не были. А главный идеолог государственного вмешательства в экономику Кейнс считал, что марксистская литература в целом представляет собой «туманный вздор».